Анатолий Гладилин - Тень всадника
- Ты не понимаешь женщин, Жером. Год назад Поль прибежал ко мне в жутком состоянии, умолял меня его спрятать где-нибудь в доме. Мы были едва знакомы. Его трясло от страха... Он заметил, как на него смотрит Сен-Жюст. Поль сказал, что если Сен-Жюст так смотрит, значит, человек обречен на гильотину. Сен-Жюсту стало известно про заговор... Я отдалась Баррасу из жалости и... общей ненависти к Сен-Жюсту... Вот так, Жером, старая связь, и я ее поддерживала, потому что в какой-то степени была причастна к правлению страной. Я, наверно, честолюбива. Я не хочу быть ни куртизанкой, ни примерной матерью семейства... А сегодня я была готова все порвать и стать твоей женой
...Моя интуиция!
- Ты меня очень обидел. Намерен вернуться в казармы пешком? В такую темень? Мне будет спокойнее, если Жан-Жак отвезет тебя. Конечно, он шпион Барраса. И нам лучше, что мы это знаем. До свидания, мой гордый мальчик. Я не говорю "гуд бай, мой мальчик". Я говорю: "до свидания". Через неделю ты приползешь ко мне.
Экипаж отъехал от дома. Я услышал крик:
- Жером!
Жан-Жак осадил лошадей. Я оглянулся. Жозефина стояла в освещенном пространстве распахнутой двери.
- Жан-Жак, - сказал я, - мне обязательно надо в полк. Рано утром маневры.
Но всю дорогу этот крик, ее голос преследовали меня: "Жером!"
* * *
За неделю я провел большую работу над собой: самовнушение, самоанализ или, если хотите, выкорчевывание последних иллюзий. Ведь как я ни был занят службой (днем), обработкой металла (вечером на манеже), мыслями о Жозефине (24 часа в сутки), я следил за событиями. А события постарались, поднавалили: изменение Конституции, Совет Пятисот, Директория (во главе с Баррасом) - все доказывало, что Жозефина выбрала верную лошадку. Она метила в первые дамы Франции, моя честолюбивая виконтесса, и в ее жизни - логически! - для меня не оставалось места. Но звучал, звучал в ушах ее голос: "Жером!" - и было ощущение, что тогда, в тот вечер, все можно было переиграть... Переиграть как? Не явиться на маневры? Кто бы командовал эскадроном? И потом, суровый взгляд полковника... "Нет, - повторял я себе, - очередная химера. Рано или поздно Жозефина тебя выбросит, как надоевшую игрушку".
И все-таки в субботу, направляясь в манеж, я выглянул за ворота. Экипаж с Жан-Жаком на козлах стоял напротив казармы. Жозефина позаботилась, чтоб мое "приползание в Каноссу" было комфортабельным.
Да, она знала капитана Жерома Готара лучше, чем он сам себя. Ее верный Жеромчик, Драгунчик, Солдатик был готов наплевать на все свои клятвы, вскочить в карету, помчаться в Пасси, на полусогнутых подняться по лестнице в будуар, и там, уж точно, ползать, обнимая ее колени... Но ледяная рука того, каким я был когда-то, буквально сдавила мне горло.
Вечером в манеже мне удалось одним ударом разрубить надвое муляж. Получилось! И я был горд, что мои труды не пропали даром, что постепенно я овладеваю тайной мастерства ветеранов кавалерии.
В следующую субботу полковник Лалонд как бы между прочим спросил:
- Разве вас не ждут?
Ждали. Я видел. Плохо скрывая свои чувства, я посмотрел на полковника, и Лалонд поспешно отвел глаза.
Впервые за мое пребывание в казарме я получил три письма. Пришли с коротким интервалом. Конверты, надписанные круглым почерком, без обратного адреса. Я не вскрыл их. Однажды Жозефина черкнула мне записку, и я обратил внимание на округлость букв... Я собирался хранить письма как залоговый билет возврата в Пасси (если не выдержу, если сорвусь), но носить их в кармане мундира было не очень удобно. Я уж отмечал: армейские мундиры аккумулируют специфическое амбре (поэтому Жозефина купила мне сразу штатскую одежду и требовала, чтоб в ее доме я принимал ванну каждый день!!! То есть... Именно так!.. Задним числом я обиделся на Жозефину, холил, поливал из лейки эту обиду, обида придавала мне решимости противостоять соблазну). В любом случае я не хотел, чтобы письма набрали казарменный душок. И потом, в манеже я оставлял китель на вешалке, письма могли вытащить. Прятать в комнате? При желании их легко найдут. Кто? Те, кто видят и слышат сквозь стены.
Я стал мнительным, нервозным, мне казалось, что за мной шпионят...
Короче, я сжег письма. Компрометировать Жозефину не входило в мои планы.
А что входило? Ждать. Эполетами ее не удивишь, офицерское жалованье для нее - медные гроши, да я и не очень-то верил в свою успешную армейскую карьеру. Однако Жозефине 32 года, и когда-нибудь развратник Баррас предпочтет ей юных мастериц... Некому будет оплачивать особняк в Пасси и карету Жан-Жака. Бедная вдова с двумя детьми укроется в деревенской халупе (воображение дорисовывало соломенную крышу и грядки с морковной ботвой на огороде), подальше от злых языков. И вот тогда Жером Готар в своем пропахшем потом мундире медленно подъедет верхом, накрепко привяжет коня к покосившимся воротам и скажет:
- Мадам, ваш покорный слуга.
* * *
Незнакомый офицер обратился ко мне, как к старому приятелю: "Готар, помогите мне..." Я спустился за ним в подвальный коридор казармы (не подозревал о его существовании), он открыл какую-то дверь, улыбаясь, пропустил меня вперед. Дверь за мной захлопнулась, лязгнув замком.
- Садитесь, капитан Готар, - раздался начальственный голос из глубины комнаты.
Я сел за маленький столик, на котором горела свеча. С обеих сторон от меня, чуть наискосок, два больших зеркала. В них я хорошо видел себя и пламя свечи, но едва-едва различал три силуэта в глубине комнаты.
- Вы догадываетесь, где вы находитесь? - спросил меня тот же голос.
- Помещение для допросов военной разведки.
Пауза.
- Почему вы так уверены?
- Не знаю. Не могу сказать. Но я уверен, что вы пришли от Барраса.
После паузы, более длительной, другой голос:
- Готар, в результате контузии вы потеряли память, но не потеряли способность быстро схватывать ситуацию. Обнадеживающий признак - ведь я один из тех врачей, кто лечил вас в госпитале. Значит, ваша память со временем восстановится.
Силуэт приблизился. Танец теней. Пламя свечи заколебалось. На столе оказался стакан с какой-то жидкостью.
- Выпейте, Готар, это лекарство. Оно поможет прояснить память, правда, на короткий срок. Потом будет болеть голова, но так надо, Готар.
- Понятно, - сказал я, сжимая стакан и собираясь выплеснуть его содержимое на пол, - Баррас приказал вам меня отравить.
В полумраке другой половины комнаты засмеялись:
- Если бы Баррас хотел от вас отделаться, он придумал бы способ поэлегантнее. И полиция не вмешалась бы так энергично в вашу дуэль с полковником Неем на площади Святой Екатерины.
- У вас хорошая информация.
- Но нет той, которую мы надеемся от вас получить.
Я чуть не задохнулся от возмущения. За кого они меня принимают? Да, капитан Отеро просвещал меня "по политике", не скрывая своих симпатий и антипатий, ведь я же ни в чем не разбирался. Но я армейский офицер, а не доносчик! Или они желают выпытать у меня какие-то подробности касательно Жозефины? Мерзавцы!
Третий голос, мягкий, вкрадчивый. Такой дружественный, такой знакомый, что, услышав его, я даже вздрогнул.
- Капитан Готар, мы вас настойчиво просим и предупреждаем: не ведите, повторяем, никогда больше не ведите самостоятельных расследований! У человека, к которому вы обратились, неприятности... серьезные неприятности.
Они и это знают? Они все знают, неужели ты не понял? Они знают больше, чем записано в твоем полковом досье. Тогда у меня к ним множество вопросов... Но сначала надо выгородить человека, попавшего в беду.
- Передайте Баррасу, что мной руководили не личные цели. Я действовал так в интересах Республики. Хотел знать, кто замешан в роялистском заговоре. А почему чиновник исполнил...
Третий голос, не меняя дружественной интонации, перебил меня:
- Это детали, Готар, второстепенные детали. Главное, что вы правильно оценили опасность. Поэтому мы к вам пришли. И придем опять, если потребуют чрезвычайные обстоятельства. Это наша инициатива, не Барраса. Баррас по своей должности получит необходимую информацию - и только. Время не терпит, Готар. Выпейте лекарство.
Я выпил. Третий голос продолжал:
- Вы абсолютно правы, капитан. Зреет роялистский заговор. Заговор разветвленный, в него втянуты значительные силы. Заговорщики формируют штурмовые колонны. Республика в опасности! Завоевания Революции в опасности! Патриоты должны сплотиться. Роялистский заговор, Готар.
...Третий голос варьировал одни и те же фразы, но этот набор слов меня успокаивал. В нем было что-то привычное. Где я мог слышать этот голос, почему он мне знаком? Или просто мне знакома интонация, с которой произносятся эти слова? В голосе теперь как будто пели трубы, стучали барабаны. Тра-та-та, Республика в опасности! Та-та-та, та-та-а-а-а, роялистский заговор, первая шеренга - в ружье!.. Слегка кружилась голова. То ли от лекарства, то ли от повторения фраз. Но вот я уловил нечто новое:
