Питер Ватердринкер - Кольцо Либмана
При том, что сам он был членом религиозно-консервативной партии, его непоседа младший, этот самый Хюберт, видите ли стал социалистом. И все бы ничего, но только ведь он приличный мальчик, который вышел из приличной среды! В этом мире право и мораль тоже по большей части определяются природой, биологией, генами. «Вам это известно?»
Переваливаясь с ноги на ногу, вошла горничная-официантка, забрала ведерко со льдом, кинула на меня гневный взор и гордо удалилась. Пол под ее резиновыми подошвами заскрипел.
— Известно ли это вам? — вторично спросил меня консул.
— Нет, — ответил я, мокрым крючком пальца протирая глаза. — Это для меня абсолютно новый факт…
Посланник начал пространно рассуждать о человекообразных обезьянах, об амебах, о бабочках-самоубийцах, о вечной жестокой борьбе в мире природы, он приплел сюда даже французских рыцарей. «Ген стремится к выживанию, будь то ген альбатроса или полярного медведя, это так просто, всего-то навсего, ну и…» Начитанный человек, консул, эрудит, но, как ни странно, его речь от меня ускользала… До меня доносились лишь отдельные ее обрывки… Бокал почти опустел, я жаждал чего-нибудь покрепче… Что же он хвастался: «У нас тут есть все…» Что это за посольский прием такой? Открыли, так сказать, коробку с печеньем и сразу же снова закрыли крышку… Здорово, нечего сказать…! Бабочки-самоубийцы? Я срочно должен рассказать ему о своем кольце!
— Забота о потомстве, скажем, у крокодила, — по-прежнему звенело у меня над ухом, — но и у человека тоже, по существу направлена на выживание вида. Стремление к самосохранению, это закодированное в генах стремление, у человека постепенно стало принимать вид правил и законов. Так место морали, господин Либман, заняла антимораль: любая форма альтруизма представляет собой по сути чистый эгоизм. Для выживания он исключительно необходим.
— Симметрия, — промычал я, — слизывая с губ капли гладкого вина, и вновь у меня перед глазами возникла башка того фрица из кафе «Чайка», вся в испарине. — Весь этот теперешний русский кризис — всего лишь вопрос симметрии, цветочки и пчелки, и так всё в жизни.
— А я и не знал, что вы интересуетесь природой! — восхищенно воскликнул консул. — С вами чрезвычайно приятно беседовать. Чрезвычайно!
Он встал и, бросив на меня сияющий взгляд, начал перебирать ногами, словно собирался пуститься в пляс.
— Но могу ли я, прежде чем мы продолжим, пригласить вас за стол отведать простой украинский обед?
Мы двинулись в помещение, в котором на длинном столе гордо высился серебряный подсвечник с оранжевыми свечками, бросавшими трепещущий отблеск на стены цвета слоновой кости. Посредине стояло не меньше двадцати гравированных фужеров, образовывавших своего рода каре вокруг такого же гравированного кувшина с красным вином, похожим на кровь, — настолько густым был его цвет.
— Интересно, как вам понравится это Бароло?
Консул вначале плеснул глоток вина себе, очень элегантно и ловко, и снова заговорил:
— Хюберт однажды мне говорит: «Папа, почему бы нам не купить в Италии виноградник?» И, черт побери, может быть, однажды я и в самом деле так и сделаю… Ох уж этот пострел… Ну и как?
— Вкусное, — хрипло промычал я. — Приятное послевкусие.
Я сделал второй глоток, и со мной произошло нечто такое, чего со мной прежде никогда не случалось: крепкое вино ударило мне в голову. У меня началось головокружение, и я подумал, что должен наконец изложить ему суть дела насчет этого проклятого кольца, прямо сейчас, не то будет поздно. Да, что ни говори, но ход биологических часов не остановить.
— Господин Дефламинк, — быстро начал я. — Торговцы живой плотью из «Петербургских сновидений», вместе с этой самой Соней, все они меня обокрали. Украли у меня обручальное кольцо, Эвино обручальное кольцо, если уж быть точным, и вот теперь…
Куда вдруг делся консул? Тут я услышал его голос — как истеричная баба, он орал в коридоре. Mein Lieber — это он разорялся на ту девчушку. Когда бедняжка, несколько минут спустя, зачерпывая суп, разбрызгала несколько капель, меня охватило чувство сострадания и мне захотелось целомудренно положить отеческую руку на ее пышную юбочку, чтобы…
— Надеюсь, это съедобно, — пробормотал консул с брюзгливым видом, вертикально, словно вилку, окуная ложку в суп. — Завтра же она отсюда вылетит. Вы видите, какое все жирное? Даже если для этого придется заложить бомбу под министерство, я добьюсь приличного голландского или французского повара. В посольстве в Москве их целая бригада, целая бригада!
Я немного размешал гущу, в которой чего только не было: большие куски сероватого мяса, квашеная капуста, свекла, лук, морковь, словно в бульон без разбору кинули весь урожай с огорода. Из середины тарелки на меня поглядывал лимонно-желтый глазок жира. Но вкус был недурен. Вернее будет сказать, я давно не пробовал такого вкусного супа.
— Мой отец был профессором, — продолжал консул, с отвращением отодвигая от себя почти полную тарелку. — После того, как голландцев вытеснили из Индонезии, он преподавал в Кембридже, затем в Париже. Так сложилось, что в Голландии он жил, лишь когда учился, и теперь порой повторяет: «Это были лучшие годы моей жизни». Но когда он готовился лететь в Лиссабон — на место своего первого назначения — он, едва сложив чемоданы, в восторге стрелял пробками от шампанского в Хортусе. Дефламинк радовался, что мог наконец навсегда покинуть серый мрачный Лейден.
Официанточка дрожащими ручонками забрала суповые тарелки и принесла целое блюдо жареной свинины с румяной корочкой, обложенной по краям листьями салата, овощами и…. Я судорожными глотками пил вино, три раза накладывал себе мясо и про себя думал: «Ладно, пусть себе консул болтает».
— Вам, конечно же, знакомо выражение «Вначале пожрать, а потом уж мораль», — энергично развивал свою мысль Дефламинк. — Мой добрый папб, пытаясь соединить биологию и право, по этому поводу написал книгу, которая стала его диссертацией. Он начал писать ее в тот день, когда его забрали в плен япошки. Вы вот только что коснулись вопросов симметрии. Мой отец всегда рассказывал своим студентам на этот счет следующую историю — это материал для первокурсников, но все равно звучит поучительно.
Это о французе, сапожнике из окрестностей Лиона. После войны его обвинили в том, что он где-то в Белоруссии с саблей и винтовкой истребил целую деревню. Мужчина доказывал всем, что невиновен, и так оно на самом деле и было. Осудить его не могли. Тем не менее к нему приклеилось подозрение в массовом убийстве, и оно его просто преследовало. Растеряв всех клиентов, он собрал свое имущество и перебрался в другой город. Но слухи летят быстрее почтовых голубей — очень скоро его начали сторониться и там. «Убийца!» — кричали ему в лицо дети на улице. — «Грязный убийца!» В общей сложности он переезжал три раза. И в третий раз дело кончилось плохо. С большим трудом он снова нашел себе место работы, снова приобрел круг клиентов, и все, как обычно, были им очень довольны. Все шло хорошо, но вот однажды мимо приоткрытой двери его ателье прошел ребенок и прошипел: «Убийца!» — и уже через неделю к нему больше никто не заходил.
Ну и, как вы уже, наверное, догадались, в один прекрасный день он схватил молоток, которым до этого подбил тысячи подметок, вылетел на улицу с криком: «Убийца? Вам нужен убийца? Вот вам ваш убийца!» и зашиб насмерть первого попавшегося ему под руку ребенка. Наконец-то в его жизни восстановились баланс и симметрия. Чудный рассказ, не правда ли? Ну а теперь, господин Либман, — консул прокашлялся, — я хочу как можно больше узнать про ваши парижские фонды. Уже в этом месяце я должен писать рапорт в Гаагу… Кропотливая работа… Кризис, что вы думаете о нынешнем русском кризисе?
Я был не в силах реагировать; я чувствовал себя как рыба в пустом аквариуме, подсвеченном фантастическим светом, идущим от посланника. Чего он от меня хочет? Какой злобный заговор, какой дьявольский конклав привел меня сюда? Знает ли он, кто я? История про сапожника, это был намек… Но вся его теория яйца выеденного не стоит. Симметрия. За зло платят злом, за добро добром, гривенник не станет полтинником, чертополох — розой… Да, так я еще сто тысяч раз… Ну и чушь молол этот тип!
— Иногда платят злом за добро, бывает и такое, — пробормотал я, хватая ртом воздух как рыба на суше.
Что общего между мной и этим сапожником? Я всю свою жизнь проработал в конторе. Складывал, вычитал, составил тысячи таблиц. И благодаря таким, как я, а не тем, кто хлебал дорогое вино, Голландия вновь поднялась после войны. Меня привела сюда любовь, всепоглощающая любовь, может ли он это понять? А теперь я инвалид, развалина на одной ноге… Кольцо… Они отняли у меня Эвино кольцо… А по закону ласточкиного гнезда… Если я не поспешу… Я погиб… Да, считайте, что я погиб… Помогите мне, пожалуйста, если я быстро не верну это кольцо, я…
