Олег Рябов - КОГИз. Записки на полях эпохи

Вторая книга, на мой вкус, была еще более замечательна: это был огромный, «ин фолио», атлас карт и планов русских городов семнадцатого века, более ста листов. Сам атлас помещался в специальный красного марокена футляр-коробку, сделанный по заказу уже в девятнадцатом веке. Архангельск, Вологда, Каргополь, Углич – каждое название было главой замечательной русской истории. Кремли, башни, крепости, фортификационные сооружения, рвы, мосты – все это было дотошно, аккуратно нарисовано от руки и раскрашено темперой. Подписи, комментарии, даты, заглавные буквицы золотом и киноварью не давали повода сомневаться во времени изготовления атласа.

Мы сидели с Ермаком, разглядывая приобретенные сокровища, почти всю ночь, пока не заснули, пересев на диван и подложив под головы подушки-«думочки».

4

С тех пор мы с Ермаком крепко задружились. И если я для него был просто очередным клиентом, то он для меня на какое-то время стал и другом, и советчиком, и палочкой-выручалочкой. Мой бизнес тех лет примитивно заключался в том, что я ежедневно посещал букинистический отдел когиза и тупо скупал там все, что могло, по моему мнению, представлять коммерческий интерес. К этому надо прибавить книги, которые я покупал у старушек, продолжая «рысачить» по адресам, да еще что-то я умудрялся брать на продажу у стариков-букинистов, которые просто не догоняли столичные цены. Благодаря этому раз в месяц, а иногда и чаще, я появлялся в Москве.

Каждый раз с телефона-автомата на Курском вокзале я звонил Ермаку, тот спросонья сначала матерился, потом благодарил и только после этого совершенно внятно проговаривал:

– Давай – в десять, в «Ивушке»!

«Ивушка» – кафе по соседству с Домом книги на Калининском проспекте, удивительно невзрачное и маленькое, но там была утренняя штаб-квартира Ермака: здесь он похмелялся и принимал стратегические решения на день. Местные гардеробщик и официантки ломили перед ним шапки, а завпроизводством и шеф-повар выходили в зал, чтобы с ним поздороваться. В любую погоду, в самые суровые годы борьбы с зеленым змием нам приносили коньяк в кофейных чашечках или водку в тонких стаканах и подстаканниках. В жидкости плавал ломтик лимона, и из стаканов торчали ложечки. Однажды, за неимением лучшего, нам подали две бутылки чешского зеленого ликера, после которого я хворал и ходил пьяный два дня.

Где-то в душе Ермак, конечно, был игроком, потому часто говорил мне:

– Так неохота рассматривать весь твой мусор! Скажи просто – сколько тебе надо за весь чемодан?

Услышав сумму, он, не споря, расплачивался. И только спустя годы я понял, что и здесь Ермак меня переигрывал. Он покупал вслепую только тогда, когда знал, что я привез что-то особо ценное. Такой оптовой покупкой от меня скрывалась истинная цена дорогой книги.

Часто к нашему с Ермаком утреннему страданию и возрождению в «Ивушке» присоединялся его друг и напарник в торговых сделках Лука. Рослый, крепкий, просто богатырского телосложения и здоровья, он был немногословен, но очень быстро и хорошо считал варианты, объясняя это тем, что он физик-теоретик. Я над ним смеялся и говорил, что он просто прирожденный мошенник.

Бывало, при мне они начинали разбирать и анализировать сделки предыдущего дня, и тогда мы перебирались во вторую штаб-квартиру Ермака. Полуподвальное помещение на старом Арбате местное домоуправление сдавало Ермаку как дворнику. Дворника он нанимал и платил тому нормальную зарплату, а помещение использовал под маневровый склад для книг. Попасть в эту штаб-квартиру, находившуюся где-то во дворах за магазином военной книги «Звезда», можно было только со стороны Староконюшенного. Для этого надо было пройти мимо какого-то уродливого недоломанного купеческого особняка, порою встретившись с известным артистом и московским книголюбом Георгием Вициным, совершающим выгул своей черненькой дворняжки по кличке Лай.

Период моего знакомства и сотрудничества с Ермаком я мог бы назвать идиллией, хотя это звучит слащаво. Замечательное свойство идиллии заключается в том, что она когда-то начинается и когда-то кончается. В один страшный день мне, не помню кто, позвонил и сказал, что Ермак попал в автомобильную катастрофу и насмерть разбился.

5

И почему-то после этого посыпалось все. Так бывает.

Дома из-за какого-то глупого, но принципиального конфликта возникла непреодолимая яма, и мы перестали разговаривать с женой. Вдруг я оказался должен довольно большие деньги неприятным людям и, как их отдать, не знал. Потерял работу и несколько месяцев болтался без дела: утром вставал, одевался, пил кофе, брился и шел на улицу, а работы не было. И, имея в друзьях или знакомых половину города, мне, всегда успешному, было стыдно подойти к кому-то и сказать: «Помоги найти работу».

Вот в таком паршивом настроении в ноябрьские дни с десятилетней дочкой я непонятно зачем оказался в Москве – наверное, пообещал ей показать праздничную Красную площадь. С дочкой мне было легко. По-видимому, она понимала все, а если не все, то уж мое состояние – точно. Но детское мужество – оно такое мужественное, что иногда просто начинаешь завидовать детям.

Мы шли по Калининскому, направляясь к Кремлю, держась за руки и меся ноябрьскую снежную слякоть. И неожиданно воткнулись в огромную человеческую гору, которая стояла у нас на пути. Гора дожидалась, когда мы в нее воткнемся. От горы одновременно пахло извозчичьим теплом, только что выпитым коньяком и какими-то необычными для меня духами. Это был Лука.

– Старик, ты куда пропал? Мы постоянно в Москве вспоминаем о тебе, а тебя нет! Расскажи хоть, как твои дела? Чем дышишь? Что новенького из редкостей зацепил?

И тут меня прорвало – я вываливал Луке все, что у меня наболело, пока он меня не прервал:

– Все это чепуха и дребедень. Пошли со мной!

Он взял за вторую руку мою дочку, и мы в довольно хорошем темпе, так что ей постоянно приходилось подпрыгивать, повисая на наших качелях, направились в глубь ближайшего двора, потом прошли по какому-то переулку, заставленному строительными лесами, и вдруг оказались сзади Дома книги.

– Сейчас мы, Гена, решим все твои проблемы, – заявил Лука, подходя к покрытому снежной кашей, красному разбитому «жигуленку».

Он открыл заднюю дверку своей страшной машины, взял с сиденья новенький дипломат с металлическими уголками и с цифровыми замками, открыл его и как-то легко и даже празднично протянул мне три банковские упаковки. Червонцами, три тысячи рублей.

– Вот, держи и решай все свои проблемы. Жене купи шубу или колечко с брюликом. Дочку своди в цирк на Цветной, Кремль она посмотрит в хорошую погоду и без тебя – сегодня только простудитесь. Раздай свои карточные долги или не карточные – хрен тебя знает. И начинай работать, телефоны ты все мои знаешь! Только не благодари и не думай об этих деньгах – отдашь! Деньги – это инструмент. Работай моим инструментом, я буду рад, если мы оба заработаем. И еще я считаю, что среди нищих нельзя стать богатым. Если ты будешь богатым, я сумею от твоего пирога откусить.

Все это выглядело просто фантастически, как в каком-то нереальном американском кино: эта мерзкая погода, этот холодный сырой двор, эти деньги, большие деньги, и мы все трое – смущенные, но непонятно почему. И еще я чувствовал, как в этот двор и в каждого из нас троих в отдельности заползала какая-то новая субстанция сродни радости или душевному теплу.

6

Прошло достаточное количество лет, если не сказать много. Я давно отдал долг Луке. Он стал владельцем самого «шикозного» в стране антикварного магазина и довольно известным, европейского уровня дилером. Я был доволен тем положением, которое занимал сам, и никому не завидовал. Мы изредка перезванивались с Лукой, и я получал от него чисто профессиональные консультации, но никогда не интересовался его личными или семейными делами. Не то чтобы мы с ним принадлежали к разным весовым категориям, а просто по Воннегуту мы относились к разным каррасам и поэтому не тянулись друг к другу.

Однако постоянно меня преследовало, да, в общем-то, и до сих пор не отпускает чувство неизрасходованной благодарности за те три тысячи рублей, за тот великодушный не просчитываемый жест, которому нет рационального объяснения. Стремления отблагодарить Луку каким-то смешным подарком у меня не было. Удивить чем-нибудь антиквара его уровня трудно, тем более наша страна уже вступила в период тотальной долларизации, и любые поступки, добрые жесты и подарки оценивались в «зеленых». Но некое материализованное чудо, оказавшееся волею судьбы в моих руках, заставило меня искать встречи с Лукой.

Древняя и довольно объемная книга «Библия русская», изданная Франциском Скориною в Праге в начале шестнадцатого века, попала в наш дом совершенно загадочным образом. Два незнакомых мне полусумасшедших крестьянина из какого-то заволжского, Богом забытого села… (Богом забытого – потому что у них в селе даже церковь-то развалилась сама по себе.) Так вот эти два незнакомца подарили мне книгу не от щедрот и не за какие-то заслуги, а от желания сделать больно своему земляку, поэту Федору Сухову, который на старости лет ударился в богоискательство и стал ярым исповедником старого православного закона. Обиженные на него, они почему-то считали, что эта книга старообрядческая, и поэтому Федор Григорьевич, узнав, что она ему не досталась, будет очень расстраиваться. Сухов был моим учителем и старшим другом, а мне подарок с недобрым умыслом не больно-то и хотелось у себя иметь, да и Федору Григорьевичу я ее не мог отдать: он бы эту Библию выкинул. Тем более что каждый раз, как я вычитывал что-нибудь новенькое про нее, мне становилось не по себе – я понимал, что надо расставаться с этой уникой. Еще бы не уника: я узнал, что Скорина был другом великого Рафаэля Санти, я выяснил, что у лучшего известного экземпляра Библии, хранящегося в Британском музее, не хватает страниц, а в моем – все до одной целехоньки. Мне начинало казаться, что за моим экземпляром уже охотятся.