Эльмира Нетесова - Эльмира Нетесова Мгновенья вечности
— Все верно! Мальчонку привез домой. Какая-то идиотка-мамашка отказалась, выкинула из машины на полпути. И это в ноябре. Шел последний дождь. Холодный, мерзкий, а малец в одной рубашонке и шортах...
— Господи! Что за зверюга его мать? Прости ты меня, я не знала. Конечно, ты настоящий мужик. Тебя за одно это надо уважать. Я своего не решаюсь завести, а ты чужого взять не побоялся. Я на твоем месте не знаю как поступила бы. Тоже вон посмотришь на муки моих женщин, им с родными тяжко приходится, куда уж чужого брать?
— Оль! А ты не знаешь, от чего попал в больницу сын вашего товароведа Малышевой? Целых десять дней в реанимации провалялся. Но пришел в себя и молчал. Ни слова о случившемся.
— А ты Илью Ивановича спроси. Он только глянул и все понял. Сразу определил. Короче, «сел на иглу». Отец с матерью не сразу узнали. Когда хватились, враз за ремень взялись. Вломили круто, у Юрки сознание погасло. А родители его в подвал отволокли. Мол, пусть там очухается. Если не переломает себя, значит, такая судьба. Пацан там три дня лежал. И ни звука. Вызвали «скорую». Врачи сказали, неделю не проживет, признали передозировку и посоветовали готовиться к худшему.
— Круто обошлись с чадом!
— А что делать? Они его и в больнице не навещали. Разозлились и решили, коли выживет, сам домой вернется. Если не придет, не бегать за ним, не уговаривать. Долго они терпели. На работе баба слезами обливалась. Мать все же, ее можно понять. Но на людях держалась спокойно, ничем себя не выдала. Отец, сам Малышев, в командировку уехал. Чтоб не сорваться к сыну раньше времени. А вчера Юрка сам пришел. Прямо из больницы, на работу к Татьяне. Обнял ее и сказал:
— Прости, мамулька! Больше не буду! Навсегда завязал! Не обижайся, забудь, моя родная! Я встал, чтоб жить. Я выжил и понял!
— Думаю, это всерьез! Она, конечно, простила сына, потому что он свой, родной ребенок! А представь на его месте чужого? Зачем на свои плечи чьи-то беды валить? — налила кофе в чашки, достала конфеты, положила перед гостем:
— Ешь, пей, мой дружок! — потрепала по голове.
— Оль, когда свой с пути сбивается, это еще больнее. Но если чужого растишь годами, к нему как к кровному прирастаешь! Обидно, что не сумел в него вложить нужное, а все старания пошли насмарку. Это как часть жизни выкинуть. Больно такое осознавать, но думаю, втроем мы справимся со Степкой.
— Тебе надо хорошую женщину найти, чтобы она и мальчишку, и тебя полюбила, сумела б не только женой, а и матерью стать.
— Оль, подскажи адресок, где найти такую?
— Сама отыщется. Не спеши, ты везучий!
— Где уж там? Нынче все бабы как и ты рассуждают. Своего не хотят, чужого подавно не признают. Тебе со мною зазорно, другим хлопотно и тяжело. Люди не хотят семью заводить. Живут поодиночке. А знаешь почему? Сердечная недостаточность их одолела. Разучились любить и понимать, заботиться друг о друге. Как и ты! Ведь я не пришел сделать тебе предложение. Был уверен, что откажешь. Хотелось знать, на что сошлешься, какую причину назовешь? И услышал про бомон, про общество, неравенство положений. Олька! Это же смешно! Помнишь, как тебя поймали ночью приезжие прибалты, спортсмены, какие приехали на соревнования по футболу. Их было трое...
— Нет, Яшка, пятеро! Я хорошо помню тот случай и чем обязана тебе! Они не только обесчестили б, но и убили бы меня. Я видела нож в руках одного. И хотя не поняла ни слова, сердцем почувствовала, что мне пришел конец. Ты просто чудом оказался поблизости и засвистел так громко, что все гады мигом убежали. Не успели ничего со мною натворить.
— А когда тебя поднял с земли, ты ударила меня по морде. Но я не обиделся. Понял, что приняла за одного из них, или это был отходняк, что надо на ком-то сорвать зло. Я оказался ближе всех...
— Прости меня за все! — покраснела женщина.
— А помнишь, как я пошел провожать тебя домой. Впервые разрешила.
— Сама попросила, боялась одна идти. Ведь день рожденья мой отмечали в ресторане, сколько в провожатые набивались, всем отказала, но как могла поплатиться! Даже теперь страшно вспомнить,— призналась вздрогнув.
— Но ничему тебя тот случай не научил.
— Неправда! Я уже никуда не хожу ночами одна.
— Ты по жизни идешь в потемках. Это куда как страшнее. Над тобой ни луны, ни звезды. А рядом только ночь. Неужели думаешь до старости одна ковылять? Мне советуешь, о себе подумай. Ведь и годы уже прижимают, сама блекнуть стала, походка теряет легкость. Скоро на тебя не только прибалты, свои перестанут заглядываться. А что вспомнишь о своей жизни? Все годы работала директором магазина? И что с того, какая в том радость, ради чего жила, кто добрым словом вспомнит и скажет на погосте:
— Спасибо, что ты была...
— Нахал Яшка! Мне еще едва за тридцать, а ты уже хоронишь, всю как есть заплевал, изничтожил. Спросить за что? За отказ? Жестокий человек!
— Я самый добрый, так даже Степка говорит, отец и вовсе лопухом называет за простоту и доверчивость. Мамка и котенком зовет.
— Да тебя в поселке никто не боится.
— А я не зверь и не хочу, чтоб мною детей пугали. Правда, нынешних ничем не проймешь. Они сами и черту, и рэкету башки скрутят не сморгнув. А я из Степки человека хочу вырастить, не для бомона, для людей, чтоб тоже мог принять осиротевшего в свой дом, как в душу его взять. Без выгод, для сердца, жизни ради...
— Яшка! Ты и впрямь лопух! Прав твой отец! За тебя и без ребенка не всякая решится выйти замуж, потому что не сумеешь на свою зарплату обеспечить семью. А тут еще ребенок, к тому же чужой. Даже одиночка с дитем сто раз задумается, ведь все живем реально. Может по-человечески ты прав, если говорить о морали. Но ее в тарелку не положишь и на плечи не натянешь. Мы говорим о банальном, о хлебе насущном. Вот тут ты еще хватишь лиха и не раз.
— Ты слишком практичная. Это тебе мешает на каждом шагу. А я смотрю иначе! Послал мне Бог этого пацана на пути, даст Он нам и кусок хлеба. В том уверен. Не навязываясь никому, сами проживем. Я к тебе Степку не приведу, не попрошу накормить. Сам его выращу! Никому не доверю,— встал Яшка.
— Знаешь, Оль, я часто вспоминал ту ночь, когда провожал тебя домой после прибалтов. Ты шла, обняв меня, положив голову мне на плечо, плакала навзрыд и вовсе не думала о своем положении в обществе, тебе было наплевать на окружающих. В тот день ты была обычным, нормальным человеком, а теперь торгашка, со всеми недостатками и предубеждениями. Неужели человеку нужны встряски, чтоб снова стать самим собой, вылезти из скорлупы обывательщины и глянуть на жизнь чисто, не меряя ее выгодой и надуманными условностями?
— Яшка, что ты меня отчитываешь? Или я не имею права на личное мнение? Оно может тебе не нравиться, но оно мое, и я его не изменю никогда.
— Ладно, прости за вторжение и беспокойство. Больше не потревожу. Оставайся со своим мнением, а я пойду...
— Яков! Допей кофе!
— Не хочу. Наглотался по самые уши. Боюсь захлебнуться. А я еще Степке нужен,— шагнул в дверь.
— Опять облом? Что-то тебе не везет в последнее время с бабьем,— прищурился отец, глянув на сына.
— Ну откуда ты знаешь? — спросил Яшка раздраженно.
— Духов в кармане нет, а вернулся рано. Значит, что-то не склеилось. Пришел с запахом кофе и конфет. Значит, был у интеллигентной женщины, какая не заманивает мужиков водкой. Долго разговаривали. Но до постели не дошло. Брюки не помяты. А и сам не взлохмачен. Значит, все время просидел как мальчик-паинька, не дергался и не подходил к даме. Видать, строгая особа. Себя блюдет. Но одинокая, раз тебя приняла в гости в такое время. Что ж не склеилось меж вами? — ухмылялся Илья Иванович.
— Какой ты дотошный! Ну все увидел мигом. А вот главное не просчитал! — ответил Яшка.
— Дай поднатужусь. И это высчитаю! Мне недолго! — пообещал многозначительно.
— Не стоит! Не старайся, все порвано, я ей не подхожу. Так и сказала, что нечего соваться в калашный ряд с суконным рылом!
— Ишь ты! Вон как занесло на вираже! С таким форсом выдала? Кто ж такая?
— Ольга! Директор универмага!
— Сынок! Зачем тебе старуха? Ей через десяток лет на пенсию, какая из нее баба? Одно недоразуменье! Она на обед в ресторан, а не домой ходит. Знать, готовить не умеет или ленится.
— А ты откуда знаешь? — удивился Яшка.
— В прокуратуре каждый день бываю. Из ее окон ресторан как на ладони. Всех входящих и выходящих видно, кто «на рогах» выползает, а кто нормально идет. Эта баба там всяк день отмечается. Все в одно и тоже время. Так что сам вывод сделай, бездельница она. По парикмахерским ошивается часто, а все без проку, никто на нее не смотрит.
— Она говорит, что многие ей предложенья делали, да всем отказала, мол, не нужны...
— Ох-х, размечталась метелка, на ночь глядя! Кому нужна? Если ее сунуть в ванну, дать отмокнуть, а потом помыть в горячей воде, от нее одни морщины останутся, даю тебе слово! Ольге давно кичиться нечем! Никому не нужна! Все приличные мужики заняты, имеют семьи, детей. К ней разве на ночь кто-то зарулит, да и то, хорошо выпив перед этим.
