Леонид Леонов - Пирамида. Т.1
— Что же это за новатор такой дерзкий объявился? — глаз не подымая, еле слышно спросил старо-федосеевский батюшка.
— Ужели себя не узнаете, отец Матвей? Собственной персоной перед зеркалом стоите, на себя смотрите... — без фальши почтительно подсказал о.Матвеев гость.
— В очередном рапорте мне донесли, что пожилой симпатичный батюшка терзается мыслью, может ли тварь обидеть своего творца и что даже вы мельком подумали по принципу audiatur et altera pars[7] побеседовать об этом с кем-нибудь из наших иерархов, чтобы взглянуть на истину с обратной стороны. В вашей проблеме, может ли творение от гения до ублюдка обидеть своего творца, явно подразумевается человек. Задача легко решается встречным вопросом, способно ли солнце обидеться на ребенка, изобразившего его в виде блина с улыбкой до ушей и чернильными завитками пламени вокруг. Совсем другое дело, когда ребенку свыше сорока и шалость вызревает в заблуждение, а заблуждение — в ересь, состоящую в искажении какого-либо главного догмата. Многоликая догматика верующих народов о едином для всех верховном существе и тем самым, казалось бы, до степени родства сближающая их, но этнически и фонетически разная, а исторически взаимно непримиримая, позволяет определить догмат как охранительный пароль от агентов и вирусов инославных вероисповеданий в свое стерильное соборное пространство. Тем и объясняется его замысловатая, порою до абсурдности причудливая формула, одинаково необходимая ключам от сейфа и рая во избежание отмычек и подделки. Еще сытнее для нас знаменитое интимное и потому наглухо запертое от профанов признание самого Тертуллиана: «Credo quia absurdum»[8], где тот же мудрый аргумент толкуется как высший момент при посвящении неофита во все звания святости. Да вы никак всамделе подзабыли свой ночной, на клиросе-то, разговорец с покойным Аблаевым, коего я тоже глубоко ценил за исключительную прозрачность ума... По крайности хоть дьякона-то самого помните немножко? Сосед ваш был: мужчина конского сложения и бас хрипучий! Накануне отреченья вы еще призвали его извинить общего хозяина вашего, коему тот четверть века беспорочно отбубнил...
— Это за что же Его извинять потребовалось?
— Ай, память у нас какая стала!.. Я постарше, а живо помню. Не сочтите за лесть, но, случайно оказавшись в ту памятную ночь накануне аблаевской казни в пределах вашей обители, я с содроганием восхищения сквозь стену храма слушал ваше жаркое отеческое напутствие обреченному дьякону. Впервые оно в новом ключе раскрыло загадочный смысл искупления, общедоступный для народной массы... Согласитесь, если речь шла всего лишь о прощении Адамовых потомков от первородного греха, то нуждались ли в небесной амнистии безвинные и вовсе неродившиеся малютки? Ибо если не предвечная, по катехизу Филарета, доброта, а роковое одиночество Властелина с его бесцельным, вразброс, в сущности ни для кого излученьем чудовищных квантов силы и света вынудило его создать первочеловека, цель и рабочий орган в одном лице, который, через кровоточащее свое подсознанье прогоняя те испепеляющие вихри, открыл таившиеся там музыку, число и форму, немудрено, что юридически ставшее соавтором видимого мира творение потянулось осмыслить заодно и незримого Творца, для чего потребуется перестройка общества на некий высший образец. Близится срок, когда по отмирании рудиментарных, расовых, вероисповедальных, социальных тож категорий, всякий раз с безжалостной отбраковкой стеснительных излишеств и реликвий, тормозящих восхождение к пресловутым звездам, подоспеет короткое замыканье полюсов, и тогда под анестезией безбольного, может быть, тысячелетнего обморока последует уже тотальная линька человечества до десятка наших уцелевших счастливцев... Из них единственному дано будет подняться на вершину заповедной горы, откуда открывается круговой обзор по всем параметрам мышления, что, кстати, считалось высшим призом варварских цивилизаций... Где-то здесь на промежуточном рубеже, пока длится полдень разума, и должна проблеснуть золотая эра мечтателей с вожделенным утоленьем всех нужд и печалей — в коммунальных пределах, разумеется, ибо и по христианской доктрине лишь ничего не имеющий потенциально владеет всем. Бессильная удержать солнце в зените, сама природа может продлить сроки наиболее удачных созданий не иначе как упрощеньем их на несколько порядков с переплавом всей наследственной памяти предков в насекомый инстинкт. Как долгожитель могу обнадежить род людской тем, например, что муравьи являются древнейшей на земле расой, которая еще в пору, когда отщепившийся от гриба человек бродил на четвереньках, уже обрела под видом бессмертия нынешнее свое долговременное, обычно золотым веком именуемое, беспорочное блаженство, какое при условии благоразумного поведения ожидает и ваших отдаленнейших потомков! Предвижу законный ваш вопрос: если мечтою навеянная греза о счастье без износа в мечте же и осуществляется, то зачем было человечеству столько веков томиться напрасною мечтою? А затем, отвечаю, что умственная эволюция жизни нуждается в непрестанном и благоговейном созерцании священной идеи, заменяющей компас на кораблях дальнего плаванья. По вашей версии, Голгофа явилась актом высшей справедливости, которая в глазах простых людей и должна значиться вторым, после могущества, эпитетом верховного существа. Тогда пускай из безграничной любви происшедшее заблуждение, толкнувшее Его призвать к бытию род людской, дает основание поднять вопрос о юридической, независимо от занимаемого поста ответственности вплоть до мужественного, в апофеозе, признания своей исторической неправоты. А при наличии очевидной ошибки единственным выводом будет эсхатологического масштаба примирение сторон с удалением из игры вздорного повода для столь длительного, наконец-то разрешившегося недоразуменья...
По закону вероятностей сочетания в одном лице всех качеств, обязательных для вселенского исповедника, какой потребуется в данном случае, явление крайне редкостное, и кабы не вы, дело великой разрядки могло бы затянуться еще на тысячелетье. Как вы знаете, чудо возможно лишь в пределах малопроцентной усушки либо утряски, наше произвольное вмешательство в регион генеральных чисел, означающее отмену самих себя, повлекло бы ужасные для всех троих последствия... Короче, несмотря на жгучее нетерпенье заинтересованных сторон, они бессильны вторично отсрочить подразумеваемый акт, как в прошлый раз, к тысячному году или снизить условия святости для кандидата. Мир вступил на порог грядущего... Вам не кажется, что уже задымилось? От вас зависит, в какой-то мере смягчить участь человечества, чтобы не стало козлищами отпущенья... А ради такой цели грешно щадить и самые святыни, пепел которых святее их самих, потому что в священном разбеге жизни он — материнская нива для последующих. Тут дороже всего, что идея единства возродилась не от гордыни уязвленного ума, от тщеславия или корысти, как у мнимых святош с приставными бородами, сеющих сорняки смуты вокруг угасающих алтарей, а в стерильно чистом тайничке вашего сердца вызрела она. И уж если хватило дерзости очистить ходовую часть корабля от ракушек финикийской давности, небесная воля повелевает вам вести его в бескрайний океан бессмертия. Все мы потому заочно и наметили вас в обновители веры, что, признавайтесь-ка, контрабандные мыслишки на ту же тему частенько гостевали у вас на уме, забредая нередко за пределы человеческого разуменья?
Услышанная о.Матвеем мысль о возможном сближении Добра и Зла пугающим образом совпадала с его собственной давней уверенностью в непременном когда-нибудь восстановлении небесного единства, порушенного разногласиями при создании Адама. Тому причиной могла служить постепенно иссякавшая в человеке первозданная нравственная чистота, остававшаяся почти на излете, так что утрачивался и трофейный смысл дальнейшего противоборства сторон за сомнительной ценности товар. По мнению старо-федосеевского батюшки, случившаяся в России официальная отмена души настолько ускорила духовное опустошение с переносом сближающих шагов в обозримое будущее, что вследствие назревающих сроков представлялось разумным заранее обсудить трудную протокольную часть. По отсутствию малейших шансов на осуществление подобного мероприятия в атеистической стране, чтоб не получилось вспышки религиозного энтузиазма, поневоле приходилось провести церемонию на чужбине, где покаянное обращение родоначальника грехов должен был бы принять исповедник в ранге никак не ниже папы римского — на вселенском соборе церквей и с участием иерархов прочих вероисповеданий вплоть до шаманского ввиду универсальности злодейства...
Кстати, предварительной речи о том не было, но тем более смутил о.Матвея как бы мельком брошенный намек, что с целью показать отступнику, как далек из бездны обратный путь к небу, именно ему, как бывшему захолустному батюшке, полагалось бы возглавить генеральный момент унизительной процедуры — нищей епитрахилью накрыть посыпанную главу коленопреклоненного дьявола — босого, во вретище, с куском символического вервия на шее. Однако на фестивальное зрелище такого рода слетелась бы уйма титулованной знати, газетчиков, киношников, туристов, экспертов, сувенирных коммерсантов, жулья всех мастей и местных ротозеев. Естественно, запросто взбунтовавшись, высокий клиент мог бы из престижных соображений потребовать для своей Каноссы обстановки поскромней, без оркестров, фейерверков и факельных шествий, где-нибудь в трущобном уединении, хотя бы и на здешнем погосте — «где мы с вами так уютно сидим теперь!»
