Александр Беатов - Время дня: ночь
В костёле он действительно встретил всех, кого ожидал, даже Людочку, ревниво взглянувшую на него. Кроме Санитара там оказались Ира и Наташа. Ольга с Вовой находились порознь. Почему-то она уже давно перестала подниматься в хор, и теперь сидела на боковой скамье, за колонной, откуда алтарь был закрыт для взгляда. Причащаться она не пошла.
После службы все встретились на пол пути к метро Дзержинская, направились мимо Политехнического музея к Площади Ногина. Догадываясь, что Людочка уже рассказала Санитару о их поездке и преподнесла его не в лучшем свете, Саша лишь вкратце поведал о том, как они посетили патера, где он прочёл книгу Бердяева, как у пани Ванды встретили Анатолия, где он нашёл и прочёл другую книгу — Дейла Карнеги; рассказал о знакомстве с Олей, которая устроила экскурсию в музей Чюрлёниса и поездку в глухую деревню, где одной женщине является Богородица… Почему-то все остальные поотстали и шли сзади на дистанции. Санитар, обычно участливый в беседе, ничего не расспрашивал, будто бы чем-то озабоченный. Остановившись у метро, он дослушал рассказ Саши до конца. Наступила какая-то неловкая пауза. Вся группа продолжала стоять поодаль, время от времени поглядывая на Санитара и Сашу. Не зная, что ещё сказать, Саша вдруг спросил Санитара о том, что он думает по поводу "Альтернативного Университета". Санитар, видимо, не ожидал такого резкого перехода и, будто бы, не услышав Сашиного вопроса, спросил что-то о Каунасе, Анатолии и пани Ванде.
Спустившись в метро, их группа распалась совсем. Люда увязалась за Санитаром, Ира уехала с Наташей, а Оля — с Вовой. Саша остался один.
"Почему все так быстро разбежались?" — подумал он. — "Обычно подолгу обсуждают разное… И почему Оля поехала с Вовой? Ведь ей нужно совсем в другом направлении… Ведь, Ире нужно было поехать с Вовой, а она поехала с Наташей…"
Догадка вдруг озарила его…
Прошло лишь пол минуты, как все разошлись…
Саша побежал в середину зала, к переходу, считая колонны. Он перебежал на платформу встречной ветки, отсчитал нужное их количество, стал поджидать поезд…
Когда двери подъехавшего поезда раскрылись, он встретился взглядом с Ольгой. Она стояла у противоположной, закрытой двери. Вова Сашку не видел, потому что стоял лицом к Оле, держась одной рукой за поручень, а другою… за плечо девушки. Он что-то ей говорил, но, вдруг, поймав её удивлённый взгляд, обернулся — и увидел Сашку. В это время двери закрылись и Саша почему-то заулыбавшись в ответ, поднял вверх палец. Опешивший Вова даже не догадался ответить таким же знаком. Сквозь замелькавшие окна Саша видел, как уезжая, Вова переглянулся с Олей, спросил её что-то, и они пропали в туннеле.
"Все ехали на собрание, и он почему-то был лишним…"
"Ну и пусть!" — подумал Сашка. — "Пусть теперь знают, что и я знаю… Небось сразу донесут о том, как я ловко угадал, куда и в каком они поедут вагоне…"
Вернувшись домой, он почувствовал какой-то тревожный гнёт. И зная, что это — предвестие депрессии, поспешил выпить нейролептики.
Он лежал на диване в своей комнате и чувствовал, что ничего не хочет делать. Это состояние отсутствия интереса, он часто испытывал после больницы, старался его избегать, чем-нибудь увлекаться. Но стоило потерять под ногами почву — и всё обессмысливалось. То, что раньше казалось важным, увлекательным, больше не интересовало и делалось в тягость.
С большим трудом Саша поднялся, долго шатался по квартире, не находя себе места. Он мучился от нависшей проблемы: что ему делать дальше? Он перебирал в голове одно дело за другим, но не мог ни на чём остановиться. Хотелось сделать что-нибудь полезное, но представив себе последовательность операций, он отвергал идею из-за казавшейся сложности.
"Меня давно что-то гнетёт", — думал он. — "Как будто вылетело одно звено… Цепь порвалась, и я лечу куда-то вниз с обрывком в руках… Я всё чего-то ожидаю… Чего? — Не знаю… Только я всё хочу что-то решить, что-то большое, что сразу решить невозможно… что-то непонятное, но главное в жизни… что-то слишком абстрактное, чтобы понять, что оно есть такое…
А может быть вполне, что этого нет вовсе… Я просто привык быть в какой-то заботе… Уже предмета заботы давно нет, но я остался озабочен…"
"Сознание человека предметно… Оно может мыслить только предметами", — рассуждал он, — "Поэтому оно легко подпадает под их влияние, опредмечивается… И многие предметы мира обладают магической силой. Вместе со своей предметной формой, они имеют, скрытое предметное значение, опасное для сознания… Сознание пропускает через себя предмет… И не замечает скрытого предметного значения… И вот, однажды предмет перестаёт существовать… И хотя предмета этого уже нет, в сознании остаётся его след: потому что незаметно для себя сознание уже надело маску, со значением этого предмета, и начинает смотреть на весь мир через неё. И другие люди начинают видеть тебя в этой маске и относиться к тебе совсем по-другому. И беда в том, что человек даже может не подозревать, что маска прилипла к его сознанию и даже срослась с ним. Он страдает и мучается от недоумения и не знает, что с ним произошло…
Вот, я разочаровался в первой любви… И дальше всё стало противно… Потом — ПТУ, Завод, психушка, стукачи, кагебешники… Я думал, что, наконец, встретил настоящих людей… Полюбил… И вдруг снова наступаю на грабли, будто бы, кем-то ловко подставленные. Всё это наносит на сознание раны — маска покрывается новыми и новыми слоями, которые оторвать от лица души становится невозможно… Всё это тяготит, раздражает, пугает, повергает в бессознательный ужас депрессии… Новые разочарования искажают лицо, надолго застывающее в болезненной гримасе. Кто ж такого урода теперь полюбит? ПТУ, Завод, страх перед армией, вместе с их насилующей объективной предметностью впрыснули в мою кровь отраву: тягость, гнёт, страх. И вот, уже нет ПТУ, но осталась тягость; нет Завода, но есть тревога; нет угрозы армии, но есть страх… Нет психбольницы, но осталась лекарственная зависимость… Даже сейчас я осмысливаю это, докапываюсь в психоанализе до скрытых корней зла, благодаря тому, что принял дозу лекарства. А иначе бы мои мысли кружились по замкнутому кругу: почему я стал не нужен экуменистам? Неужели Людочка успела передать наш разговор у патера?
Человеческое сознание неполноценно из-за его предметности. Его так легко повредить, измять, исказить, придать ему любую форму… И так трудно всё исправить, вылечиться… Понимая это, я, по крайней мере, уже в начале пути к выздоровлению. Тот болен, кто не способен осмыслить этот механизм. Но осмысливший и преодолевший это, практически становится совершенен: "Над силой той, что естество связует, себя преодолевший торжествует…"
Вспомнив эту Гётевскую фразу, Саша вдруг понял, что депрессия отступила. Ему захотелось что-то делать, куда-нибудь двинуться…
Он подхватывает на плечо велосипед, выходит из квартиры, едет к трамвайной линии, к Нагорной улице, в сторону Зюзенского лесопарка…
Лекарства незаметно вступают в действие — он уже не понимает и не чувствует ни обиды, ни тревоги, ни заботы. Он доезжает до парка, катится по дорожкам в сторону санатория "Узкое", где провёл свои последние дни поэт и философ Владимир Соловьёв; туда, где парк кончается и начинается лес.
Он едет по лесным тропинкам…
Солнце пробивается сквозь молодую листву!
Как всё здорово! А вот, нельзя больше ехать — и он слезает с велосипеда и переходит по бревну ручей, идёт дальше пешком, легко катит рядом велосипед…
Как необыкновенно хорошо идти и катить рядом велосипед!
Он выходит на поляну, ложится на прошлогоднюю сухую траву, с проблесками молодой зелени, расстёгивает рубашку, открывает бутылку лимонада, прихваченную из дому, и пьёт…
Его губы примкнули к горлышку бутылки, и лимонад течёт через горло в живот. Его грудь дышит, он остро чувствует всё это и осознаёт…
"Как хорошо лежать, смотреть в небо, на поле, далеко за него, где церковь, в лесах, на деревья!.."
Пейзаж чем-то напоминает литовский. Но его мысль на этом не останавливается. Её будто притягивает что-то другое…
Саша вытаскивает из кармана Новый Завет, открывает Псалтирь, в конце книги…
"Ложусь я, сплю и встаю, ибо Господь защищает меня", — читает он.
И Саша чувствует Его. Он осознаёт Его. Он сливается с Ним. Он входит через его мозг, через осознание им Его и становление Им. Это настолько невероятно, удивительно, что делается страшно, будто он стоит на краю пропасти и собирается сделать шаг, но только не знает, полетит ли вниз или, как птица, по воздуху, сначала прямо, потом — вверх…
И он делает этот шаг и, чувствуя, как летит, будто на крыльях, испытывает невообразимый экстаз. Место страха заполняет космическая любовь! И реальность богоприсутствия исцеляет, вытесняет без остатка всё остальное, что есть не Он.
