Александр Беатов - Время дня: ночь
Оставшись один, Саша отправился в город. Без копейки в кармане он целый день болтался по улицам, "исколесил" их вдоль и поперёк, посетил все встречные церкви, дошёл до самого Немана, сел отдохнуть на каменной набережной, свесив ноги над водою…
Возвращаться в Москву не хотелось.
"Вот бы остаться тут навсегда!" — подумал он, глядя на воду.
Он вытащил из кармана билет на московский поезд, посмотрел на свет пробитую мелкими дырками дату.
"Взять и бросить в воду… Пусть едет одна… Вот будет номер!.."
Вместо этого он вытащил из кармана полоску старых автобусных билетов, надорвал два их края до середины и, перекрутив, получил подобие греческой буквы "Альфа".
"Интересно, можно ли так же легко сделать и "Омегу"?" — подумал он.
Неожиданно порыв ветра выхватил у него из рук бумажку и она закружилась в воздухе вокруг своей оси, превратившись в живое трепещущее существо, которое полетело над водою и скоро совсем скрылось от Сашиного взора…
Вечерело…
Он отыскал "пятачок", который с Москвы ещё сберёг для проезда на метро, бросил в реку.
Помедлив немного, отправился к вокзалу…
Зашумели просыпающиеся пассажиры…
Он открыл глаза…
Было утро.
Поезд подъезжал к Москве.
7. Белая ворона
Шёл мокрый снег. Был конец февраля. На голом дереве сидела голодная ворона. Она думала…
Неверно считать, что животные совсем не думают. Они не думают человеческими словами, потому что не знают их, но думают своими, в данном случае, вороньими мыслями.
То, что чувствовала ворона в своих мыслях, можно перевести так: "Что это все ищут? Зачем им это надо? Пищу ищут. Ради одной пищи и живут. И нет им покоя. Только и знают, что набить брюхо. И так всю жизнь…"
Внизу, на слежавшемся снегу, толкались воробьи вокруг куска хлеба, брошенного кем-то из окна. Воробьёв было много…
"Махонькие", — подумала ворона и пересела на ветку потолще, потому что подул ветер. — "Много ли им надо? Не то, что нам, воронам, мне… Я — такая крупная… Сколько съесть нужно, чтобы не быть голодной!.."
"Подлететь, схватить кусок — и снова — на ветку", — продолжала думать ворона, — "Правда, этого будет мало, но потом ещё где-нибудь увижу…"
Было лень изменять положение; так хорошо было сидеть на ветке и смотреть на всё сверху, — потому ещё, что ей нравились эти суетливые воробышки, нравилось слушать их чириканье. Доброе тоскливое чувство испытывала ворона к этому не знающему, зачем существует, птичьему люду. И ей стало их жалко.
Задул ветер. Снег сделался сухим, стал попадать в глаза. По небу быстро перемещались тучи. Похолодало.
Несчастье… Везде чувствовалось несчастье. Потому что над всей природой изогнулся абстрактный вопросительный знак.
Нельзя было увеличивать несчастье. И вороне не захотелось лишать маленьких птах радости — куска хлеба, через который они видели смысл жизни.
Она взмахнула крыльями, задев за ветку и, хлопнув нечаянно себя по телу несколько раз на подъёме, закричала, закаркала, улетая прочь, развевая тоску потоком встречного, с колким снегом, воздуха.
Было утро. По улицам бежали машины и люди. Люди ёжились, замедляли бег и смотрели под ноги, чтобы не поскользнуться. Они лезли в квадратные дыры, в земле, и тут же вылезали и, казалось, вылезали другими; пропадали в домах, где зажигался свет и начиналась какая-то возня.
Людей было много.
8. Возвращение
Сашка посмотрел вниз. Убедился, что там никого нет, стал слезать.
Люда спала, прикрыв от света своими рыжими волосами глаза. Он тронул её за плечо, чтобы разбудить, и направился к тамбуру, чтобы занять очередь в туалет.
По прибытии в Москву Людочка всё ещё злилась на Сашу и разговаривать с ним не желала. Они молча дошли до метро, и Саша, вспомнив об отсутствии денег, остановился. Людочка смешалась с толпой людей, исчезла из виду. Чтобы добраться до дому, пришлось ехать "зайцем" на трёх автобусах.
Было воскресенье, 8 мая, воздух — свежий и чистый, утро лишь вступало в свои права. Подходя к дому, он встретил бывшую одноклассницу, Лену, его первую любовь, из-за которой бросил девятый класс и ушёл в ПТУ.
— Здравствуй! — сказал он.
Девушка вздёрнула носик, отвернулась, прошла мимо, ничего не ответив.
Что-то шершавое повернулось в его душе, возбуждая забытую боль. Он уже справился с нею, подавив спасительным грузом лет, что прошли после разрыва со школой. Саша вошёл в свой подъезд, стал подниматься по ступенькам на четвёртый этаж.
"Сколько прошло времени, как я бросил школу?" — стал вспоминать он. — "73-й, 74-й…" — Он загнул все пальцы на левой руке. — "Наверное, она учится в каком-нибудь вузе… Ведь, она была отличницей в школе… Не то, что я, ПТУ-шник…"
И тут он вспомнил об идее организации религиозного "Университета"…
"Сейчас помоюсь, поем, возьму у матери денег на метро и поеду в костёл… Там будет Санитар и…" — Сердце у него подпрыгнуло. Он подумал, что может встретить Олю. Его поездка, действительно, произвела какой-то сдвиг в его сознании: он почти не вспоминал об Ольге уже несколько дней подряд. — "Этого-то как раз он и хотел!" — с горечью подумал Саша. — "Но не тут-то было! Я покажу им, что такое настоящая любовь!"
Он поднялся на второй этаж, заглянул в почтовый ящик своей квартиры. Там ничего не было. Поднимаясь дальше, снова вспомнил о своей школьной любви…
Как много лет он любил эту гордую девочку! Чего только он ни делал, чтобы завоевать её сердце: стоял под её окнами, ждал часами у подъезда, не сводил глаз во время уроков, писал послания в стихах… Но всё отвергалось… Она проходила мимо, не замечала его, швыряла скомканные стихи в лицо, пока однажды…
Это было в восьмом классе, когда он совсем уже сходил от неё с ума… Она вдруг обратила на него внимание. Как-то неожиданно для неё самой в душе вспыхнуло ответное чувство, будто бы он, наконец, достучался до её сердца. Она пришла на школьный вечер с новой причёской. Саша в первый миг, даже не узнал её, а встретив её гордый взгляд, ответил таким же образом. Это, видимо, сильно задело девочку, и чувство её усилилось…
Он танцевал с нею всего один раз в тот вечер. А потом она исчезла. Может быть убежала и ждала его где-нибудь? Или испугалась того, что с нею происходило, и поспешила домой? Он ждал, когда она появится. Но её не было, и не было…
А на другой день, во время уроков, встречаясь с нею взглядом, он видел, что она испытывает то же, что и он! Возликовав в глубине своего сердца, он опустил в её почтовый ящик ещё одно письмо со стихами…
Может быть, она ждала от него более решительных действий? Но уже слишком долго длился его роман… Он привык к тому чувству постоянного счастья, что испытывал, будучи просто вблизи от неё каждый день, сначала, до самого шестого класса — за одной партой, потом — просто в одном классе, хотя и за разными партами… Теперь… Теперь, когда следовало бы признаться ей в своей любви открыто, он ничего не предпринимал серьёзного. Разве лишь звонил по телефону, чтобы услышать её голос, и ничего не говоря, вешал трубку. И Лена, так и не дождавшись никаких действий, однажды не выдержала, сама позвонила ему и, лишь Саша поднял трубку, сказала:
— Не смей мне больше звонить! Не смей писать свои дурацкие послания! Ты мне совсем не интересен!
Длительная эйфория чревата параличом сознания, развитием инфантильности. Лишив своим звонком его привычного экстаза, Лена повергла Сашку в депрессию. И лишь много позже он понял, как был наивен, глуп и труслив. Ему следовало бы забыть обиду, гордость, насмешки одноклассников, косые взгляды учителей и родителей. Ему следовало заявить о своей любви открыто, никого не стесняясь и ничего не боясь. Но он смалодушничал, испугался того, что о его любви узнают другие, будто бы любовь его была чем-то позорным, грязным или запретным… Да, такова была советская мораль, бессознательно им впитанная через отца и мать, через семью и школу, мораль и обязанности гражданина и патриота… А сам он, привыкший зачитываться приключенческими романами, жил в выдуманном мире, и случись такое, о чём он мог только мечтать — окажись он наедине со своей любимой девочкой — то не сумел бы связать и двух слов из-за переполнявшего чувства. Ведь так часто под влиянием своего экстаза, он глупел и, разговаривая с Леной, едва мог задать какой-нибудь вопрос, если заранее не продумывал, о чём спросить…
На этом их отношения оборвались. Лена нашла в себе силы подавить своё чувство и уже совершенно перестала замечать Сашку.
Так наступила весна 73-го… Учебный год подходил к концу. Чтобы остаться вместе с Леной и поступить в девятый класс, Сашка "взялся за ум", засел за учебники. И как ни странно, вдохновлённый таким стимулом, блестяще сдал выпускные экзамены, и его с большим нежеланием приняли в девятый класс, с математическим уклоном, куда, конечно, должна была пойти учиться и его возлюбленная. Лена, по всей видимости, не сумевшая ещё вполне оправиться от своего любовного увлечения, хотя и считалась первой отличницей в школе, экзамены сдала весьма посредственно. Несмотря на это, её, конечно, приняли в девятый класс. Осенью, когда начались занятия, Саша, всё лето ожидавший встречи с ней и всё ещё надеявшийся на что-то, встретил каменное выражение лица и презрительный холод, которого раньше никогда не бывало. Казалось, что-то страшное произошло во всём мире. Парень затосковал, совсем запустил учёбу, "нахватал" огромное количество "двоек" и однажды просто перестал ходить в школу…
