Канта Ибрагимов - Сказка Востока
— Посол короля Испании прибыл от друга и сына, посадить его выше посла Китая, который представляет вора, нечестивца и врага.
Это акт объявления войны, после чего Властелин сделал следующее заявление:
— Два месяца подряд будет пир, будут свадьбы. И не спрашивайте меня, почему.
Видимо, столько времени, по данным его служб, было еще необходимо для завершения подготовки похода в Китай. А до этого Тимур собирался основательно повеселиться. На празднестве он пил и ел без меры. Приглашенные им послы с удивлением наблюдали, как ночью он продолжал кутеж, точнее оргию, где допустимо было все. Усталые послы посреди ночи удалялись, чтобы хоть немного передохнуть, а вернувшись, на следующий день они видели Тимура, который, как ни в чем не бывало, продолжал возглавлять пир. И тут еще один любопытный момент, описанный тем же Клавихо.
Бытовал ритуал при дворе Тимура, когда сам Государь выступал в роли виночерпия и, уже зная, что посол Кастилии не пьет, он обходил его, а остальным сам наливал. Это обстоятельство в одном из научных трудов названо не менее как деликатность Тимура. На самом деле кажется, что посол Кастилии Тамерлана мало интересовал. А сам ритуал виночерпия никак не вписывается в образ «борца за веру». Такого ритуала не должно быть при мусульманском дворе. И представляется, Тимур, потому сам спиртное разливал, чтобы никто, никто, в том числе, может, и духовенство, не мог отказаться от вина. Так он создавал круговую поруку, точнее поруху.
Недосыпание, чрезмерное потребление мяса и спиртного, половое увлечение значительно подорвали его телесное здоровье. Однако рассудок Тамерлана всегда оставался крепким.
В конце осени он собрал военный совет, на котором правый фланг — треть армии — поручил возглавить Халилю, и приказал двинуться через пару дней. Левый фланг, то есть войска покойного Мухаммед-Султана, он никому не отдал, и вместе с центром возглавил сам, выступив в поход спустя десять дней после Халиля.
Говорят, Тимур сказал: «Чтобы идти с войной на Китай, надо обладать огромной мощью». Для этого было сделано все: конница до двухсот тысяч, несметная пехота, транспортные средства, продовольственные склады вдоль пути следования. Он любил выходить в поход зимой — это был расчет: реки подо льдом, либо мельчают, продукты не портятся, нет всяких насекомых, значит инфекций, а в данном случае, зимой легче пересечь пустыню Гоби. На весь путь три месяца, и весной он должен стоять под Пекином.
Этому замыслу не суждено было сбыться. Одна из причин — погода. Выпал очень обильный снег, так что в ущельях высотою в два копья. А потом ударили сильные морозы, много людей, коней и животных полегло. Халиль, заместителем у которого был Малцаг (в походе была и Шад-Мульк), по настоятельной рекомендации последнего сделал остановку в Ташкенте, чтобы переждать холод. Тамерлан его нагнал и из-за невозможности держать столь огромную армию на одном месте, Властелин двинулся к Отрару, где находилась первая база с продовольствием.
Здесь Тамерлан заболел. К тому же произошли мрачные предзнаменования: ночью загорелся дворец, где остановился Властелин, он, конечно же, не пострадал, да вслед за этим звездочеты заявили о неблагоприятном расположении планет. Это Тимура не волновало — он шел на Китай. И пока вынужденная стоянка, он решил закатить пир, приуроченный к прощанию с юными принцами и принцессами, сопровождавшими его до Отрара и которым надлежало возвращаться в Самарканд.
Этот пир Тимур не выдержал. От сильнейшей лихорадки он слег. Одни историографы утверждают, что у него случилось воспаление легких, которое он лечил огромным количеством спиртного, другие — просто перепил.
Не долго, но тяжело он болел, то впадая в беспамятство, то приходя в себя. У него было одно желание — увидеть сына Шахруха, но он был далеко. Тогда Тимур, уже поняв, что более не встанет, назначил своим наследником Пир-Мухаммеда и повелел командирам принести ему присягу. Была просьба, чтобы Тимур сделал письменное завещание. Однако Властелин верил в своих потомков и сказал: «Я повелел. Разве этого не достаточно?»
Еще одно завещание — похоронить его у ног Саида Бараки, дабы духовный наставник заступился за него на Страшном суде.
Последние слова Властелина внукам записал Ибн Арабшах:
— Не стоните! Не кричите. Помолитесь за меня Аллаху, — и, чуть позже: — Дети мои, я оставляю вас еще очень юными. Не забывайте тех правил, что я сообщил вам для упокоения народов. Интересуйтесь состоянием каждого. Поддерживайте слабых, укрощайте алчность и гордыню вельмож. Пусть чувство справедливости и добродетель постоянно руководят вашими действиями. Всегда помните последние слова умирающего отца, — было утро, весь лагерь молился, когда Тимур произнес последнее: — Аллаху Акбар! — и испустил дух».
Со смертью Тимура история не закончилась, наоборот, разгорелась с невиданной страстью. Еще до кончины весть, что Властелин плох, домчалась до Самарканда. Сарай-Ханум тотчас тронулась в Отрар. Хан-заде, вторая фаворитка двора, замешкалась на день, и она подоспела к лагерю Халиля, когда навстречу пришло известие, разлетевшееся мгновенно по всему миру — Тимура нет!
Безусловно, эта весть не оставила равнодушным почти никого. Да и неожиданности в ней не было. Ведь следом летела другая весть — наследником был объявлен Пир-Мухаммед. Скрывая радость, Хан-заде засобиралась обратно в Самарканд, чтобы встретить своего сына, и тут перед ней встал Халиль:
— Я тоже твой сын, — твердо, как его научила Шад-Мульк, выдал он. — Я тоже внук Тимура, и войсками командую я. Либо ты со мной, либо.
— Что «либо»? — властно закричала Хан-заде.
В это время вошла Шад-Мульк, грациозная, молодая, уверенная; черный траурный платок еще более оттеняет белизну ее очаровательного лица, а в глазах блеск молодой хищницы. Хан-заде была достаточно прозорлива, чтобы понять — ее мир резко изменился, великого покровителя, который удовлетворял любое ее желание и любой каприз, более не было. На карте просто ее жизнь, и, пытаясь услышать приговор, она уже тихо повторила:
— Так что «либо»?
— Либо вы будете жить с Халилем, то есть с нами, — слово держит Шад-Мульк, — ибо Халиль ваш младший сын, — с этими словами она подошла к двери, ведущей на балкон, резко отдернула темные занавеси, и, видя, что стекла обледенели от сильного мороза, она быстро вернулась, взяла дорогую вазу со стола и швырнула ее в окно. Звон, колючий ветер, а она царственным жестом поманила Хан-заде к окну: — Смотрите, — там во весь обзор глаз выстроены войска, перед ними брат Шад-Мульк — Малцаг.
— Что это? — испуганно прошептала Хан-заде.
— Сейчас войска принесут клятву верности Халилю, — слово держит Шад-Мульк. — Вам предоставляется почетная миссия, которая никого не удивит, — первой выдвинуть своего сына в правители и поддержать. Ступайте! Вы мать!
— А если, — на полуслове Хан-заде умолкла, увидев решительный взгляд Шад-Мульк, и следом — ее слова, как команда:
— Тимура нет, есть Халиль!
— Наш Халиль, — выдохнула Хан-заде.
В тот же день Халиль был провозглашен Государем. Была присяга, после чего началась гонка, гонка в Самарканд — кто первый займет трон.
Если бы данное повествование претендовало на приключенческий жанр, то можно было все отнести к выдуманной кульминации. А вместе с тем все именно так и было.
Ближе всех к Самарканду, на полпути к Отрару находился сын Шахрух (он мчался к отцу), где его застали известия, облетевшие всю империю. Шахрух был благоразумным (это подтвердило время), при нем не было армии, а лишь охрана и ближайшее окружение. К тому же он получил в наследство огромные территории, там и без того забот хватает. Так что пусть сыновья Хан-заде — Пир-Мухаммед и Халиль — сами разбираются, видимо, решил он, и убрался восвояси, в Хорасан.
В Отраре, где явного лидера уже не было, зато была Сарай-Ханум, наступило раздвоение, разлад, вражда. Фанатично почитавшие Тимура полководцы настаивали, что надо продолжать поход на Китай, как завещал Властелин. Так они и поступили. Другая половина, наверное, более предпочитавшая земные блага, примкнула к Сарай-Ханум, которая, сопровождая гроб, направилась в Самарканд.
Дальше всех от мест событий, в Индии, находился нареченный наследник — Пир-Мухаммед. Однако когда он прибыл в Самарканд, на троне уже восседал Халиль. Правитель столицы — друг Тимура — уже ему присягнул, и ворота города не открыл. И это не все — в Самарканд не впустили и саму Сарай-Ханум, которая сопровождала гроб Тимура.
Ненавидящий Тимура личный секретарь Ибн Арабшах по этому поводу писал, что Тамерлан был изверг, кровопийца, коварный и подлый, но при этом он был храбрый воин, любил родню, семью, свой город, свой народ. Про его наследников ничего хорошего нельзя сказать: алчные, аморальные нечестивцы, «про которых даже не хочется Перо марать».
