Елена Трегубова - Распечатки прослушек интимных переговоров и перлюстрации личной переписки. Том 2
— Шломо, застегни рубашку!
Шломо меня не слышит.
Рядом со священницей оказываются вдруг две фарфорово-стеклянно-кружевные тоненькие модненькие старенькие английские дамы — подружки.
— Вот-вот! — радостно подхватывает та из них, что с серебристыми буклями, мысль священницы. — Конечно — Святой Дух — женского рода. Я вообще убеждена, что сегодня настала эра женщины у колодца — помните самарянку, с которой Христос разговаривает?! Заметили, что ей, женщине, то есть, казалось бы, второсортному существу в том страшном обществе, так вот именно ей Христос открывает, на самом деле, самые глубочайшие богословские истины — которых даже официальным священникам не говорил! Да что там священникам — даже своим ближайшим ученикам Христос этого впрямую до тех пор не говорил! А ей, женщине, доверил это знание. Заметили, что в пророчестве Иоиля говориться: «в последние дни излию Духа Моего на дочерей и сынов ваших, и будут пророчествовать!» На дочерей! Вот, посмотрите, сбывшееся пророчество — сегодня дочери Божии становятся священниками в храме! А в католической церкви святым женщинам присваивается титул «учителей церкви»!
Вижу — Шломо пробился уже в первый ряд — и уже готовится ляпнуть что-то.
— Точно-точно! — вступает женщина в кружевном воротничке и с медвяным пучком — старенькая подружка первой англичанки. — Мужчины уже свой шанс упустили: мужская цивилизация — цивилизация войн, корысти и насилия — полностью обанкротилась! Если у человечества есть хоть какой-то шанс на выживание, то этот шанс: женская эра. Вы посмотрите, как быстро, феноменально быстро — за один век свободы всего-то! — женщины интеллектуально и профессионально стали гораздо выше мужчин! А уж в моральном смысле приоритет женщин просто очевиден: вы видели когда-нибудь женщину, которая кого-нибудь изнасиловала?! Или кого-нибудь избила на улице?! Это всё — преступления мужчин! Просто раньше мужчины силой заставляли женщин быть в рабском положении и поклоняться себе: вместо Бога — заставляли поклоняться мужчинам! В этом же суть всех лже-религий! А сейчас, с учетом научного прогресса, женщина может быть вообще полностью независима от мужчины — даже в процессе деторождения и зачатия!
— Простите! Дражайшая! (Dearest!) — вступил вдруг, резко кашлянув, Шломо. — Простите, дражайшая! А как же… вы, что ж, имеете в виду…
Я кричу (продвигаясь яростно вперед в толпе, зная, что еще минута — и Шломо непременно устроит скандал):
— Шломо! У тебя шляпа сдвинулась на правое ухо!
Шломо меня не слышит.
Старенькие англичанки-подружки хохочут и в один голос перебивают Шлому:
— Вы только не подумайте, что мы воспеваем лесбийство или какой-то такой срам! Вы задумайтесь: ведь женщина сегодня, по сути, имеет шанс, будучи полностью независимой от мужчины, и сохраняя чистоту, девственность и верность Богу — родить все-таки ребенка!
Шломо, продравшись к черному священническому платью и адресуясь в простенькое, несколько изумленное от его напора, личико уже священницы, орет:
— Извините, дражайшая! (Dearest!) А как же…
Я цепко арестовываю Шлому под рукав и говорю:
— Шломо, у тебя на шляпе птичка отметилась.
— Где ты была?! Я тебя полдня прождал! У меня тоже, может быть, важные дела! А ты как всегда опаздываешь! — орет Шломо, по-русски, почти без акцента, моментально позабыв про намеченный скандал со священницей и срывая с себя шляпу: идеально чистую. — У меня срочная встреча, может быть, деловая, в другом конце Лондона назначена, а я из-за тебя опаздываю!
— Я в кафе, — говорю, — сидела. Не знаю, где ты был.
— В каком кафе ты сидела?! Ты же мне сказала: встречаемся в кафе, которое по правую руку от Сэйнт Пола! Я по правую руку от Сэйнт Пола и сидел — вон, в Apostrophе! У них там туалет на кодовом замке — а я его случайно разгадал и ворвался к женщине. Был скандал. Пришлось срочно уходить оттуда.
— А я, — говорю, — имела в виду по правую руку, если смотришь со стороны Сэйнт Пола — то есть если ты себя воображаешь Сэйнт Полом — то есть, в смысле, собором — то по правую руку, с точки зрения собора. В смысле, если ты стоишь на крыльце и смотришь наружу. А ты сидел, наоборот, по его левую руку.
— Но все нормальные люди, — горячится Шломо, — когда говорят: «по правую руку от собора», имеют в виду — по правую руку от себя!
Я говорю:
— Шломо, ты чего так вырядился, а? Шубу еще не хочешь надеть? Жарища же!
Шломо, сразу сменив тон, разулыбавшись во всё щедрое лицо, так что мясистые складки заиграли вокруг носа, — и довольно поправляя съехавший по рубашке вниз одним концом бежево-коричнево-палевый, в клеточку, куцый кашемировый шарф, говорит:
— А у меня сегодня — смотрины!
— Какое счастье, — говорю (спускаясь уже по ступенькам и отволакивая Шлому за собой — только бы он про священницу не вспомнил). — А кто невеста?
— А я, — говорит, — не знаю еще! Одна старая знакомая семьи, посещающая местную синагогу в Лондоне, зная, что моя мама страшно озабочена моим безбрачием, решила найти мне партию. Нашла какую-то еврейскую молодую вдову в синагоге. Говорит — очаровательная. Мы со знакомой этой так договорилась: она невесту выведет к определенному часу на крыльцо синагоги, ничего ей про меня не говоря. А я как бы невзначай буду проходить мимо — и если мне невеста понравится — тогда я к ним подойду и познакомлюсь. А если нет — то мимо пройду. Давай с тобой вместе туда доедем, а?! Я что-то один боюсь туда идти! Очень тебя прошу — пошли вместе! Я понимаю: это всё клоунада, безнадежная затея — но я обещал маме! Мама три раза мне уже на мобильный с утра из Иерусалима звонила, проверяла, как я оделся. Сходи со мной, а! Эта синагога — прямо рядом с Кензингтонским дворцом.
— Что-то я, — говорю, — никакой синагоги рядом с Кензингтонским дворцом никогда не видывала.
— Я тоже, — говорит, — никогда. Но мама так сказала. Поехали! Там на месте найдем!
— Ну, — говорю, — ладно… — говорю (прикидывая, что если я сейчас быстро Шлому на смотрины провожу, — то уже не будет невежливым немедленно же после этого распрощаться — и уехать домой спать), — поехали, — говорю, — давай кэб ловить.
Шломо артачится:
— Кэб?! Это же дико дорого! Мы на кэб отсюда до Кензингтона больше денег потратим, чем стоит такси из Тель-Авива до Иерусалима!
— Я, — говорю (мучительно, с недосыпу, пытаясь подсчитать, достаточно ли у меня в кармане осталось денег — от упавших с неба на Баркли-скуэ), — сама за кэб заплачу, не волнуйся.
— Нет, нет и нет! — говорит Шломо. — Да ты что?! Поехали в метро.
— В метро я — ни ногой, — говорю. — Ездить в метро — это кормить свою мизантропию. Нет-нет. Этого соблазна я избегаю. Предлагаю тогда компромиссный вариант: как насчет того, чтобы доехать на горбе даблдэккера? Во сколько, — говорю, — ты обещал там быть? Мы, действительно, опаздываем уже?
Шломо говорит:
— Да нет! — говорит. — Мне там в восемь вечера надо быть. Это я так сказал, чтобы тебя пристыдить за твои опоздания. Еще куча времени! Пошли, — говорит, — пешком! Кругом! Через мост и по южному берегу! Я давно там не был! Весь день впереди! Заодно и погуляем!
Я говорю… Нет, я молчу. Нет ничего, думаю, менее подходящего для двухсуточной невыспанности, чем водить Шлому круголями по городу. Думаю: ну если я где-нибудь по пути засну — Шломо будет сам виноват.
The Voice Document has been recorded
from 5:53 till 11:01 on 19th of April 2014.
Вышли на Миллениум бридж — крепления которого — как растопыренные локти какого-то прыгучего насекомого. Дошли до середины. Зависли на поручнях. Парень жарит в чане миндаль в сахаре и меду. Невообразимо пахучий! Голуби, нахохлившись, терпеливо расселись на железных струнах креплений — в ожидании милостыни. Бурливо течет коричневая Темза — с мутью времен. Солнце нехотя чистит скайскрэйперам стразы, активируя верхние образа. Вдали, прямо по курсу, — взметывается Тауэр бридж. Чуть ближе, по London bridge — идут на север караваны алых даблдэккеров.
Я говорю:
— Шломо, — говорю, — давай не пойдем на другой берег! Чего там делать?! Ты только взгляни, — говорю, — на эту отвратную трубу Тэйт-modern, крематория искусства, им же и угробленного. Пошли, — говорю, — лучше обратно к собору — взгляни назад, как там красиво: это называется — Мост «Почувствуйте разницу!»
— Нет-нет, — говорит Шломо. — В Тэйт мы конечно же не пойдем! Я вообще считаю современное искусство чисто коммерческим предприятием по выбиванию денег из…
Тут Шломо оказался заглушен громадным военным вертолетом, идущим на абордаж Тэйта, потом разворачивающимся и зависающим над нами.
— …невежественных богатых идиотов, изображающих из себя изощренных коллекционеров! — сглотнув вертолетный вихрь воздуха (как только вертолет двинул в сторону Сэйнт Пола), но все еще придерживая шляпу, кричит, перекрикивая чудовищный вертолетный шум, Шломо. — Вертолеты, — кричит, — это же какая-то небесная саранча! Не знаю, как тебе, — кричит (когда вертолет уже завис над площадью перед Сэйнт Полом, где мы только что были), — а мне, — кричит, — военные вертолеты в небе над городом сразу напоминают что-то апокалиптическое!
