Евгений Клюев - Давайте напишем что-нибудь
– На каком основании?.. – вырвалось у Матери Кузьки, которая тут же сама испугалась своего голоса и от страха уткнулась в грудь Ближнему.
– На шатком основании истории, – развел руками Редингот. – Ее ведь, Окружность эту, никогда не получалось построить полностью – и рано или поздно одна из величайших идей человечества терпела фиаско. Так что несколько лет спустя все приходилось начинать сначала. Исходным пунктом опять и опять назначался Змбрафль – некий взятый с потолка город, причем взятый с потолка по причине своей крайней удаленности от всего на свете. Стало доброй традицией обсуждать проекты построения Абсолютно Правильной Окружности из спичек – впоследствии никогда не удававшиеся – именно здесь. Здесь же обычно подводились и итоги: всякий раз неутешительные. Видимо, такие же итоги предстоит подвести и нам с вами. Но, какими бы неутешительными они ни были, есть у нашего проекта одна заметная отличительная черта: впервые в истории человечества…
– …в нем участвовал Редингот, – тихо произнесла Кунигундэ: она сидела в президиуме рядом с Сын Бернаром, снова расположившимся у ее правой ноги, как он привык за последнее время.
– Ах, обойдемся без цитат! – Редингот беспечно махнул рукой в направлении первой главы, где о Кунигундэ, между прочим, и речи еще не было. – Отличительная черта нашего с вами проекта в том, что впервые в истории человечества он зажил самостоятельной жизнью! Доказательство тому – дети разных народов, прибывшие из стран, до которых каким-то чудом дотянулись наши спички… дотянулись – и увлекли их за собой. Спасибо вам, дети разных народов! Спасибо за то, что именно благодаря вам проект построения Абсолютно Правильной Окружности из спичек вышел из-под контроля…
– Гип-гип, ура! – сказала про себя Умная Эльза, но сказанное про себя прогремело над залом, как орудийный залп… даже порохом запахло.
– Пахнет порохом, – с тревогой заметила Мать Кузьки, опять утыкаясь в грудь Ближнего своего.
С легкой, как тополиный пух, укоризной взглянув на Умную Эльзу, Редингот повторил:
– Проект, стало быть, вышел из-под контроля…
– Это ты упустил его из-под контроля! Ты все упускаешь из-под контроля. Ты и семью из-под контроля упустил! – раздалось вдруг из последнего ряда, в котором было ровно тридцать девять мест.
Никто не заметил, как и когда туда пробрались тридцать девять кузнечиков своего счастья.
Редингот вгляделся в до боли родные черты сыновей и скорчился от боли.
– Врача! – взревел Сын Бернар.
– Лучше читателя или советчика… – посоветовала Умная Эльза.
Но Редингот, справившись с болью, отменил всех троих. И нетвердой походкой двинулся к последнему ряду – близоруко щурясь.
– Здравствуйте, дети!
Тридцать девять кузнечиков своего счастья поднялись со своих мест.
Получилось, как в школе. Редингот смутился… правда, только на минуту.
– Кикимото рассказывал мне, какие вы… А вы – вот какие! Вы прекрасные.
– Тебя совсем не обидел горький упрек, непроизвольно слетевший с наших уст? – виновато спросили они, в глубине души уже стесняясь своей дерзости.
– Да нет, что вы, – сказал Редингот, – какие пустяки! Но вы, я вижу, стали кузнечиками своего счастья. Отрадно, отрадно…
– Мы еще и твоего счастья кузнечиками стали, – похвастались те. – Мы обезвредили Карла Ивановича, внутреннего эмигранта. И Бабу его с большой буквы.
– Обезвредили – как? – с испугом спросил Редингот.
– Гуманно обезвредили, – обтекаемо ответили сыновья.
– А где Кикимото? – Редингот тридцатью девятью подозрительными взглядами поглядел на тридцать девять сыновей.
– Он… он там сейчас, на том свете. Кое-какие дела… Он скоро придет.
– Он придет скорее, чем вы думаете! – усмехнулся Редингот, и в ту же секунду Кикимото стоял перед ним в тапочках на босу ногу. Стоял и укоризненно качал головой, глядя прямо в глаза отцу и Богу.
– Не надо было так делать, отец и Бог! – только и сказал он. – Еще полчаса-час – и я бы привел сюда Эдуарда с Неждановым…
– Эх!.. – с досадой сказала Кунигундэ. – Очень было бы, между прочим, кстати. Вот получили бы по заслугам – оба… на всю оставшуюся жизнь!
– Тут у нас не суд, – напомнил Редингот, – а итоговая общечеловеческая конференция. Судом же мы еще в двадцать восьмой главе накушались… когда выяснилось, что хоть каждого подряд суди – толку не будет! А вот то, что ты в тапочках на босу ногу, – взглянул он на Кикимото, – да еще в такое время суток – непростительно…
– Я не был готов представать перед тобой… как лист перед травой! – возмутился Кикимото.
– Надо всегда быть готовым ко всему, сын мой, – Редингот потрепал Кикимото по волосам, словно тому было пять лет. – Слушай, что я скажу тебе: в настоящем художественном произведении в любую минуту возможен поворот на сто восемьдесят градусов в тени.
Кикимото с долгой улыбкой посмотрел на отца и бога:
– Слушай же и ты – то, что я скажу тебе. В настоящем художественном произведении в любую минуту возможен и поворот обратно – ровно на столько же градусов в тени.
И… ах, с каким изумлением посмотрел на него отец и бог! Ах, с каким изумлением…
А от боковой двери (ну и хаос у нас в этой главе!) побежала к последнему ряду – несмотря на то, что кто-то окликнул ее у самого входа, – девочка в платьице горошком…
И тут же во втором ряду раздался глухой удар человеческого тела об пол.
– Что это за глухой удар человеческого тела об пол? – в полной тишине спросил Редингот.
– Деткин-Вклеткин упал, – ответил эскимос Хухры-Мухры, срываясь с кресла.
Не успел ответ прозвучать, как раздался еще один глухой удар человеческого тела об пол.
– А это что за глухой удар человеческого тела об пол? – Редингот вглядывался в дальний конец зала, пытаясь взглядом растолкать сгрудившихся там детей разных народов.
Между тем Татьяна и Ольга уже преодолела расстояние до Редингота…
(– Марта упала, – раздался голос Сын Бернара.)
… и в одно мгновение повисла у него на шее.
Сорок сыновей Редингота переглянулись, послав друг другу сорок двусмысленных (итого – восемьдесят обычных) улыбок.
– Отставить всякие двусмысленности! – распорядился Редингот. – Перед вами Татьяна и Ольга, моя как бы внучка.
– Да понятно! – ответили сорок сыновей. – Просто было бы забавно посмотреть на тебя, если бы все твои внуки повисли у тебя на шее… все двести пятьдесят восемь!
Проглотив эту более чем сытную новость не разжевывая, Редингот устремился к двум эпицентрам одного и того же события. За руку он волочил явно перевозбужденную Татьяну и Ольгу.
– Наша мама и чужой дядя упали в два обморока, – по пути докладывала она Рединготу свою версию происшедшего, неизвестно когда выработанную. – Теперь они лежат в одном общем обмороке.
– Это не чужой дядя, – персонифицировал незнакомца Редингот. – Это твой папа.
– Ой-тогда-мне-надо-рассмотреть-его-как-следует-пока-он-в-обмороке! – протараторила Татьяна и Ольга и, ускользнув от Редингота, стремглав бросилась в эпицентр первого падения человеческого тела на пол, расталкивая детей разных народов.
Деткин-Вклеткин уже пришел в себя, но, даже не меняя положения тела, терпеливо ждал приближения Татьяны и Ольги.
– Ты уже не в обмороке? – деловито осведомилась девочка и, встав рядом с Деткин-Вклеткиным на колени, поцеловала его в лоб. – Знаешь, зачем я это сделала?
Деткин-Вклеткин помотал головой.
– Затем, что деда тебя моим папой назначил. Прямо сейчас. А еще раньше он во-о-он ту тетю, которая тоже в обмороке, назначил моей мамой. Так что вам теперь вместе надо быть. Это из-за меня. Тебе нравится тетя в обмороке?
Деткин-Вклеткин кивнул.
Татьяна и Ольга припустилась к Марте – к тому времени тоже открывшей глаза:
– Мама, теперь у тебя есть свой папа! И ты ему нравишься… А он тебе?
– Он мне очень нравится, Татьяна и Ольга, – совсем неслышно сказала Марта. – Только важно ведь, чтобы он и тебе нравился…
– Мне нравится. Мне вообще нравятся немые.
– Он не немой, – сказала Марта. – Он просто растерялся.
В этот момент, отойдя от Деткин-Вклеткина, к ним подошел Хухры-Мухры. Хухры-Мухры со всевозможной осторожностью потрогал Татьяну и Ольгу и заключил, обращаясь к Случайному Охотнику:
– Вполне материальный ребенок. Не скажешь даже, что его головой на свет производили!
– Нас тут всех головой на свет производили, – со смехом откликнулся Кикимото и огляделся вокруг в поисках автора настоящего художественного произведения. Тот благоразумно отсутствовал.
Деткин-Вклеткин встал и подошел к Марте.
– Давай ничего не говорить друг другу? – предложил он.
– Давай, – сказала Марта.
И больше они не сказали друг другу ни слова.
