Колыбельная для брата (сборник) - Крапивин Владислав Петрович

В голове была путаница. Всё опять шло наперекосяк. Где-то он был прав, а где-то поддался досаде и сам полез на скандал… Где, в чём? Как вообще разрубить этот клубок, замотавшийся со вчерашнего дня?

Во дворе на спортивной площадке третьеклассники гоняли мяч. Между столбами баскетбольных щитов стояли вратари: с одной стороны мальчишка в жёлтой майке и громадной кепке, с другой — девочка с растрёпанными косами, в зелёном тренировочном костюме. Над пёстрой кипящей толпой невозмутимо возвышался весёлый молодой физрук Георгий Константинович.

Разноцветные команды сгрудились у мяча, и наконец получилась вдохновенно орущая куча. Вратари не выдержали и бросились в свалку. Георгий Константинович начал обрадованно дуть в судейский свисток.

Кирилл улыбнулся: когда-нибудь и Антошка будет так же гонять мяч…

Послышались тяжёлые шаги. По коридору, чуть колышась, двигалась директорша Анна Викторовна. Кирилл вздохнул и приготовился к продолжению неприятностей.

— Здрасте, — обречённо сказал он, когда Анна Викторовна приблизилась.

Она кивнула и остановилась.

— Если не ошибаюсь, опять Векшин…

«Опять», — сердито усмехнулся про себя Кирилл и промолчал.

— Почему не на уроке?

— Выставили, — сказал Кирилл.

— Похвальная откровенность. А за что?

Кирилл вынул дневник, открыл сегодняшнюю страницу и молча протянул Анне Викторовне.

Она взяла, прочитала. И вдруг спросила просто, совсем не по-директорски:

— А что случилось-то?

— Портфель вчера отобрали, а там учебник был. Я выучить не успел.

Она вздохнула:

— Если постараться, можно было бы найти выход?

— Можно, — равнодушно сказал Кирилл. — Но зачем отбирать портфели?

— То есть это дело принципа?

Кирилл пожал плечами.

Она для чего-то повертела дневник в руках и отдала Кириллу. Солидно, хотя и негромко, произнесла:

— Ненужный, совсем ненужный конфликт. Зачем этот накал, Векшин?

— Какой накал?

Анна Викторовна помолчала.

— Хорошо, — вдруг сказала она. — Пожалуй, я попрошу Еву Петровну ликвидировать эту двойку. А ты потом выучишь и ответишь.

Кирилл удивился. Но, удивившись, он остался спокойным.

— Ответить я могу и сейчас. Разве в двойке дело?

— А в чём же?

— Вообще… во всём.

— Как же понять это «вообще»?

— Это трудно сказать словами, — проговорил Кирилл, глядя на третьеклассников во дворе. — Ну, это хор, портфели… всё остальное. Когда обвиняют, не разобравшись… Когда взрослый обязательно прав, а ученик обязательно виноват…

— Ты не прав, Векшин, — сказала Анна Викторовна.

— Ну вот, видите…

Она вдруг засмеялась:

— Да нет, ты в данном случае не прав. Учителя тоже ошибаются, кто же с этим спорит.

— Когда ошибаемся мы, попадает нам, — сказал Кирилл. — Когда ошибаются учителя, всё равно попадает нам.

— А ты посоветуй, как жить без таких ошибок, — предложила Анна Викторовна. — Ты можешь?

Кирилл посмотрел на неё и не понял: шутит она или всерьёз?

— Не могу, — сказал он. — Да и бесполезно.

— Почему бесполезно?

— Во-первых, вы не послушаете… А во-вторых, что советовать? Если и посоветую Александру Викентьевичу быть добрее, он же всё равно не станет.

— Добрее… Он настойчив, он добивается от вас знаний и дисциплины. Где-то даже против вашей воли. А вам кажется, что он суров. Вы как маленькие дети, которые обижаются на медсестру со шприцем… А ты слышал такие стихи: «Добро должно быть с кулаками?..»

— Слышал, — сказал Кирилл. — Но здесь же школа, а не секция бокса.

Анна Викторовна задумчиво смотрела с высоты могучего роста на нестриженую голову Кирилла. Он опять отвернулся и стал глядеть во двор. «Сейчас скажет: почему не остригся?» — подумал он.

Анна Викторовна сказала:

— Ступай на урок. Я предупрежу Еву Петровну.

— Ой, пожалуйста, не надо! — взмолился Кирилл.

Она почему-то шумно вздохнула.

— Ну, как знаешь, Векшин… Только не думай, что все учителя ужасно несправедливые люди.

— Я и не думаю, — искренне сказал Кирилл.

— Кстати… как это вы меня зовете? Мадам Генеральша?

— Мать-генеральша, — без выражения сказал Кирилл. — Но это не мы, а старшеклассники. Да они не со зла…

— Надеюсь, — отозвалась Анна Викторовна и тяжело двинулась по коридору.

А когда она скрылась, перед Кириллом оказалась заплаканная Женька.

Женька торопливо сказала:

— Кирилл, ты думай, что хочешь. Ну, презирай меня, ругай, пожалуйста. Но только дай мне сказать, ладно? Только послушай.

— Ну, говори, — усмехнулся Кирилл. — Да не суетись… — Ему было даже любопытно: как всё-таки Женька выдала Чирка?

У Женьки опять по-младенчески задрожала нижняя губа.

— Ты же не представляешь, что было… Я прихожу, а они сидят, меня ждут. С мамой. Они уже созвонились… И началось! Думаешь, я сразу сказала? А они то кричат, то уговаривают: «Ты знаешь, ты обязана, ты не имеешь права молчать!» Я говорю, что слово дала, а они опять в крик: «Ты думаешь, мы глупее тебя? Ты думаешь, мы хотим ему зла?!» Кирилл, разве в самом деле они хотят зла?

— Нет, что ты, — сказал Кирилл.

— Я сама не помню, как было… Миллион слов, целая лавина… И ещё обещали всё время: «Ни один лишний человек не узнает. Мы должны ему помочь, а ты не даёшь…» Потом пришёл папа, и всё опять… Мама за сердце взялась: «Если я умру, то из-за тебя!..» Кирилл, я испугалась. Кирилл, я бы молчала, если бы перед врагами… но разве они враги?

— Нет, что ты… — опять сказал Кирилл, глядя мимо Женьки. И подумал: «А в самом деле… Разве это легко вынести?»

Женька не отводила от него мокрых, виноватых глаз.

— Кирилл, прости, а? — тихонько попросила она. Так по-детски. Он даже поёжился от неожиданной жалости. Но что он мог сказать?

— Кирилл, ты же сам говорил, что можно простить, если человек не выдержал один раз… Ты же простил Чирка…

«А в самом деле…» — снова подумал Кирилл. Эта мысль принесла ему капельку облегчения.

Он не чувствовал сейчас к Женьке ничего, кроме жалости. Только жалость. Но разве этого так уж мало?

— Ладно, Женька, — сказал он, глядя на её сандалетки из тонких лаковых ремешков.

— Нет, правда… — прошептала она.

Что с ней было делать? Кирилл положил себе на ладонь её маленькую, мокрую от слёз руку, накрыл другой ладонью.

— Ладно, Женька. Я понимаю… Ну, только не вздумай снова реветь.

Глава 14

На перемене Климов, Кубышкин и ещё несколько мальчишек обступили Кирилла. Подошли и девчонки, но Климов сообщил им, что разговор не для дамских ушей. Девчонки сказали, что Климов нахал и грубиян. Однако ушли.

Кирилл торопливо рассказал про вчерашние дела. Олег Райский поддёрнул на носу очки, неинтеллигентно чертыхнулся и сказал, что положение скверное.

— Да ничего ему не будет, — возразил Кубышкин. — Студентка-то его простила.

— Не в этом дело. Насколько я помню, у него начинался туберкулезный процесс. Может случиться рецидив…

— Слова-то какие умные, — хмыкнул Ромка Водовозов.

— Для дураков любые слова — умные, — отрезал Райский и ушёл к своей парте.

Затарахтел звонок.

— Кир, — вдруг сказал длинный Климов. — А ты правда был не такой. Силу почуял?

«Давно почуял», — подумал Кирилл. Он помнил, что за ним «Капитан Грант». И тот штормовой день. И «Колыбельная». Это и была сила.

— Угу, — ответил он.

— Тогда держись… — непонятно сказал Климов.

Собрание началось с напряжённой тишины. Кроме нескольких человек, никто не знал толком, что случилось с Чирковым. Все ждали.

— Начнём, — решительно произнесла Ева Петровна. — На собрании один вопрос. Векшин бросил всем нам упрёк, что мы не хотим разбираться. Пусть он всё расскажет, а отряд разберётся.

— Какой отряд? — спросил Кирилл и вспомнил прозрачные капельки на лбу у Чиркова.

— Что? Ты о чём? Да что с тобой, Векшин? Ты хочешь сказать, что здесь нет отряда?