Колыбельная для брата (сборник) - Крапивин Владислав Петрович
Лето продолжалось. Субботний день начинался с ясным небом и тёплым солнцем. Больших забот он не обещал. Уроков труда нет, значит, в школу надо идти лишь к половине одиннадцатого. Потом немецкий и биология. После школы одно только дело — слетать в молочную кухню. Потом — на велосипед и к Деду: договариваться о завтрашнем плавании.
— Мама, отпустишь? А то мы давно всей командой не собирались.
Он знал, что мама отпустит. Тем более что у отца выходной, есть кому повозиться с Антошкой.
Мама сказала:
— Ты бы почистил ботинки, мореплаватель. И форму заодно. Взрослый парень, а следить за собой не научишься. Выглядишь как разбойник.
Кирилл возразил:
— Нет, я симпатично выгляжу. Мне вчера сказали, что я на Тиля Уленшпигеля похож. Тебе не кажется?
Мама сказала, что Кирилл похож на косматое пугало, и спросила, куда он отправляется так рано, если нет первых двух уроков.
— Я к одному мальчику зайду, к Петьке Чиркову…
Короткий путь на улицу Грибоедова лежал мимо гаражей. И там, на бетонных плитах, опять в окружении свиты возлежал Дыба.
«Когда он учится? — подумал Кирилл. — Он же всем рассказывал, что в техникум поступил…»
Дыба тоже увидел Кирилла и неторопливо встал. Кирилл не замедлил и не ускорил шагов, хотя, по правде говоря, стало слегка неуютно. Дыба пошёл навстречу. Он двигался небрежной походкой мексиканского танцора, упираясь растопыренными пальцами в бёдра. На его пятиугольной физиономии была добродушная, даже дружелюбная ухмылка.
— Привет, Кирюха. Не бойся.
— Похоже, что я боюсь? — спросил Кирилл, и проснувшаяся злость пригасила страх.
— Ты человек смелый, — великодушно согласился Дыба и оглянулся на компанию. Димка Обух, Козочка и двое незнакомых парней лет четырнадцати выжидательно смотрели на предводителя и с нехорошими улыбками — на Кирилла.
— Как насчёт маечки? Не надумал?
— Не надумал, — ответил Кирилл, ощущая холодок в груди. — Лучше отдай эти деньги Чирку. Сколько рублей ты с него натряс?
У Дыбы на секунду приоткрылся рот. Улыбка сошла. Но он тут же сделал вид, что ничуть не удивлён. Укоризненно покачал головой. Спросил:
— Ты дурак? Это выступление как понимать? Случайность или на принцип пошёл?
— Не случайность, — сказал Кирилл.
— Ясно, — с пониманием проговорил Дыба, и в голосе его даже проскользнуло уважение. — Кодлу заимел?
Кирилл коротко засмеялся:
— А говоришь, что я дурак! Сам ты дурак. Ты думал, что тебя всю жизнь будут бояться?
Дыба зевнул, наклонил голову, осмотрел Кирилла от ботинок до макушки. Изобразил на лице жалость и сочувствие.
— Хороший ты пацан, — медленно сказал он. — Никогда тебя не трогали, обрати внимание. Но будешь выступать, смотри — маме с папой жаловаться бесполезно. Не помогут.
— Если надо, то помогут, — сказал Кирилл. — Но и без них есть кому с тобой поговорить.
Дыба вдруг резко вскинул руку и затем с улыбочкой пригладил волосы. Это был старый-старый трюк: взять противника на испуг.
Кирилл не дрогнул. По правде говоря, он просто не успел среагировать, но это оказалось к лучшему. Он спокойно стоял и смотрел, как Дыба с глупым видом гладит голову.
— А если бы я был нервный? Мог бы ведь испугаться и врезать, — сказал Кирилл, удивляясь собственному нахальству. — У меня, конечно, весовая категория в два раза меньше, ты вон какой. Но с испугу-то я мог…
Дыба опять заулыбался и… вдруг протянул руку. Это был истинно королевский жест — сдержанный, но исполненный великодушия.
— Кирилл, ты мне нравишься, я таких уважаю. Между нами ничего не было. Давай жить, чтобы друг другу не мешать.
Кирилл посмотрел на его широкую пятерню, украшенную дешёвым перстнем. Потом на его лицо.
— Не забудь насчёт Чирка, — сказал он. — Будь здоров.
Он обошёл Дыбу и двинулся к проходу в переулок.
— Стой, — негромко произнёс Дыба.
Кирилл оглянулся. Лицо Дыбы сейчас было совсем не такое, как несколько секунд назад. Ухмылочка стала кривой и болезненной, будто Дыба неосторожно коснулся языком больного зуба. А глаза смотрели стеклянно, как у куклы. «Наверно, нарочно тренирует такой взгляд», — подумал Кирилл.
— Ну, чего? — спросил он.
Дыба, вильнув поясницей, сделал к нему шаг.
— Я два раза в любви не объясняюсь, — сказал он и сплюнул. — Поимей в виду, крошка: не всегда на улице светло и не везде кругом окна.
Кирилл кивнул:
— Поимею. А ты насчёт Чирка всё же подумай.
Дыба хмыкнул, повернулся и зашагал прочь, не взглянув больше на Кирилла. Через несколько шагов обернулся и крикнул своей компании:
— В час двадцать у «Экрана». Вовку прихватите, пускай привыкает головастик.
Кирилл пошёл своей дорогой. Он понимал, что оглядываться нельзя, хотя могли догнать, ударить сзади. Могли бросить кирпичом. Всё могли. И Кирилл шёл, ощущая мелкое противное дрожание в мускулах. Но не оглянулся. Оглянуться — значит проиграть. А пока была ничья…
Минут через двадцать он был в доме у Чирка. Постучал в обитую клеёнкой дверь. Долго не открывали. В сенях пахло квашеной капустой — видимо, от кадушки в углу. Гудела большая зелёная муха. Это гудение вызывало непонятную досаду и беспокойство. И когда за дверью послышались шаги, Кирилл уже почти знал, что случилось что-то нехорошее.
Открыла дверь низенькая женщина в косынке и очень просторном халате. У неё было усталое и озабоченное лицо. Она не удивилась, увидев Кирилла.
— Здрасте. А Чи… Петя дома? — сбивчиво спросил Кирилл.
Она кивнула. Потом сказала усталым полушёпотом:
— Проходи… Заболел Петенька.
«Так и есть», — с тоской подумал Кирилл и вопросительно посмотрел на Петькину маму: «Может, к нему нельзя?»
— Проходи, ничего, — повторила она. — Жар у него. А всё спрашивает, не пришёл ли мальчик. Ты это?
— Я, — сказал Кирилл и пошёл вслед за ней в комнату.
Чирок лежал, укрытый по самый подбородок — так, как вчера укрыл его Кирилл. Лицо у него было тёмно-розовое, с капельками на лбу. На широкой подушке это лицо, худое, остроносое, казалось совсем маленьким, как у младенца. А глаза были большие. Чирок словно обнял Кирилла этими больными глазищами, облизнул губы и сказал очень тихо:
— А я всё думал… придёшь или нет…
— Чего зря думать? Я же сказал вчера, — пробормотал Кирилл.
Чирок медленно вздохнул, и его тощенькая грудь приподнялась и опустилась под одеялом. Он не отводил от Кирилла свои очень потемневшие глаза.
— Садись рядом… на табуретку.
— Только недолго, Петенька, — попросила мама. — Тебе поспать надо, а мальчику, наверно, в школу.
Чирок опустил ресницы: «Ладно». Мама вышла.
— Свалился всё-таки, — сказал Кирилл со смесью досады, жалости и неловкости.
— Ага, — виновато прошептал Чирок. — Маме не говори про моё ныряние. Она думает, что я случайно простыл… Я всё равно недолго пролежу.
Кирилл посмотрел на его горящий лоб, на слипшиеся прядки волос и промолчал.
Чирок тоже молчал.
— А что болит? — спросил наконец Кирилл.
Чирок слабо улыбнулся:
— Да ничего. Дышать немного тяжело. И ночью всякая ерунда снилась. Давит будто…
Кирилл сказал:
— Сейчас Дыбу видел. Я ему говорю, чтобы деньги тебе отдал, а он, бандюга, пугает.
— Не отдаст он…
— Наверно, не отдаст. Ну, чёрт с ними, с деньгами, пусть подавится, лишь бы никого больше не трогал.
— Он будет… — прошептал Чирок.
— Там посмотрим, — хмуро произнёс Кирилл.
Заглянула в комнату Петькина мама.
— Я пойду, — торопливо сказал Кирилл. — Ты пока спи, тебе надо. Я зайду.
— Когда?
— После школы зайду. Ты поправляйся.
Чирок опустил ресницы. Потом вытянул из-под одеяла руку. Кирилл взял его за пальцы и чуть не обжёгся.
— Ох и раскалился ты…
Чирок опять разлепил губы:
— Правда придёшь?
— Я же сказал.
— А… почему?
Кирилл понял. Это был такой же вопрос, как вчера: «А чего ты со мной возишься?»
