Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел
Когда над пустынными улицами забрезжил серый свет и первый трамвай задребезжал, подъезжая к площади, они вошли в маленькую закусочную, где он провел в дыму и за кофе столько предрассветных часов.
Юджин заглянул внутрь и увидел, что они были там все вместе, как много лет назад, как кошмарное подтверждение пророчества: Макгайр, Коукер, усталый раздатчик и дальше в углу — печатник Гарри Тагмен.
Люк и Юджин вошли и сели у стойки.
— Господа! Господа! — звучным голосом сказал Люк.
— Здорово, Люк! — рявкнул Макгайр. — Когда же ты научишься уму-разуму? Как живешь, сынок? Как ученье? — сказал он Юджину и несколько секунд смотрел на них пьяными добрыми глазами; мокрая сигарета смешно прилипла к его нижней губе.
— Генерал, как дела? Что вы пьете теперь — скипидар или лак? — сказал моряк, грубо щекоча его заплывшие жиром ребра. Макгайр крякнул.
— Кончено, сынок? — тихо спросил Коукер.
— Да, — сказал Юджин.
Коукер вынул изо рта длинную сигару и малярийно улыбнулся ему.
— Чувствуешь себя получше, сынок, а? — сказал он.
— Да, — сказал Юджин, — гораздо.
— Ну, Юджиникс, — деловито сказал моряк, — что будешь есть?
— Что тут имеется? — сказал Юджин, глядя на засаленное меню. — Не осталось ли жареного китенка?
— Нет, — сказал раздатчик, — был, но весь вышел.
— Как насчет фрикассе из быка? — сказал Люк. — Это имеется?
— Фрикассе из быка не для такого здорового быка, сынок, — сказал Макгайр.
Их бычий смех мычаньем разнесся по закусочной. Собрав лоб складками, Люк заикался над меню.
— Ж-жареный цыпленок по-мэрилендски, — бормотал он. — По-мэрилендски? — повторил он с деланным удивлением. — Разве это не прелестно? — жеманно спросил он, оглядываясь по сторонам.
— Мне дайте бифштекс не больше чем недельной давности, — сказал Юджин, — хорошо прожаренный, а также топор и мясорубку.
— А зачем мясорубку, сынок? — сказал Коукер.
— Для мясного пирога, — ответил Юджин.
— Мне того же, — сказал Люк, — и пару чашек мокко не хуже, чем дома у мамы.
Он ошалело оглянулся на Юджина и разразился громкими «уах-уах-уах», тыча его под ребра.
— Где вы сейчас служите, Люк? — сказал Гарри Тагмен, вытаскивая нос из кружки с кофе.
— В н-настоящее время в Норфолке на военно-морской базе, — ответил Люк. — Обеспечиваем безопасность лицемерию.
— Ты когда-нибудь бывал в море, сынок? — сказал Коукер.
— Всеконечно! — сказал Люк. — За пять центов трамвай домчит меня до пляжа в любую минуту.
— В этом парне были задатки моряка еще в ту пору, как он мочил простыни, — сказал Макгайр. — Я это давно предсказал.
Деловито вошел «Конь» Хайнс, но замедлил шаг, увидя молодых людей.
— Берегись! — прошептал моряк Юджину с сумасшедшей усмешкой. — Ты следующий. Он так и вперил в тебя свои рыбьи глаза. Он уже снимает с тебя мерку.
Юджин сердито оглянулся на «Коня» Хайнса и что-то буркнул. Моряк прыснул как безумный.
— Доброе утро, господа! — сказал «Конь» Хайнс тоном аристократической печали. — Мальчики, — сказал он, печально подходя к ним, — я был очень расстроен, услышав про ваше несчастье. Будь этот мальчик моим родным братом, я не мог бы быть о нем более высокого мнения.
— Хватит, «Конь»! — сказал Макгайр, поднимая четыре жирных протестующих пальца. — Мы видим, что вы скорбите. Если вы будете продолжать, то можете впасть от горя в истерику и расхохотаться. А этого мы не вынесем, «Конь». Мы большие сильные мужчины, но у нас была тяжелая жизнь. Молю, пощадите нас, «Конь».
«Конь» Хайнс не обратил на него внимания.
— Он сейчас у меня, — сказал он мягко. — Я чтобы вы, мальчики, зашли попозже поглядеть на него. Да я кончу, вы его не узнаете.
— Черт! Исправление ошибок природы! — сказал Коукер. — Его мать будет довольна.
— У вас похоронное бюро, «Конь», — сказал Макгайр, — или институт красоты?
— Мы знаем, вы сделаете все в-в-возможное, мистер Хайнс, — сказал моряк с живой увлеченной неискренностью. — Поэтому мы и обратились к вам.
— Вы будете доедать свой бифштекс? — спросил раздатчик Юджина.
— Бифштекс! Бифштекс! Это не бифштекс! — пробормотал Юджин. — Теперь я понял, что это такое. — Он встал с табуретки и подошел к Коукеру. — Можете вы спасти меня? Я умру? У меня больной вид, Коукер? — спросил он хриплым шепотом.
— Нет, сынок, — ответил Коукер. — Не больной, а безумный.
«Конь» Хайнс сел у другого конца стойки. Юджин, Опираясь на засаленный мрамор стойки, запел:
Хей-хо, хей-хо, стервятник,Дерри, дерри, дерри-о!
— Заткнись, дурак!! — вполголоса хрипло сказал моряк и ухмыльнулся.
Сел стервятник на скалуДерри, дерри, дерри-о!
Снаружи в юном сером свете энергично пробуждалась жизнь. Трамвай медленно свернул в поперечную улицу после того, как вожатый высунулся в окно и аккуратно перевел стрелки длинным крюком, выдувая теплый туман дыхания в холодный воздух. Полицейский Лесли Робертс, худой и желчный, апатично прошаркал мимо, помахивая дубинкой. Негр-уборщик из аптеки Вуда быстро вошел в почтамт за утренней корреспонденцией. Дж. Т. Стирнс, железнодорожный агент, ждал на тротуаре напротив трамвая, идущего к вокзалу. У него было красное лицо, и он читал утреннюю газету.
— Вон они ходят! — внезапно крикнул Юджин. — Как будто они не знают про это!
— Люк, — сказал Гарри Тагмен, отрываясь от газеты, мне было очень грустно узнать про Бена. Он был чудесный парень. — И он снова занялся чтением.
— Черт побери! — сказал Юджин. — А мы и не знали!
И он разразился неудержимым всхлипывающим смехом, который рвался из него со свирепой яростью. «Конь» Хайнс хитро посмотрел на него. А потом опять занялся своей газетой.
Братья вышли из закусочной и направились домой среди утреннего оживления. Сознание Юджина продолжало возиться с пустяками. На улицах слышалось морозное потрескивание и грохот жизни: хищное дребезжание колес, скрип ставен; перламутровое небо приобрело холодный розовый оттенок. На площади вожатые стояли среди своих трамваев, громко болтая в клубах пара. В «Диксиленде» была атмосфера изнеможения, нервного истощения. Дом спал; на ногах была одна Элиза, зато в ее плите потрескивал яркий огонь и она была полна деловитости.
— Теперь, дети, ложитесь спать. Нам всем предстоит много работы днем.
Люк и Юджин пошли в большую столовую, которую Элиза превратила в спальню.
— Будь я п-п-проклят, если буду теперь спать наверху, — сердито сказал моряк. — После этого — ни за что!
— Пф! — сказала Элиза. — Это только суеверие. Меня бы это ничуть не испугало.
Братья проспали тяжелым сном до полудня. После этого они пошли к «Коню» Хайнсу. Он сидел, удобно задрав ноги на письменный стол, в своей маленькой темной конторе, пропахшей папоротниками, ладаном и старыми гвоздиками.
Когда они вошли, он поспешно встал, затрещав накрахмаленной жесткой рубашкой, и торжественно зашуршал черным сюртуком. Потом он заговорил с ними приглушенным голосом, слегка наклонившись вперед.
Как похож на Смерть этот человек (думал Юджин). Он думал о страшных тайнах похорон — темный вурдалакский ритуал, непотребное сопричащение с мертвым, пронизанное черным колдовством. Где чан, куда они выбрасывают части? Поблизости есть ресторан. Потом он взял протянутую ему холодную немощную руку с веснушками на тыльной стороне ладони, и ему показалось, что он коснулся чего-то набальзамированного. Гробовщик держался не так, как утром: манеры его стали официальными, профессиональными. Он был бдительным распорядителем их горя, опытным конферансье. Он тонко дал им почувствовать, что в смерти есть порядок и декорум, что надо соблюдать траурный ритуал. Это произвело на них впечатление.
— Мы решили, что нам с-с-следует сначала п-п-поговорить с вами, мистер Хайнс, по поводу г-г-гроба, — нервно прошептал Люк. — Мы хотим спросить вашего совета. Помогите нам выбрать что нибудь подходящее.
«Конь» Хайнс одобрительно и достойно кивнул. Потом он мягко провел их в большую темную комнату с натертым полом, где в густом мертвом запахе дерева и бархата стояли на подставках с колесиками роскошные гроба, тая гордую угрозу.
— Ну, — сказал «Конь» Хайнс негромко, — я знаю, что ваша семья не хочет ничего дешевого.
— Да, сэр, — решительно сказал моряк, — мы хотим с-с-самое лучшее, что у вас есть.
— Эти похороны представляют для меня личный интерес, — сказал «Конь» Хайнс с мягким чувством. — Я знаю семейства Гантов и Пентлендов больше тридцати лет. Я вел дела с вашим отцом почти двадцать лет.
— А я х-х-хочу сказать вам от имени семьи, мистер Хайнс, что мы очень ц-ценим ваше отношение, — сказал Люк очень убедительно.
