Александр Беатов - Время дня: ночь
— Да. Но я поеду. Что же делать…
— Вы, конечно, можете его подождать. Но смысла нет ждать два часа.
— Да. Спасибо. Я приеду к восьми.
Раздался звонок в дверь.
— О! Это он! Вам повезло!
Анна Алексеевна поспешила открыть дверь. Звонок ещё выдал какую-то весёлую дробь, и вошёл человек, высокий, улыбающийся, увидел Волгина. Они поздоровались. Анна Алексеевна быстро разъяснила ситуацию. С делом, по которому пришёл Волгин, выходила какая-то неувязка. Нужно было позвонить начальнику Волгина и, как выразился Николай Николаевич, "провести консультацию". Он попросил это сделать Анну Алексеевну.
— Я ничего не хочу делать для этого Ерохина! — возразила она. И Волгин вспомнил, что Анна Алексеевна когда-то тоже работала во Дворце пионеров в их Техническом отделе, на пару с Николаем Николаевичем — обучая школьников "искусству пайки".
"Значит и ко мне она относится, как к постороннему, как к "человеку с работы". И я ей неприятен. Впрочем, она права. Я тоже не хотел бы, чтобы кто-нибудь с работы приходил ко мне домой…"
Пока звонили по телефону, Волгину предложили пройти в комнату и присесть. Стул выдвинули из-под стола, и он сел на него посреди комнаты.
Девочка занималась с клеем и кисточкой и не обратила внимания на вошедшего. Она понравилась Волгину, и он стал наблюдать за ней. В её непосредственных движениях он почувствовал немые интонации и жесты, невольно обращённые к нему.
У девочки были по-домашнему распущены волосы. Волгин подумал о том, что он не спросил, можно ли — в ботинках, но решил, что этого не спрашивают, когда приходят по делу. И тут же, подумав об этом, вспомнил, о том, когда он был маленьким и то, как он относился к людям "с работы", которые приходили по делу к его отцу, в то время возглавлявшим местное жилуправление.
Он вспомнил, как однажды какой-то человек пришёл к ним домой и говорил с отцом о какой-то "аварии на участке". Он не раздевался и не проходил в комнату. Его не приглашали за стол, хотя в это время семья ужинала. По скорому отец с ним договаривался, что-то улаживал, давал инструкции, и человек уходил. Волгин вспомнил, как он спросил мать, почему так. И она сказала: "Это — чужой дядька". И ему было жалко этого дядьку, потому что они сидели в тепле, за столом с едой, а он в это время выходил на улицу, поздно вечером, в дождь, один…
Как-то раз пришли знакомые, и мальчик спросил мать: "А среди них нет ли чужих?" Ему со смехом говорили: "Нет! Тут все — свои!" Отец выпивал с ними, о чём-то громко разговаривал в табачном дыму на кухне, смеялся.
Мальчик не любил "чужих дядек". И знакомые родителей ему тоже казались чужими, несмотря на то, что они подзывали его, давали конфету или, смеясь, трепали по голове. Настоящие же "чужие дядьки" вызывали у него неприятное сочувствие, и он всегда ждал, чтобы они поскорее ушли.
Девочка отложила пузырёк с клеем и стала промывать кисть в стакане с водой. Затем она выдвинула ящик письменного стола и вытащила коробку с акварельными красками.
Они были одни в комнате. И Волгину следовало бы спросить, как её зовут и чем она занята. Но существовала какая-то грань, которую ему никак не хотелось перешагивать. Хотя девочка и была ему симпатична, она оставалась чужим ребёнком из далёкого недоступного мира.
А девочка нарочно не замечала его, и от этого не было неудобно молчать и чувствовать себя здесь лишним. Наверное и он, когда был маленьким, делал всё так же, как этот ребёнок, следуя интуитивному чутью в своём непосредственном детском поведении.
Вопрос, по которому пришёл Волгин, разрешился телефонным звонком Николая Николаевича к начальнику. Молодой человек извинился за беспокойство и, уходя, спросил хозяев, как легче добраться до автобусной остановки. Анна Алексеевна долго и любезно разъясняла. Он говорил, что понял, благодарил, но она объясняла подробнее, как бы, радуясь оказать любезность. Она пригласила его даже подойти к кухонному окну, откуда всё было видно.
Волгин ещё раз поблагодарил и сам открыл замок на двери, на что Николай Николаевич сказал, что, да, он его правильно открывает. Наконец, он совсем попрощался, прикрыл за собою дверь и, когда там взялись за замок, отпустил ручку и пошёл к лифту.
Он снова остался один. Сделалось вновь легко и тоскливо. Хотелось поскорее домой. В темноте он надел перчатки, нащупал кнопку лифта и нажал.
Кнопка "запала" и выпрыгнула с жёстким щелчком, лишь когда прибыл лифт. Сам не зная зачем, он отметил это про себя и, когда вошёл в лифт, сразу же забыл о своём деловом визите, потому что понял: настало его время.
"Не думать легко"… — думал он на автобусной остановке. — "Ах! Как хочется ни о чём не думать!.."
"Дядька" ехал в автобусе. Потом он ехал на метро. Потом снова на автобусе. Потом пришёл домой. Потом сел за стол и начал что-то записывать.
3. Инсулин
Весной Николая перевели в другое отделение и назначили усиленный курс лечения. Помимо таблеток стали делать дополнительные уколы, от которых рассудок дяди Коли мутился, отказывал служить, — несмотря на весь его прежний алкоголический опыт. Он подолгу спал, приходил в себя, бродил по палате, как тень, пытаясь вспомнить и понять: кто — он и зачем он здесь находится. И всё-таки он не забывал о сыне, и чего-то ждал. Встречаться с женой часто отказывали, ссылаясь на его прогрессирующую невменяемость и опасность эмоциональных перегрузок.
Впрочем, как-то раз, после того, как ему сделали какой-то укол, два санитара вывели Николая в коридор, где ждала его супруга — но лишь для того, чтобы бедная женщина убедилась в том, что "врачи — всегда правы".
Чтобы погасить "очаг возбуждения, вызванный шизофреническим бредом о, якобы, нашедшемся сыне", — как записали в его "больничном деле", — Круглову назначили ещё одно новое "лечение". В специальной "процедурной комнате" больного привязывали к койке и вводили в вену инсулин. Лекарство действовало таким образом, что вступая в химическую реакцию, поглощало из крови сахар. Подопытный проваливался в бездну, будто бы, терял сознание. Однако — не совсем, ибо истошные крики свидетельствовали о том, что он всё ещё что-то чувствовал. Возвращали в прежнее состояние путём введения в кровь глюкозы.
— Мы лечим вас от галлюцинаций! — пояснял доктор, когда в очередной раз Николай умолял не начинать процедуру.
— Но у меня нет галлюцинаций! — возражал Круглов вслед врачу, закрывавшему за собой дверь.
— Вот, для того, чтобы их не было совсем, эта процедура необходима, — вставала на защиту своего коллеги медсестра, оказываясь рядом, со шприцем в руке. — Нам предписано исполнять распоряжение главврача, — как бы оправдывалась она. — Вы запишитесь к нему на приём… Может быть, он что-нибудь сможет изменить…
Однажды, во время прогулки в маленьком дворе, закованном в бетонные стены, куда по весенним солнечным дням начали выпускать больных из двух смежных палат, к Николаю подошёл человек. Он сел на лавочке, рядом, долго молчал.
— В Бога веруешь? — вдруг спросил он тихо, когда рядом никого не было.
— Что-сь? — удивленно воскликнул Николай, полагавший, что незнакомец просидит молча до тех пор, пока их не станут загонять обратно по палатам.
Рядом появился кто-то из больных — и человек ничего не ответил. Он продолжал молчать и когда рядом никого уже не стало. Молчал и Николай. Ему не хотелось вступать в контакт. Он помнил, к чему привела однажды его болтливость.
— Я — тоже на инсулине, — вдруг сказал незнакомец, — Но они поняли, что это не помогает… Потому что там (он выделил слово "там") я получаю поддержку. Расскажи, что ты видишь там…
— Знамо дело, — начал дядя Коля, — Дьяволов, змиев разных… Они таперича не токмо там, а уже и тут, по ночам душу рвут на куски…
— Читать можешь? — быстро прошептал человек, поворачиваясь в сторону и щурясь на солнце, потому что к ним как раз приближался больной, гулявший по кругу, вдоль забора.
Круглов подождал, пока тот не удалился на некоторое расстояние.
— Токмо с утра, до имизина могу, — так же тихо ответил он.
— Завтра принесу кое-что… — его собеседник повернулся к Николаю. Их глаза встретились. И Круглов почувствовал какое-то расположение и тепло, исходившее от его взгляда. — Это тебе поможет… А пока…. - продолжал человек, — Когда снова окажешься там, постарайся разглядеть свет… И как только распознаешь, то двигайся только к нему. Чем ближе будешь к свету, тем меньше будет демонов… А потом они отступят совсем… Только не заходи далеко… Иначе умрёшь… Просто жди, когда потянет назад…
И он положил руку сверху на ладонь Николая. А Круглов, снова взглянув в лицо собеседника, почувствовал ещё большее тепло, но уже вдруг в самом своём сердце, и ещё — где-то в животе, будто бы он только что принял стакан водки.
На следующий день был дождь. Прогулку отменили. Ни через день, ни через неделю, — никогда более незнакомец не появлялся на прогулке.
