Тьерри Коэн - Я знаю, ты где-то есть
Но курс лечения закончился, и Ноам с сожалением расстался с ней – единственным человеком, которому он мог довериться. Ему было тогда семнадцать лет. Жизнь давно уже дожидалась его, и он бросился в нее, как самоубийца, в надежде раствориться в ее потоке, утопить свои воспоминания в насущных потребностях.
Психотерапевт время от времени справлялась по телефону о его житье-бытье, но делала это все реже и реже. А потом и вовсе перестала звонить. Ноам сначала подумал, что она занята, что дела мешают ей поддерживать старые связи, и обиделся. Но потом, гораздо позже, он понял, что расставание было частью лечебного процесса.
Арета Лоран вышла на пенсию, но продолжала вести рубрику в популярном иллюстрированном журнале, время от времени в печати появлялись ее книги. Ноам не читал ничего из того, что она написала.
– А вы совсем не изменились, – отметил он, усаживаясь в кресло, на которое она ему указала.
– Ты умеешь разговаривать с женщинами, Ноам, но я тебе не верю. Я постарела. Я вся в морщинах, и у меня болит спина. Но ложь иногда так приятна.
Арета и правда постарела. Но она сохранила живость взгляда и повадку красивой, энергичной женщины.
– Ты стал красивым мужчиной, Ноам, – ласково произнесла она и, смеясь, добавила: – А челка у тебя все та же!
Глаза врача принялись исследовать его прошлое, стараясь отыскать там печального, молчаливого мальчугана, которого она взялась лечить после несчастного случая, произошедшего с его матерью.
– Меня обрадовал твой звонок. Но потом я забеспокоилась. Потому что, в конце концов, отношения с психотерапевтом возобновляют не для того, чтобы узнать, как она поживает, или поговорить о старых добрых временах. Что бы там ни говорили, психотерапевт обычно ассоциируется с прошлыми проблемами. И если кому-то захотелось снова повидаться с доктором, значит, у этого человека появилась необходимость вспомнить о них. Или я ошибаюсь?
– Это правда: было бы приличнее позвонить вам, когда все у меня было в порядке. Я вам стольким обязан…
– Пустяки. Мы провели вместе очень важный отрезок нашей жизни. Ты научил меня многим полезным для моей работы вещам. И я без стеснения пользуюсь тем, что извлекла из наших с тобой встреч, – в педагогических целях. Возможно, в этом тоже есть доля нарциссизма.
– Знаменитый случай «Мальчика, который хотел говорить».
– Ты читал?
– Нет, я так и не решился.
– И правильно сделал. Для тебя это не представляет никакого интереса. Да ты бы себя наверняка и не узнал. Так что же с тобой происходит, Ноам? Ты только что упомянул период, когда все было в порядке. И сказал о нем в прошедшем времени.
– Да, был такой период… нормальный. Вернее, я считал тогда, что живу как все. Но на самом деле, думаю, я просто отрицал действительность.
– Осторожно, ты говоришь как плохой психолог, – пошутила Арета Лоран. – Расскажи мне всё, в любой последовательности – как тебе хочется.
И Ноам рассказал ей о своей учебе, о том, как хотел добиться успеха на работе, о тех годах, когда он думал, что все у него хорошо. Потом все рухнуло. Нет, поправился он, не рухнуло, а стало медленно разрушаться, день за днем, и далее – бегство от самого себя, чрезмерное погружение в работу, боязнь будущего, бесцельные вечерние похождения, любовные истории длиной в одну ночь, одну неделю.
Арета слушала его не со сдержанным вниманием психолога, а как друг, как родственница.
– А как ты сегодня расцениваешь эти годы?
– Это была какая-то каша.
– Что же такое случилось в последнее время, что у тебя возникла потребность поговорить об этом со мной?
Он задумался. Если объективно, ничего особенного не произошло. Было только ужасающее чувство, будто он летит в пропасть, которая становится все мрачнее и мрачнее, что он медленно отрывается от реальности, угасает. Ну, и эти два случая, глубоко его поразивших.
– Меня мучают приступы страха, – начал он.
Доктор Лоран задумчиво кивнула.
– Рассказывай, – велела она.
Тогда он рассказал о бессоннице, о панических атаках, во время которых он убежден, что ему осталось жить несколько минут, что он вот-вот умрет, ничего после себя не оставив и не постигнув смысла своего существования.
– Ты часто думаешь о смерти?
– Я стараюсь о ней не думать.
– Иными словами, эти мысли постоянно с тобой.
– Да, это так, – признал он.
– Когда у тебя начались эти страхи? Ты можешь сказать?
– Нет. Мне кажется, они были всегда.
– Смерть присутствует в нашей жизни с первых ее мгновений, – заявила Арета.
– Да, я знаю. Мне недавно еще раз об этом напомнили, – сказал он, подумав о проповеднике. – Но она ни для кого не становится навязчивой идеей до такой степени, что жить не хочется. Почему эти мысли меня преследуют?
Внезапно став серьезной, доктор Лоран задумалась, прежде чем ответить.
– Потому что ты проницательнее других. И не думай, что для тебя одного смерть стала фоном, на котором проходит вся жизнь. Есть много людей, мужчин и женщин, одержимых той же идеей. Одни воспринимают смерть так же остро, как и ты, другие предпочитают рассматривать ее в более мягком свете.
– Что вы имеете в виду?
– Религию, например. Вера – один из путей, которыми идут те, кто воспринимает смерть иначе. О чем говорят все вероучения? Смерть после жизни, жизнь после смерти, жизнь как способ научиться смерти, смерть как способ научиться жизни. Некоторые прибегают к иным религиям – не тем, о которых ты сейчас думаешь, от самых глубоких до самых поверхностных: философия, мистика, деньги, власть, слава. Каждый выбирает тот путь, который кажется ему наиболее подходящим, чтобы придать смысл жизни, смерти или, наоборот, отрицать наличие в них всякого смысла.
– Понятно. Вернее, я понимаю, когда это говорите мне вы, но когда на меня нападают эти приступы страха, я превращаюсь в нечто среднее между напуганным ребенком, которым был когда-то, и проницательным, даже слишком проницательным взрослым, которым стал.
– Ребенок потому и напуган, что он проницателен. И страхи у него настоящие, а когда он плачет, сила его криков зависит от горя, которое он пережил.
– Но эти припадки страха… что вы о них думаете?
– Припадки страха… это выражение мало о чем говорит. Этому недомоганию подвержены многие, и их становится все больше. Это не означает, что это расстройство стало встречаться чаще, чем раньше, просто теперь мы стали об этом говорить. Мы имеем смелость дать этому явлению имя, строить относительно него теории: кризис среднего возраста, экзистенциальная тоска, чувство незащищенности перед постоянно растущими требованиями общества.
– Эта болезнь как-нибудь лечится?
– Это не болезнь, Ноам, а проявление более тяжкого заболевания, как, например, экзема или колики могут означать нечто иное, чем просто органическое расстройство.
– Помогите мне, доктор. Я не могу так дальше жить. Мне кажется, что я схожу с ума.
Этот крик о помощи смутил Арету Лоран. Она внимательно посмотрела на Ноама, словно пытаясь оценить всю глубину его отчаяния.
– То, что ты описываешь, больше похоже на депрессию, чем на безумие, Ноам. Был у тебя какой-нибудь побудительный стимул?
– Побудительный стимул?
– Ну да, произошло что-нибудь такое, после чего ты стал думать, что сходишь с ума?
Ноам замолк в нерешительности.
– Слова Анны, моей племянницы.
– Расскажи.
Он поделился с ней тем странным случаем. Его рассказ был недолог, но он почувствовал такую же тревогу, как и в тот день, когда это произошло.
Когда он закончил, доктор Лоран выдержала минутную паузу.
– Ты уверен, что на самом деле слышал это? – спросила она наконец.
– Был уверен! Но через несколько дней эта уверенность стала слабее, и теперь я думаю, что, может быть, навоображал себе все это или неправильно понял. Еще я подумал о телепатии. Дети, кажется, иногда могут слышать мысли своих близких. Мысль о смерти преследует меня, и Анна, возможно, уловила ее и сформулировала по-своему.
– По-своему? Совершенно взрослой фразой? Ты так думаешь?
– Я не знаю, что думать! Я совершенно потерял почву под ногами, доктор! Потом еще этот проповедник…
– Проповедник? – удивилась она.
Он пересказал ей слова старика и поделился чувствами, которые они у него вызвали.
– Прежде я бы даже внимания не обратил на подобную ерунду. Теперь же все эти события действуют на меня, и я ничего не могу с этим поделать. У меня такое впечатление, будто я медленно ухожу под воду. Вы должны мне помочь.
По лицу Ареты Лоран пробежала тень. Ей подумалось, не ошибалась ли она все эти годы, расценивая случай Ноама как свою удачу.
– Не знаю, смогу ли я тебе помочь, Ноам, – ответила она наконец. – Опыт, который мы пережили когда-то вместе с тобой, наложил на меня слишком сильный отпечаток. Я больше не практикую, ты же знаешь.
– Но… вы же не можете бросить меня, – возмутился ее бывший пациент.
