Таня Валько - Арабская жена
— Ахлян, ахлян уа сахлян. — Обменявшись любезными приветствиями, они начинают забрасывать друг друга вопросами.
— А кто эта красивая блондинка, твоя спутница? — Незнакомый мне субъект в конце концов обращает на меня внимание.
— Это моя невеста, — поясняет Ахмед, почему-то потупив взгляд в землю.
— Тания? Везет же тебе, Ахмед! — Мужчина восторженно хлопает себя по бедрам.
— Нет, не Таня, а Дорота, — вмешиваюсь я, чувствуя какое-то беспокойство.
В эту минуту они оба разражаются безудержным смехом, хотя я не вижу в ситуации ничего забавного.
— Это такое арабское словечко, а вовсе не женское имя, — объясняет мне Ахмед. — Познакомься, это Махди. Когда мы с ним только-только приехали в Польшу, старались держаться вместе. Давно это было.
— Ну, не так уж и давно, — возражает тот и целует мне руку.
— Но что означает это словечко? — не могу успокоиться я.
— Что? Какое именно? — Похоже, сегодня Ахмеду не хочется быть переводчиком. — Это зависит от сочетания с другими словами… Знаешь, арабский — довольно сложный язык.
— Надо бы пообщаться, вспомнить старые дела. — Махди вновь хлопает его по спине. — А может, прямо сейчас куда-нибудь зайдем, посидим?
— Прости, у нас другие планы, — уклоняется Ахмед и добавляет напоследок: — Марра тания.
Мы в молчании движемся дальше. Идем обедать в модный ресторан в центре города. Но мое хорошее настроение почему-то испарилось, и в голове начинают роиться какие-то дурные мысли.
— А что означает по-арабски марра? — спрашиваю я, когда подают изысканное второе блюдо, которое, впрочем, застревает у меня в горле.
— У этого слова много значений, но в основном оно переводится как «раз».
— Тогда что означает марра тания? — продолжаю выпытывать, стараясь усыпить его бдительность.
— Ах ты хитрюга, хочешь изучать арабский? — довольно говорит он. — Марра тания — это значит «в следующий раз».
— Итак, тания — это «следующий» или «следующая»? — Я презрительно гляжу на него, а он только сейчас осознает, к чему я учинила этот допрос. Ловко же я его провела!
— Доротка… — Он кротко склоняется ко мне.
Мама поджимает губы и под столом больно наступает мне на ногу, и это, без сомнения, означает: «Молчи, идиотка!»
— Ну что ж… — Я взмахиваю рукой, довольная собственной сметливостью. — Мы ведь не будем жить прошлым, что было, то сплыло, не так ли?
— Мама, я вас прошу, — весьма серьезно и решительно говорит Ахмед. — На это я не соглашусь, даже не уговаривайте.
— Но… — не сдается мама.
— Это дискуссии не подлежит. В этом вопросе на уступки не рассчитывайте.
— Всего несколько бутылочек… это ведь не грех!
— Мама! — вмешиваюсь я, видя, что они друг друга не поймут. — Это наша свадьба. Очень тебя прошу, откажись от этой мысли. Ахмед этого не хочет, я его полностью поддерживаю — значит, решено.
— Но ведь это польская свадьба! — восклицает мать. — Перед людьми-то стыдно! Таковы традиции, а ведь ты, Ахмед, говорил, что для вас традиции святы, — напоминает она, хватаясь за последнюю надежду.
— Уважаемая мама, — Ахмед приподнимает брови, дивясь ее хитрости, — если ваши обычаи велят вам на свадьбах надираться в стельку, то я, с вашего позволения, терпеть этого не стану.
— Но…
— Ладно, я куплю хорошее белое и красное вино. Будет и шампанское. Но никакой водки! Здесь я стою на своем и не отступлюсь.
Мать уходит в кухню и там гремит кастрюлями. Ей хочется продемонстрировать нам свое неудовольствие, но прежде всего — выплеснуть злость. Что-то идет не так, как она хотела, с чем-то мы не соглашаемся, и осознание этого для нее нестерпимо. Я знаю, что не стоит верить этой уступчивости, кротости и великодушию, которые она проявляет в последнее время. Я хорошо изучила ее характер. Ей всегда нужно настоять на своем, поэтому спорить с ней и доказывать свою правоту бесполезно: только и делай, что выполняй ее распоряжения. Сейчас она поставила перед собой цель — выдать меня замуж хоть за кого-нибудь — и ради этой цели на время спрятала свои коготки. Осталось только проглотить последние наши капризы, наше своеволие — но зато потом… Что-то мне уже страшновато.
Перед церемонией бракосочетания я волнуюсь сильнее, чем перед экзаменом на аттестат зрелости. Экзамен прошел гладко, без стресса. Мне не важны были оценки — я ведь не собираюсь поступать в вуз и продолжать учебу; мне нужно было просто сдать этот экзамен, что мне и удалось. Проскочила побыстрее — и ладно. А вот свадебное торжество мне бы хотелось запомнить надолго. Оно должно быть безупречным.
Погода в день свадьбы ясная и солнечная — лето в этом году пришло в мае. Уже с утра на дворе двадцать пять градусов, и с каждым часом становится все теплее. Небо чистое и голубое, не дует даже легчайший ветерок. Но мама с самого утра ходит насупленная. Она надеется, что Ахмед, увидев ее недовольство, наконец смягчится. Но он не обращает на ее поведение никакого внимания — он занят мной и нашими друзьями, которые заранее пришли к нам домой, чтобы помочь с последними приготовлениями. Не знаю, как так вышло, но приглашенных оказалось больше двадцати; это самый пышный прием, который мы с мамой когда-либо устраивали.
Вдруг раздается звонок в дверь. Мы удивленно осматриваемся: вроде никого уже не ждем. Маленькая квартирка и так трещит по швам от количества гостей; трудно разминуться, проходя из гостиной в мою комнату, кухню или ванную.
Ахмед открывает дверь.
— Я не помешаю?
Высокий мужчина средних лет в темном костюме с белой гвоздикой на лацкане неуверенно переминается с ноги на ногу.
— Вы к кому? — удивленно спрашивает Ахмед и оглядывается, желая услышать от кого-нибудь подсказку; но все заняты и не замечают его замешательства.
— К Дороте, — робко отвечает гость.
— Жених, что ли? — шутит Ахмед, но заметно, что он обеспокоен.
— Нет, думаю, жених — это ты. А я всего лишь ее отец, — грустно улыбается пришедший.
— Прошу прощения, заходите, пожалуйста. — Ахмед делает приглашающий жест. — Мне ваше лицо показалось знакомым, но я не мог понять, кого вы мне напоминаете. Теперь понимаю. Дорота на вас похожа.
— Похожа? Не знаю. Мы с ней давно не виделись.
— Ты что здесь делаешь? — Я метнула разъяренный взгляд на человека, который оставил мою мать и бросил меня, будто маленького бедного щенка.
— Доротка! — с упреком шепчет Ахмед.
— Надо же, ты приперся именно сегодня, чтобы испортить самый главный день в моей жизни! — Я стою в белом платье из тюля и ору, словно цветочница на базаре.
— Это я его пригласила. — Мать проталкивается сквозь толпу гостей и становится между нами. — Ты говорила, что согласна.
— Нет, это ты говорила, что всего лишь известишь его! О приглашении речь не шла… Ну ладно… — Я машу рукой, поймав ее укоризненный взгляд. — Не помню. Может быть, я в тот момент готовилась к экзамену… или думала о чем-то другом.
— Лучше придержи свой язык, — отпускает колкость мама, оборачивается к моему отцу и говорит ему уже совсем другим, теплым голосом: — Входи. Я посчитала, что правильно будет, если ты приедешь на ее свадьбу.
— Спасибо. Большое тебе спасибо, но, наверное, лучше я подожду у бюро регистрации. Здесь я, кажется, лишний. — Он растерянно пятится к двери и почти убегает.
— Вот и отлично, — говорю я, крутнувшись на пятках.
— Нечего сказать, отличные манеры у твоей невесты! — с претензией в голосе говорит моя мать ни в чем не повинному Ахмеду, затем хватает сумочку и бросается вслед за бывшим мужем.
Да она же законченная идиотка! Стоит ему поманить ее пальчиком — и она упадет к нему в объятия. Ни капли собственного достоинства! Я возмущена и разгневана.
К ратуше мы подъезжаем на белом «мерседесе», украшенном воздушными шарами и бантами. В бюро регистрации браков людей тьма-тьмущая — как в центре Варшавы. Будущие молодожены нервничают и выстраиваются в очередь, гости теряются и смешиваются с толпой. Слышны какие-то возгласы, уговоры, цокот каблучков по мраморному полу и детский плач.
— Немного припаздываем. — Из зала высовывается голова швейцара. — Все хотят жениться именно сегодня! — хихикает он, но никому из ожидающих веселее не становится.
Мы с Ахмедом пристально смотрим друг другу в глаза, крепко держась за руки и не говоря ни слова. На его вспотевшем лбу пульсирует жилка, а шрам на шее приобретает темно-фиолетовую окраску и контрастирует с белизной воротничка. К сегодняшнему случаю уж никак не подходил шелковый шарф, под которым Ахмед обычно прячет шею. А впрочем, зачем же прятать, чего тут стыдиться?
Я едва дышу — живот мой перехвачен резиновым поясом, который я собиралась надеть «всего на полчасика». Смотрю на остальных невест: все взмокли от пота, праздничный макияж кое у кого начинает течь. Мы с ними подбадривающе улыбаемся друг другу. У одной бедняжки живот такой большой, что, кажется, из бюро регистрации она собирается ехать прямиком в роддом. Ей-то уж ни один корсет не поможет!
