Кеннет Уайт - Дикие лебеди
Если большинство западных мыслителей не могли представить себе лебедя иначе, как плавающим в декоративном водоеме, то потому, вероятно, что они позабыли, что такое дикий лебедь. В то время как Гесиод еще называл лебедя “высоколетящим”, а Гомер утверждал, что лебеди, наряду с журавлями и гусями, — величайшие путешественники в мире. Пиндар утверждал, что Зевс выпустил двух орлов в разных концах Земли, чтобы местом их встречи означить “середину”. Плутарх замечает, что это произвольное толкование: в руках Зевса были не орлы, а лебеди.
Далее Бюффон пускается в пространные — я обожаю их — лингвистические сопоставления, совершая настоящее путешествие вокруг Земли вслед за языками. Лебедь называется кукнос по-гречески; olor по-латыни; по-арабски баслак или синнана; по-итальянски cigno, cino; по-испански cisne; по-каталански signe; по-немецки schwan; на саксонском диалекте немецкого и в Швейцарии — elbcsh (что, предположительно, восходит к латинскому albus, т.е. “белый”); swan на английском; svan на шведском; на иллирийском[15] лабут; на польском labec; на филиппинском тагак...
Бюффон настаивает на физической красоте птицы — ее форм, движений, призывая в свидетели Вергилия, Овидия и дюжину других поэтов. Затем делает замечание об уме и силе лебедя (“лебедь беспрерывно прибегает к разным уловкам, чтобы поймать рыбу”; “удар его крыла способен сломать голень человека”). Считается, что он живет долго — некоторые утверждают, что до трехсот лет…
После этого Бюффон обращается к географии.
Поскольку лебеди питаются болотной растительностью и водорослями, они любят тихие реки и озера. Древние говорили о больших стадах лебедей в устье Меандра, Стримона и Кейстра (который Проперций называет “лебяжьей рекой”). Остров Афродиты, Пафос, был полон лебедей. Страбон упоминает о лебедях Испании; их присутствие отмечено даже у северных берегов Африки. Но если отдельные популяции и могли существовать так далеко на юге, то скорее в виде исключения, ибо лебедь — северная птица, которую можно встретить на реках Западной Европы лишь в самые суровые зимы.
Таким образом, эта дикая нелюдимая птица, отличающаяся при этом дивной красотой, “великий путешественник” лебедь, являет собою еще и политическую модель. “Он живет в мире со всею Природой; словно Король, он дарит свое благорасположение многочисленным племенам водоплавающих птиц, которые все, кажется, подчиняются его закону; впрочем, он — лишь первый среди равных в тихой республике, чьим гражданам незачем бояться своего господина, который, примиряя всех их, просит лишь только спокойствия и свободы...”
Легко усмотреть в этом сходство с теми идеями, которые высказывались в предреволюционной Франции. Но нужно, кроме того, вспомнить мысль Бюффона (возникшую у него по прочтении доклада Палласа[16]), что лебединые территории на северо-востоке Азии, в особенности на юге Сибири и Татарии, когда-то были колыбелью древнейшей цивилизации, распространившейся потом в Китай, Атлантиду, Египет, Грецию, Рим и Европу.
Почему я возил в своем рюкзаке ксерокопии страниц этой старой книги, а не современный справочник по орнитологии? Прежде всего потому, что, как уже говорил, в XVIII веке, столь уже далеком от нас, прежде всех специализаций существовала дисциплина, называвшаяся “естественной философией”, в которой поэзия, наука и философия были слиты воедино, а потому ее интерес к миру был глобален, и таковы же были попытки найти научный и поэтический код к его восприятию и пониманию.
Такое вопрошание о мире еще доступно нам даже в том случае, если ответы — а это очевидно — будут иными, чем в XVIII веке. Больше того, нет, вероятно, никакого глобального ответа. Но что может возникнуть — это поле взаимосвязей. И еще — люди, которые попытаются ощутить сгустки этого поля. Люди, которые умеют летать и которым не безразличны дикие лебеди.
И не говорите мне больше о литературе.
Вокруг озера
Еще один восход, туман, клубящийся над океаном, и гроздья ворон в оснастке кораблей.
Я отправляюсь к полуострову Ноцуке. Проделав на попутном грузовике часть пути, отправляюсь дальше пешком. В это время еще один грузовик обгоняет меня; на его тенте странная надпись “SPIRIT COOPERATION COMPANY” (“Компания "Дух Взаимопомощи"”). Бог знает, что под этим имелось в виду...
Об озере на конце полуострова я услышал еще в Токио: озере, где можно увидеть диких лебедей, прилетающих с Севера. Когда они должны прилететь, я знал весьма приблизительно. У меня был лишь призрачный шанс... К концу дня я добрался до места, где с одной стороны дороги была таверна, а с другой — озеро. Возле таверны — телефонная будка, увенчанная металлическим лебедем.
Должно быть, то самое место.
Таверна “Лебеди”, в дверь которой был вделан огромный кусок вулканического обсидиана, была двухэтажной: внизу помещался ресторан, а наверху — что-то вроде “лебединой галереи”, увешанной фотографиями птиц: вот птицы взлетают, вот спят на снегу, вот ловят рыбу. Каждой фотографии сопутствовало маленькое пояснение.
Я расположился в ресторанчике, чтобы поесть, и поинтересовался, найдется ли в таверне место, где бы я мог провести эту ночь и, возможно, несколько следующих, поскольку я приехал для того, чтобы увидеть лебедей. Мне ответили (повар говорил по-английски), что постояльцев они не принимают, но чуть дальше есть кемпинг для автотуристов. Я сказал, что у меня нет ни жилого фургончика, ни палатки, ни машины, и спросил, не разрешат ли они мне поспать на “лебединой галерее”. Слегка поколебавшись, они в конце концов согласились. Может быть, Дух Взаимопомощи дал знать о себе...
Я раскатал на полу свой спальный мешок, демонстрируя, что ничего тут не изрублю и, более того, даже не закурю, а что я просто — тут я извлек из рюкзака голубую книгу айнских песнопений — исследователь природы и души, что, кажется, их успокоило. Прежде чем улечься спать, я обошел зал, высвечивая фотографии лебедей своим карманным фонариком.
За несколько последующих дней я как следует изучил это место. Берег озера был необычайно красив: тростники, тихая вода, прозрачный воздух. Я шел по берегу, потом ложился под деревом, ждал.
Прошло два дня, потом три, четыре. Ничего не происходило, как в айнской песне вороны:
Вот я и стала
Жить так
День за днем.
Ничего не менялось...
Молча в тишине я бродил вокруг озера. И вдруг на пятый день, к вечеру, в сумерках уже, в голубом и розовом свете гаснущего дня в воздухе раздался великий крик: “У!-У!-У!” И шум крыльев. Он надвигался. Внезапно пустота наполнилась хлопаньем крыльев, вскриками. Они прилетали группами по пять, по десять. Одна стайка. Потом другая. Потом еще одна.
Я ушел на ночлег в таверну, когда на озере было порядка девяноста птиц: мне нужно было встать до рассвета.
Задолго до восхода солнца я уже затаился в тростниках, окружающих озеро, по колено в воде. Я ждал. Утки проснулись первыми, проносясь над поверхностью воды в большом волнении. Лебеди все еще спали. Лишь их отражения дрожали на поверхности темных вод, да ветер шевелил сухие золотые стебли осенней травы... Лишь после восхода белошеие птицы проснулись и, расправив могучие крылья, принялись испускать крики — то здесь, то там. Сидя в тростниках, я разглядывал их, слушал их. Потом один из них поднялся в воздух и вместе с ним еще несколько, испуская призывные крики.
Они кружили, кружили над озером. Кружили в свежем живом воздухе.
И всем своим сердцем и духом я присоединялся к ним.
В это утро мира,
На этом пустом озере
Дикие лебеди.
Эпилог
Было сияющее осеннее утро, я ехал в экспрессе Токио—Киото. Тра-та-та, тра-та-та, отстукивали колеса, прежде чем поезд набрал скорость, а затем пошло: тара-тара, тара-тара, тара-тара, мягкое скольжение вдоль шоссе, пролет над пространством, которое отделяет восточную столицу от древней западной. Если бы, кроме этого ритма, ничего не было, я был бы по-настоящему счастлив. Но, по правде сказать, до счастья мне было далеко, ибо вагон едва не лопался от школьников — мальчиков и девочек в школьной форме (серая курточка, красный галстук), — которые орали, играли в детские карты, крутили ручки транзисторов, рылись в пакетах с завтраками. Внезапно шум в вагоне прекратился, и в тишине прозвучал восторженный вздох: “Ах!” Я поднял глаза и увидел Фудзи: восхитительный темно-синий конус с белой вершиной и отрогами снега на склонах.
— Won-der-ful! — воскликнула какая-то девчушка специально для меня, показывая на гору руками, а господин рядом со мной произнес:
