Нэнси Хьюстон - Обожание
НОЖ
Как в масло, ваша честь.
Сейчас не моя очередь? Заговорили о ноже, вот я и подумал…
Прошу прощения.
ФИОНА
Однажды утром, когда мы с Франком куксились из-за того, что письмо от папы опять не пришло, мама сказала: «Эй, у меня идея, погода прекрасная, не пойти ли нам на рыбалку?» Мы только фыркнули — раньше на рыбалку с Франком всегда ходил папа.
«Почему бы не попробовать? — спросила она. — Кто сказал, что рыбу ловят только мужчины? Это что, так трудно? Ты нас научишь Франк? Снасти у нас в порядке, купим наживку — и вперед!»
Она думала, что я буду жеманничать и лепетать «фу, гадость!», насаживая червяка на крючок, и принялась объяснять, что им не больно, потому что у них и мозга-то нет, чтобы чувствовать боль, а я взяла наживку и разобралась с ней с первой попытки. Пескари трепыхались на конце лески, и я радовалась мысли, что буду есть их, что больше им не плавать, свободным и счастливым, в прохладной речной воде, что они задыхаются, потому что у них нет легких, я разорву им губу крючком и швырну умирать в ведро, и они будут лежать, как евреи в Освенциме (я видела это по телевизору), я буду жестокой и холодной, как фашистский офицер, а потом поджарю их в кипящем масле и вопьюсь в них зубами, разжую в кашу, проглочу, и они станут мной, мной, мной!
Мы возвращались в полдень с уловом снулых пескарей и издалека увидели, что кто-то сидит на крыльце. Мы сразу поняли, что это Космо. Он ждал нас, зажав в коленях бутылку вина.
«Это тот самый человек», — тихонько шепнула я маме.
Она тут же запнулась о какую-то невидимую преграду на дороге и едва не растянулась во весь рост.
«Вот уж сюрприз так сюрприз!» — произнесла она, смеясь над собой.
Франк ничего не сказал — только губы поджал.
«Ну… сколько китов поймали?» — крикнул Космо, когда мы подошли ближе. Мама хихикнула, я — нет, потому что не люблю, когда взрослые шутят, чтобы подлизаться к детям.
«Пообедаешь с нами?» — спросила мама.
Он заглянул в ведро и скорчил рожу.
«Я только что встал».
Тут он меня впервые заинтересовал — в наших краях никто не встает в полдень, люди хвастают тем, что поднимаются на заре, хотя я никогда не понимала, что в этом такого уж выдающегося.
«Входи», — пригласила мама, и все пошли в дом.
Космо уселся за кухонный стол и принялся бездельничать. Такое поведение тоже было редкостью. Он не задавал глупых вопросов — «Чем я могу тебе помочь?», не курил, не барабанил пальцами по столу, не читал газету, ничего. Сидел — и все. А мама суетилась, готовила обед. Ее глаза блестели, как серебристые чешуйки пескарей, которых она чистила под краном в раковине. Она была счастлива — это читалось у нее на лице, напевала и даже не велела мне накрывать на стол. Потом она поставила на огонь сковородку и пошла на огород за салатом — не каким-нибудь, а самым лучшим…
ЭЛЬКЕ
Да, я выбрала самый красивый кочан бледно-зеленый, сборчатый, как юбки мадам де Помпадур, сказала я себе — и нетерпеливо, как Казанова юбки любовницы, начала разнимать листья в раковине…
ФИОНА
Когда мама вышла на крыльцо, чтобы отжать салат, она встряхивала металлическое сито не привычно ленивыми машинальными движениями, а энергичными рывками.
ЭЛЬКЕ
Капельки разлетались по воздуху, ловили солнце и превращались в алмазный дождь…
ФИОНА
Мы пообедали. Космо ничего не ел, но выпил маленькими глотками два стакана вина, которое сам же и принес. Он не умолкал, рассказывая, как ходил в детстве на рыбалку. Мне не показалось, что он хвастает, но Франк замкнулся, как устрица в раковине, и ел, не поднимая глаз от тарелки, а закончив, попросил разрешения выйти из-за стола.
Я разрывалась надвое. Я не могла предать брата, но меня мучило любопытство: что это за необычный человек, и почему так блестят глаза моей матери? Я решила ненадолго остаться и посмотреть. Так и волки будут сыты, и овцы целы: я смогу пошпионить для Франка и перескажу ему все глупости Космо. Но он от болтовни перешел к фокусам. Не дурацкие карточные трюки показывал, а настоящие волшебные фокусы, и ему даже не понадобилась никакая бутафория. Мама убирала со стола. Он улыбался, а потом делал вид, что потерял свою улыбку, начинал повсюду ее искать и находил у моей левой ноги, поднимал ее, извинялся и снова надевал на лицо, сначала — вверх тормашками, и вид у него становился ужасно недовольный, но в конце концов водружал ее на место. Такие вот трюки. Я смеялась против собственной воли. Я, конечно, люблю пытки, но еще, как все маленькие девочки, люблю, когда меня веселят.
Потом он взял яблоко из вазы, обтер его об рукав и протянул мне со словами: «Кого ты видишь?»
«Фиону», — ответила я.
Он сказал: «Ну, тогда главное — не откусывать от него с этой стороны, мы же не хотим съесть Фиону!» Он снова потер яблоко и опять спросил: «А с этой стороны что ты видишь?»
«Фиону», — ответила я.
«Эй, — возмутился он, — но ты не можешь быть везде в этом яблоке!»
А я ответила, страшно довольная: «Могу, еще как могу, я везде!»
«Ну-ка, посмотрим. — Космо сощурился и сморщил лицо, как маленький старичок. — Все-то ты выдумываешь! Никакая это не Фиона, там, внутри, сидит старая ведьма!»
Я расхохоталась, а Космо перевернул яблоко и взглянул с другой стороны.
«Господь милосердный! — воскликнул он. — Еще одна старая ведьма! Мне очень жаль, мадемуазель, но вас я в яблоке вообще не нахожу!»
Космо оставался у нас до вечера, и я была этому рада, потому что, когда мы играли, я могла быть собой, а не послушной умницей. Около четырех мама принялась лущить фасоль, и тогда Космо предложил новую игру — «Джек и волшебный боб». Он был Джеком, я — женой великана, а потом превратилась в самого великана, страшного и кровожадного. «Фи, фа, фо, фам!» — кричала я и топала по полу размеренными тяжелыми шагами. Внезапно игра стала реальностью: я трахнула кулаком по столешнице — и стол разломился пополам; топнула ногой — и десятки мышей выскочили из всех четырех углов кухни, издала бешеный рев — и в доме задрожали стекла и захлопали двери, а женщины попрятали лица в ладонях, визжа от страха. «Кровь француза чую там!» — вопила я, и мои глаза метали молнии, а Космо все это время лежал в чемодане, куда спрятала его жена великана, дрожал всем телом и жалобно лепетал молитвы. Вместо того чтобы засмеяться, я совсем осатанела, глаза мои налились кровью, я кричала: «Жив он или мертв, стар или молод, я сотру его кости в муку и испеку хлеб!» Я была серьезней некуда, а бледный как смерть, умирающий от страха Космо стал маленьким, как мышка, он вжимался в стенки чемодана: он прекрасно понимал, что на самом деле мы играем в то, как возвращается мой отец и застает мать с другим мужчиной.
ЭКСПЕРТ-ПСИХИАТР
Да, ваша честь, пяти-шестилетний ребенок не воспринимает развод как нечто бесповоротное; он не способен поверить, что родители расстались на самом деле и навсегда.
ФИОНА
Отец просто вышел, он был в лесу, проверял, не попались ли в ловушки какие-нибудь звери, собираясь запечатлеть на пленке их агонию. Но папа скоро вернется, пол задрожит под его тяжелой поступью, он увидит Космо и — Фи, фа, фо, фум! — придет в ярость, руки его нальются силой, грудь выгнется колесом, глаза вылезут из орбит, и оглушительный, как раскат грома, крик взлетит над высокими горами…
САНДРИНА
Она была счастлива — Космо поладил с ее дочкой, а с Франком все как-нибудь образуется… со временем.
Мы всегда именно так обманываем себя, правда, ваша честь? Оптимистом в любом случае быть выгоднее — пессимисты ведь страдают дважды: до беды и после нее.
В конце того дня Космо отправился провожать Эльке на работу, и я встретила их на улице. Я шла в аптеку, и, как всегда летом (как, впрочем осенью, зимой и весной), деревня казалась вымершей, молчаливо-печальной, люди сидели по домам. Улицы были пусты, закрытые ставни — белые, серые, бледно-голубые — напоминали мне покойников, я была беременна и с тревогой думала, в какой мир я готовлюсь выпихнуть своего ребенка… Но я отвлеклась… Внезапно я заметила Эльке и Космо — они шли плечо к плечу по тротуару. Словно близнецы — тот же рост, та же походка, подумала я, или нет, не близнецы — любовники… Они не держались за руки и не прикасались друг к другу, но я поняла: они вместе. В глубинном смысле этого слова, если вы понимаете, о чем я.
Мне это показалось странным.
Знаете, ваша честь, Эльке была моей лучшей подругой, а Космо… ну, чтобы не тревожить лишний раз тень Дон-Жуана, Космо, как я уже говорила, это Космо.
ЭЛЬКЕ
Космо зашел вместе со мной в «Фонтан» и сел перед стойкой пропустить стаканчик. Хотели ли мы дать односельчанам пищу для смачных сплетен? Несмотря на то что говорил тут о замкнутости здешних уроженцев Франк, мужчинам за столиками в кафе и женщинам на пороге своих домов нужно о чем-нибудь говорить, так что вопрос о том, «кто с кем спит», по популярности уступает только проблеме нехватки денег. Наливая Космо вино, я тихо спросила: «А… если люди начнут болтать?»
