Нэнси Кресс - Эндшпиль

Нэнси Кресс

Эндшпиль

Семиклассник Аллен Додсон сидел на уроке математики, уставившись в затылок Пегги Коркоран, когда на него снизошло озарение, изменившее мир. Сперва его собственный мир, а затем постепенно, наподобие костяшек домино, падающих в заранее заданном ритме, мир каждого из нас. Хотя мы, разумеется, тогда этого не знали. Источником озарения стала Пегги Коркоран. Аллен сидел позади нее с третьего класса (Андерсон, Блейк, Коркоран, Додсон, Дюквесн…) и никогда не считал сколь-нибудь при-

мечательной. Да она таковой и не была. Происходило это в 1982 году, и Пегги расхаживала в майке с Дэвидом Боуи и с растрепанными косичками. Но в тот момент, глядя на ее мышиного оттенка волосы, Аллен внезапно осознал, что в голове у Пегги наверняка полная каша из обрывков мыслей, противоречивых чувств и полуподавленных желаний - совсем как у него.

От этой идеи у него даже забурчало в животе. В книгах и фильмах персонажи всегда выдают одну мысль за другой, последовательно: «Элементарно, дорогой Ватсон», «Предложение, от которого он не сможет отказаться», «Перешли меня по лучу на корабль, Скотти!». Но в голове у Аллена, когда он попытался следить за своими размышлениями, все было иначе. До конца урока десять минут я голодный надо отлить ответ х+6 идиот а каково было бы поцеловать Линду Уилсон сегодня вечером очень хочется отлить у шкафчика в раздевалке заедает замок Линда еще восемь минут решить первые шестнадцать задачек бейсбол после школы.

Нет. Даже не близко к идеалу. Нужно использовать разум, чтобы следить и за этими мыслями, и за мыслями о том, как он следит за этими мыслями, и.

И Пегги Коркоран все это тоже делает.

И Линда Уилсон.

И Джефф Галлахер.

И мистер Гендерсон, преподаватель математики.

И каждый человек в мире. У всех мысли проносятся в голове со скоростью электричества, сталкиваются между собой, конфликтуют и гасят друг друга, у каждого человека на Земле в голове ужасная путаница, ничего здравого, упорядоченного или предсказуемого. Да ведь в эту самую минуту, задавая на дом первые шестнадцать задачек на странице 145, мистер Гендерсон может думать о чем-то ужасном, даже замышлять что-то страшное против Аллена, или же вспоминать о своем ланче, или ненавидеть педагогику, или планировать убийство.

И ведь никогда про это не узнаешь. На свете нет ни единого «упорядоченного» гармоничного человека, ни на кого нельзя положиться. Вопящего от ужаса Аллена пришлось выносить из класса.

Обо всем этом я, разумеется, узнал десятилетия спустя. Мы с Ал-леном не были друзьями, хотя и сидели в классе через проход (Эдвардс, Фарр, Фицджеральд, Галлахер…). И после того припадка я решил, что он действительно придурковатый, каким его считали все. Я никогда не дразнил Аллена, как некоторые из мальчиков, и не высмеивал его, как девочки; мне было действительно интересно выслушивать те странные мысли, который он иногда высказывал в классе, всегда при этом выглядя так, словно понятия не имел, насколько необычно это звучит. Но мне недоставало сил пойти против толпы и подружиться с таким неудачником.

В то лето, перед тем как Аллен отправился в Гарвард, мы стали если и не друзьями, то хотя бы партнерами по шахматам.

- Ты паршиво играешь, Джефф, - сказал мне Аллен с характерной для него рассеянной прямотой, - но, кроме тебя, здесь вообще никто не умеет играть.

Поэтому два или три раза в неделю мы сидели на веранде дома его родителей и сражались за шахматной доской. Я никогда не выигрывал. Раз за разом я покидал тот дом, хлопая дверью от стыда и отчаяния, и клялся больше не приходить. В конце концов, в отличие от унылого Аллена, я мог провести время и поинтереснее: девушки, машины, фильмы про Джеймса Бонда. Но я всегда возвращался.

Я уже тогда замечал, что родителей Аллена немного пугала энергия их сына. Деликатные, трудолюбивые, большие поклонники гольфа, они фактически предоставили Аллена самому себе лет с пятнадцати. Когда мы передвигали на веранде фигуры, мать Аллена робко ставила кувшин лимонада и тарелку печенья. Она относилась к нам с неловким уважением, которое, в свою очередь, порождало неловкость у меня. Родителям так себя вести не полагается.

Гарвард был для Аллена крепким орешком, несмотря на его высокий общий выпускной балл. Вообще-то оценки у него были очень неравномерными, потому что задания он делал только по тем предметам, которые его интересовали, а медицинская история выглядела еще круче: приступы депрессии, во время которых он пропускал школу, плюс курс лечения в психиатрической клинике. Аллен был способен увлечься чем-нибудь - шахматами, квантовой физикой, буддизмом - до такой степени, что не мог остановиться, пока интерес внезапно не пропадал, словно его и не было. Однако Аллен был государственным стипендиатом, а когда он стал победителем научного конкурса «Вестингауз», предоставив работу о черепных структурах мышей-полевок, Гарвард его принял.

Вечером накануне его отъезда мы устроили последний шахматный матч. Аллен открыл его консервативным итальянским дебютом, и это подсказало мне, что мысли приятеля где-то далеко. Через двенадцать ходов он неожиданно спросил:

- Джефф, а что если бы ты умел наводить порядок в своих мыслях? Примерно так, как каждый вечер наводишь порядок в своей комнате?

- Что бы я умел делать? - В моей комнате «наводила порядок» мать, да и вообще, кто называет обычную уборку «наведением порядка».

Он пропустил мой вопрос мимо ушей и продолжил:

- Это ведь нечто вроде статического шума, верно? Все эти помехи не позволяют чисто принимать сигнал… Точно, это правильная аналогия! Без статики мы смогли бы мыслить яснее. Чище. Мы могли бы видеть дальше, пока сигнал не затеряется в неконтролируемом шуме.

В сумерках на веранде я едва различал его бледное лицо с широкими скулами. Но меня посетило внезапное озарение, редкое в то лето:

- Аллен. это то самое, что случилось с тобой тогда, в седьмом классе? Слишком много… статики?

- Да. - Похоже, он даже не смутился, в отличие от любого на его месте. Словно смущение было сущей ерундой по сравнению с этой темой. - Тогда я увидел это впервые. Долгое время я думал, что, если научусь медитации, как буддистские монахи, то смогу избавиться от статики. Но медитация не позволяет продвинуться достаточно далеко. Статика все равно остается, просто на нее больше не обращаешь внимания. Но она никуда не девается. - Он сделал ход слоном.

- А что именно произошло в седьмом классе? - Меня обуяло любопытство, которое я замаскировал, уставившись на доску и сделав ход.

И он рассказал мне все, нисколько не смущаясь, с исчерпывающими подробностями. А потом добавил: