Лола Елистратова - Бог ищет тебя

Таково вечное желание темной танцовщицы.

Саломея, целующая мертвые губы на отрубленной голове.

Юдифь с мечом, влюбленная в Олоферна.

Ах, любимый… хабиб, хабиб… любимый…

Что я могу дать тебе?

Ничего.

3

ТРИ ГРУШЕВИДНЫХ ОТРЫВКА

Надень повязку на звук.

Из «Советов исполнителям»

Между прочим, времени уже очень много. До семи часов осталось – сколько? Всего-то ничего! – а еще надо успеть собраться, навести красоту.

Ах, самые сладкие моменты в жизни, моменты, любимые всеми женщинами без исключения, – подготовка к свиданию. Отсчет от обратного: сколько еще есть времени. Как в книжках по косметологии: «если у вас есть три часа перед свиданием», «если у вас есть два часа», «час», «полчаса»… Два – три – полчаса, пахучие и душистые, как грушевый десерт «Елена Прекрасная».

И лицо сияет, покрывается розовым румянцем – конечно, ты же мажешь на него уже третью маску подряд, ты вывалила целую гору тюбиков и флаконов из шкафчика в ванной и теперь колдуешь над ними, как заправская ворожея. Любой мужчина ужаснулся бы примочке из овечьей плаценты или экстракту акулы со ста травами, но нам все нипочем – все, хоть помет летучей мыши, лишь бы быть красивой. Сам процесс так увлекателен, что временами даже забываешь о его цели и объекте. Потому что нет, решительно никто из них не достоин такого титанического труда. Один маникюр чего стоит: попробуйте-ка ровно намазать темный лак для ногтей.

И еще потом его высушить.

Правда, приходится признать, что не будь объекта, не было бы и процесса. Диалектика.

Впрочем, в этих вещах лучше никого не слушать и полагаться только на интуицию. Как Сати, который писал новаторскую музыку и считал, что главное – это быть правым в своих собственных глазах. Культура парадокса. Сати заявлял: «В молодости мне говорили: «Вы увидите, когда вам исполнится пятьдесят». Вот мне пятьдесят, а я так ничего и не увидел».

И еще: «Я родился очень молодым в очень старом времени».

Лиза включила душ и стала смывать с тела остатки пилинга, делающего кожу шелковистой. Провела ладонью по животу: да, на ощупь чистый шелк. Погладила себя по бедру.

Чья это рука – моя, его? Внезапно становится горячо, словно под кожей быстро пробегает легкий жар, – из душа льются струи воды, стекают по распущенным длинным волосам.

Его руки скользят по золотым волосам.

Это же твои волосы. Твои волосы, Мелизанда. Они падают на меня с башни, и они любят меня, любят в тысячу раз больше, чем ты…

Вытереться большим пушистым полотенцем. Накинуть махровый халат и пройти в комнату, к большому зеркалу.

Если бы было время, можно было бы заглянуть в записи, небрежно разбросанные по столу, в тетрадку с проектом статьи. Можно было бы прочитать:

«Основные образы стиля модерн (подчеркнуто): поцелуй, страсть, чувственное буйство, искушение, грех, изнеможение от экстаза.

Но и в самом порыве, в самом экстазе – ущербность, перенапряжение, надрыв.

Поцелуй. Поцелуй Сфинкса».

Но времени на чтение нет.

Чем ближе стрелка часов подходила к семи, тем страшнее становилось Лизе.

Пока она собиралась, прихорашивалась, примеряла платья, время летело легко, но в половине седьмого… Она еще пыталась обмануть себя, отвлечься: подкрасить глаза, а вот здесь помада лежит неровно… но в половине седьмого на нее нашла настоящая лихорадка.

Руки трясутся, в глазах темно, и страшно, страшно, Господи, хоть бы ничего не было, и пусть я потратила впустую целый день, неважно, но лучше бы ничего не произошло, я боюсь, боюсь. А внутри – словно вибрация, которая усиливается, и усиливается, и доходит до пика, и там, на пике, разрешается хрипящим от напряжения телефонным звонком.

– Лиза, – сказал Дима, – у меня ничего не получается. Приходится идти на ужин с деловым партнером.

Мгновенная обида и облегчение.

– Простите меня, пожалуйста.

Черт!

Слава Богу!

4

JACK-IN-THE-BOX[1]

Звучание легкое, как яйцо.

Из «Советов исполнителям»

И чем теперь заняться?

Лиза вздохнула и посмотрела на себя в зеркало. Отвела прядь волос с щеки. Повернулась в профиль, улыбнулась своему отражению.

«Не сидеть же весь вечер одной, в конце концов», – подумала она.

А потом: «Не пропадать же макияжу. Спущусь вниз, на первый этаж, посижу в баре. А там посмотрим».

Выйдя из лифта в гостиничном холле, Лиза тотчас же увидела его. А может быть, он заметил ее еще раньше, еще в дверях лифта, потому что вскочил с места и метнулся к ней, как чертик из коробочки:

– Лиза…

Ну хоть макияж не пропал зря.

– А мне делать было нечего, и я спустилась в бар. Правда? Или хитрю? Надеялась все-таки встретиться с ним? Вроде бы нет, но что-то там внутри, глубоко, наверное, надеялось. В сущности, случайная встреча… Но разве случайные встречи бывают случайны?

– Я тут со своим партнером… – пробормотал Дима.

Он подошел слишком близко к Лизе: на нее мгновенно пахнуло табаком и чуть-чуть – одеколоном, разом окатило красной волной слишком интимного запаха, который на секунду заслонил весь окружающий мир.

«Боже мой, не может быть, что я это испытываю», – подумала Лиза.

Не может быть, но факт: меня неудержимо тянет к этому чужому, незнакомому человеку. Не к мужу, а к этому ненужному, постороннему.

Но ведь это по расчету, из-за документов.

Это я играю.

Да? Ведь правда? Играю?

Дима, казалось, не знал, что ему предпринять.

– Давайте я вас с ним познакомлю, – предложил он неуверенно.

В холле играла негромкая фоновая музыка, которую обычно пускают по вечерам в дорогих гостиницах. «Музыка счастья» – «музыка мебели». Музыка, превращенная в предмет обстановки, – изобретение Эрика Сати. Она напоминала Лизины чувства, которые девушка пыталась использовать по расчету.

– А я вам не помешаю?

– Вы мне уже помешали, – ответил Дима со смешком. – Вы и сами не представляете, как вы мне помешали, госпожа Кораблева.

– Что-то я вас не понимаю.

– Не притворяйтесь. Все вы прекрасно понимаете. Пошли знакомиться.

На диване, с которого минуту назад вскочил Дима, сидел человек-живот. Живот начинался от подбородка и без усилия переходил в колени; на спине тоже был живот. Переход к голове отмечался узлом галстука. Над галстуком помещалось багрово-красное лицо, опушенное трогательным венчиком редких седых волос.

Живот спал. В своем жидком белесом нимбе он напоминал карикатуру на младенца Христа.

– Смотри, он спит, – сказала Лиза шепотом, от неожиданности даже назвав Диму на ты.

– Он всегда спит, – ответил тот, тоже шепотом.

Монстр причмокнул во сне губами и выпустил из ноздрей жирную струю смачного храпа. Молодые люди притихли: они стояли перед ним, как Гензель и Гретель, маленькие дети перед сказочным людоедом.

– Это Лионель, – сказал Дима. – Он из Лиона.

Лизе с каждой минутой становилось все смешнее:

музыка, стилизованная под цирковое шоу.

– И еще, наверное, из «Лионского кредита»? – спросила она, хихикнув. Она забыла, откуда в ее голове взялся этот «Лионский кредит». Забыла искренне, словно ночного разговора с Андреем и в помине не было.

– С чего вы взяли про «Лионский кредит»? – быстро отреагировал Дима.

– Да не знаю… так… Просто – созвучие.

– Ах, созвучия! – усмехнулся Дима.

Нахмурился, словно обдумывал что-то, а потом вдруг сказал:

– А может, все-таки пойдем вместе ужинать?

Громкая цирковая музыка: диссонансы, ноты фальшивой радости.

– У вас же этот… Лионель…

– Да надоел он мне, – неожиданно заявил Дима. – И все мне надоело.

Он нагнулся и тронул людоеда за плечо; тот легонько дернулся, открыл глаза и, не мигая, уставился на Диму.

– Да, Димитри, – сказал он по-английски, словно разговор не прерывался ни на минуту. – Что ты говорил?

– Это Лиза, – без всяких предисловий сообщил Дима, подталкивая оробевшую девушку в сторону человека-живота. – My girl-friend.

– Рад познакомиться, – Лионель улыбнулся, обнажив два ряда совершенно гнилых, сточенных зубов. Лиза смотрела на него во все глаза и не знала, что и думать.

Людоед взял ее ладошку багровой рукой-животом и потряс: Лизина тоненькая ручка безвозвратно утонула в мокром жире.

– Сейчас мы все вместе поедем ужинать, – твердым голосом произнес Дима.

– Но… Димитри… – прошипел живот, мгновенно закипая, как чайник со свистком. – У нас же конфиденциальный разговор… Мы же собирались обсудить возможности кредитования…

В горле у людоеда заклокотало, глаза налились кровью и полезли из орбит. Казалось, еще секунда – и в гневе он сорвется с дивана и ринется вверх по стене, оставляя на лепном потолке «Англетера» следы от огромных рифленых подошв.

– Я уже полгода с тобой обсуждаю возможности кредитования, – ответил Дима, тоскливо поглядев вверх, на отпечатки Лионелевых ботинок. – Могу я хоть раз в жизни провести вечер в приятном обществе?