Наталья Смирнова - Москва Нуар. Город исковерканных утопий
Лана, кутаясь в халат, сидела на кровати и зажимала в щепоти разбитый нос. Кровью у нее было испачкано не только лицо, но руки выше запястий и шея. На щеке горел след затрещины. Против нее, уперев руки в бока и расставив ноги, стоял ее обидчик — рослый, атлетического сложения узбек в обсыпанной талым снегом дубленке и калмыцком малахае с опущенными наушниками. Рот незваного гостя, наискось от носа до подбородка, пересекал небольшой шрам, из кулака свешивались четки, а из-за отороченного мехом голенища правого сапога торчал краешек резной рукояти ножа — что это убойное, испытанное орудие, Вельцев понял даже не по тому, как выдавалось над ним голенище, а по тому, как горели глаза самого испытателя. «Рыбак рыбака… — мельком, но так же уверенно подумал он. — Какого черта было впускать такого?»
— Ты кто? — выдохнул узбек, глядя на Вельцева и медленно, как для броска, поворачиваясь к нему.
Вельцев посмотрел на замершую Лану.
— Сходи умойся, пожалуйста, — сказал он ей.
Она молча встала и, обдав его запахом цветочного крема, прошла в ванную. В двери щелкнул шпингалет. Вельцев достал из серванта вложенную между стеклами фотографию и протянул ее узбеку:
— Я тут тоже из-за него.
— Что? — Узбек взял карточку и непонимающе, как в пустую бумажку, вытаращился на нее. — Из-за чего?
— Я знаю, где деньги, — пояснил Вельцев. — Ты ведь за деньгами пришел? Я тоже. Пойдем.
Узбек бросил фотографию ему под ноги и взмахнул четками.
— Куда?
Попятившись, Вельцев выглянул в прихожую — в замочной скважине торчал ключ с обмотанной изолентой ручкой.
— За деньгами, я же говорю. Тут недалеко…
Вокруг подъезда простиралась призрачная, подкрашенная светом окон целина. Валил густой, крупный снег. Деревья, машины, гаражи — всё, за исключением перегородившего подъездную аллею «Лендкрузера», заросло белым. Свежая снежная гуща трещала под ногами. Вельцев закурил, оглянулся на ходу и кивнул топтавшемуся в тамбуре узбеку.
Пройдя ущельем между заборами кладбища и бизнес-центра, они спустились к Яузе. Неширокое, метров десяти, русло казалось еще уже из-за намерзшего по берегам льда. Вельцев потрогал носком ботинка неспелую корку и, будто искал что-то, сделал несколько шагов вверх и вниз по течению. Узбек, не говоря ни слова, светил ему карманным фонарем.
— Тут, — сказал наконец Вельцев, ткнув наугад пальцем в черную воду. — Только надо чем-то поддеть.
Узбек тоже подступил к воде и настороженно всмотрелся в нее. Фонарик он держал в левой руке, из сложенной пригоршней правой пятерни у него высовывался конец рукояти ножа.
— Надо чем-то поддеть, — повторил Вельцев, отошел к прибрежным зарослям и, вытянув из кобуры пистолет, бегло осмотрелся.
Неподалеку на реке, за излукой, слышалось многоголосое утиное кряканье, во дворах на том берегу стрекотали и лопались фейерверки.
В густо замешенном снегом воздухе выстрел лязгнул негромко, словно увяз в нем. Пуля попала узбеку в самое основание назатыльника, выбив из шапки облачко не то пара, не то пыли. Узбек выронил фонарик, рухнул на колени и, крупно вздрогнув в плечах, упал лицом в воду. Пошарив в карманах убитого, Вельцев взял брелок с автомобильным ключом и в несколько присестов, ногами, затолкал тело подальше в полынью, где течение вскоре должно было подхватить его. Наушники еще дымившегося после выстрела малахая расплылись в воде. В крохотном зареве от лежавшего на дне фонарика плясала раздвоенная облачная лента крови.
Снегопад разошелся настолько, что на обратной дороге Вельцев не нашел своих следов. Зато на водительской двери стоявшего среди дороги джипа появился след от руки: «Мудак». Вельцев наскоро обыскал пропахший анашой и овчиной салон, отогнал машину к въезду на кладбище и бросил на обочине против ворот. По пути дважды звонила автомобильная сотка, и оба раза он едва сдерживал себя, чтобы не ответить какой-нибудь погребальной остротой — вид за окном располагал к тому.
Когда Лана узнала, что произошло, она обхватила руками голову, села с ногами в кресло и сказала:
— Все. Я тоже труп.
— С чего это? — удивился Вельцев.
— Он по телефону договаривался со своими… ну — с кодлой своей встретиться тут, у подъезда.
— Договаривался — на когда?
Лана посмотрела на часы с кукушкой.
— На полдвенадцатого. То есть через час уже. — Продолжая держаться за голову, она обернулась к Вельцеву: — Послушай, ты ведь мог у меня спросить, в чем дело? Перед тем, как…
— У тебя есть триста тысяч, о которых он говорил? — оборвал ее Вельцев.
— Откуда? — вскинула брови Лана. — Пятьсот рублей вон до среды.
— А этот, Шарфик твой — знаешь, где он?
— Я тебе сказала, где.
Вельцев поддернул рукав на запястье с часами.
— В таком случае, успокойся. К тебе сегодня приходили не за деньгами.
Лана опустила руки.
— А зачем?
— За тобой.
— Зачем?
— Это был мясник. Тебе есть куда поехать?
— Нет.
— На первое время я могу устроить тебя в гостиницу.
— Не получится.
— Почему?
— Я без паспорта.
— Почему?
— У бабы Агафьи он.
— И что?
— Не отдаст она.
Вельцев вытер мокрое от снега лицо.
— Черт. Я не могу оставаться тут долго.
Лана шмыгнула распухшим носом.
— А я тебя и не держу.
Он с усмешкой, оценивающе присмотрелся к ней.
— Звезда героя тебе за это не светит.
Обхватив колени, Лана слепо смотрела перед собой и перебирала пальцами составленных ног.
— И ладно. У нас тут героев со звездами — целое кладбище вон.
Вельцев вытащил из пистолета в кобуре магазин, поднес его, как градусник, пустыми окнами шкалы к глазам и затолкал обратно.
— В последний раз спрашиваю: пойдешь со мной?
Она не ответила и, казалось, вовсе перестала слышать его. Вельцев взял с полки в прихожей свою мокрую шапку, положил вместо нее три тысячерублевые купюры, еще раз взглянул на Лану и толкнул кулаком дверь.
Снегопад несколько утих, однако поднималась метель. Если во дворах ветер трепал лишь верхушки деревьев, то, стоило Вельцеву выйти на открытое место, как у него перехватило дух. Он возвращался к метро, в сторону улицы Менжинского, тем же маршрутом, что шел сюда и час, и десять минут назад — обочиной проезда между рекой и кладбищем. «Упертая дура», — цедил он сквозь зубы, щурясь под секущим снегом. Злился при этом он не так на Лану, как на себя, вообразившего о ней бог знает что. Ждать, пока заявятся подельщики узбека, было верным самоубийством, а где сейчас разжиться патронами, Вельцев не представлял: доступ к домашнему арсеналу он вчера перекрыл себе сам, выходить на прежних поставщиков было и рискованно, и хлопотно. Оставался еще, правда, другой митяевский стрелок, Кирила-Калмык, которого в позапрошлом году он отбил от банды скинхедов и с тех пор был для него чуть ли не вторым отцом. Но, во-первых, после вчерашнего, когда Кирила остался не у дел, могли измениться и его сыновние чувства, во-вторых, связаться сейчас с ним составляло чисто техническую проблему: сим-карту из своего телефона Вельцев разломал и выбросил вчера по выходе из клуба, а звонок из квартиры Ланы мог быть легко отслежен… Сделав несколько неуверенных шагов, Вельцев встал и обмахнул снег с ресниц — мысль о телефоне в «Лендкрузере» узбека поспела за мгновение до того, как он увидел джип перед собой воочию, в том самом месте, где бросил его.
Кирила-Калмык отозвался сразу, как установилось соединение:
— Да, блядь.
— Номер определился? — сказал Вельцев вместо приветствия.
— …Да, — ответил Кирила удивленно.
— Перезвони с городского. Только не из дома, или где ты там. — Вельцев отключил связь, запустил двигатель и, подбив пальцем зеркало заднего вида, внимательно посмотрел на себя. — Псих ненормальный.
В углу зеркала пузырился прозрачный стикер с арабской вязью. Вельцев хотел сковырнуть наклейку, как раздался звонок. Он взял трубку:
— Алло.
В динамике пульсировала чуткая тишина эфира. Вельцев вызвал на дисплей номер входящего вызова — звонили с мобильного. То есть, скорее всего, узбеку.
— Ад на проводе, — сказал Вельцев, подождал еще немного, дал отбой и снова заглянул в зеркало. — Уже тепло.
Когда перезвонил Кирила, его голос срывался от волнения:
— У нас тут все на ушах стоят. Ты что? Комитет и братву, и ментов лопатит. Ты ж знаешь, под кем Митяй ходил. Наводка на тебя уже три лимона весит. Ты что?
— И ты уже знаешь, как их потратить? — поинтересовался Вельцев.
Кирила, громко сопя, промолчал.
— Прости, — вздохнул Вельцев. — Тут… такое дело. Мне бы пару обойм для «тальянки» — позарез. Сорок минут — край. Не подкинешь?
— Куда?
