Наталья Смирнова - Москва Нуар. Город исковерканных утопий
— Куда?
— На Бабушкинскую. Тут, как свернешь с Менжинского на Олонецкий, бизнес-центр небольшой. Сразу за кладбищем. Успеешь?
— Попробую.
Вельцев кинул трубку на сиденье, покрутил из стороны в сторону руль и, не включая передачи, несколько раз надавил на педаль акселератора так резко и глубоко, что тяжелый автомобиль закачался.
Через полчаса облепленный снегом от порогов по крышу «Кайенн» Кирилы зарулил на пустовавшую парковку перед забором бизнес-центра. Вельцев, оставив «Лендкрузер» на заднем дворе двенадцатиэтажки, ждал за деревьями между дорогой и рекой. Убедившись, что Кирила приехал один и не привез за собой «хвоста», он сел к нему. В жарко натопленном салоне разило перегаром.
— Батя (Калмык величал его батей, хотя был моложе всего на десять лет), уважаю! — Кирила расплылся в улыбке, подавая Вельцеву правую руку для пожатия, а в левой протягивая три полных магазина.
Вельцев пожал каменную борцовскую пятерню, взял магазины и перезарядил пистолет.
— За что уважаешь-то, Кила-Кирила?
— Ну, вообще. — Калмык встряхнул плечами. — Если бы Митяй со мной так, со Светкой моей… Не знаю. Духу бы точно не хватило. Разве что под газом.
Вельцев убрал пистолет в кобуру, растолкал запасные магазины по карманам, оправился и посмотрел на Кирилу. Они встретились глазами.
— Ну, как там — за тремя лимонами охотников много?
— Не знаю, — моментально посерьезнел Кирила. — Сегодня не видел еще никого. Злые все, конечно, как черти — на тебя, на Митяя. Комитет-то за него на измену родине заряжает. Сам понимаешь.
— Я, Кила, понимаю одно: комитет, видать, и слил мне Митяя. Такое кино больше не выгодно никому. Да и не по силам тоже. Фейс-контроль в клубе я прошел, как… В общем, напортачил Митяй перед шефами. Ну, или в тираж вышел, по выслуге. — Вельцев глянул на часы и отпер дверь. — Ладно. Пора мне.
— Слушай! — Калмык щелкнул его пальцем по плечу. — А может, подсобить надо как? Так давай.
— Нет, Кила. — Вельцев спрыгнул в снег. — Ты и так уже помог. — Захлопнув дверь, он направился в проулок за парковкой. — Бывай.
— Ну, я все равно тут с пяток минут еще покантуюсь! — крикнул Кирила, приспустив оконное стекло.
Вельцев молча отмахнулся.
Метель разыгралась. В проулке вихрился снег, и ветер временами задувал так сильно, что гремело в ушах. За несколько метров до угла между торцевым и главным фасадом двенадцатиэтажки Вельцеву послышались надрывные бабьи крики из двора. В заснеженных пылящих кронах мерно полыхал голубой отсвет проблескового маячка. Взяв на изготовку пистолет, Вельцев выглянул из-за стены.
На подъездной аллейке, там, где еще недавно стоял «Лендкрузер» узбека, подплывал парами холостого выхлопа пустой митяевский «Гелендваген». На крыше броневика торчала включенная «мигалка». Против машины, на узком пятачке между аллеей и тамбуром погорелого подъезда, баба Агафья отбивалась от наседавшего на нее Костика, шефа охраны Митяя. «Не пущу! Ни хрена тада не пущу! Пшел! Пшел!» — хрипела как на последнем издыхании баба Агафья и пыталась ударить Костика, выбрасывая перед собой руки на манер пловчихи. За спиной у Костика топтался Мишаня-Рязанец. Еще дальше, на аллейке, потирая запястьем обмерзавшие усы, прохаживался неизвестный молодчик в кашемировом пальто и высокой меховой шапке. В одной руке у молодчика дымилась сигарета, в другой потрескивала рация.
Вельцев попятился обратно за угол и приник спиной к стене.
— Ну, спасибо, Кила-Кирила…
Нужно было что-то решать, однако, еще прежде чем успел подумать о чем-то, он увидел вышедшего из-за противоположного угла дома, со стороны заднего двора, Диму-Дубля — брата-близнеца Джека, погибшего вчера с Митяем. Чертыхаясь, Дима застегивал на ходу ширинку и притопывал от холода. Из кармана его спортивной куртки торчала антенна рации, ноги по колени были испачканы снегом. Вельцев пустился ему навстречу с пистолетом в выставленной руке, так что когда Дима покончил с ширинкой и посмотрел перед собой, то едва не ткнулся лбом в глушитель «беретты».
— Назад, — скомандовал Вельцев, наступая. — Тихо.
Оторопевший Дима стал покорно пятиться. За углом, в палисаднике, Вельцев заставил его опуститься на колени в снег и поглядел на вереницу следов под стеной:
— Подсматриваешь в окна, бандит?
Дима неопределенно пошевелил поднятыми руками. В щель между бортов его расстегнутой по грудь куртки выпирал болоньевый чехол бронежилета.
— Возьми радио, — сказал Вельцев.
Запутавшись в кармане, Дима достал и протянул ему рацию.
— Спокойно, — продолжал Вельцев, — только спокойно — скажи, что видишь меня и можешь снять через стекло. Повтори.
— Вижу те… его через стекло, могу снять.
— Давай.
Дима повторил фразу по рации, и, как только раздалось в ответ: «Атанда, катим…», — Вельцев выстрелил ему в переносицу. Вздрогнув, точно при сильном ознобе, Дима рухнул на бок и вытянул ноги. Снег под его головой стал быстро проседать и темнеть. Засмотревшись на кровь, Вельцев вспомнил, что так же, в голову, застрелил вчера Джека, и, сплюнув, перекрестил захолонувшую грудь: Джек-Дубль, которого от брата можно было отличить разве что по родинке над бровью, лежал перед ним. Митяя вчера оборонял Дима. «Дернется — мочи, не жди», — проворковала упавшая динамиком в снег рация. Вельцев поднял ее, хотел что-то ответить, но, отключив, бросил обратно. Разминая закоченевшие пальцы, он выглянул из-за угла.
Первым на тропке у торцевой стены появился Костик, следом, возясь с пистолетом, выскочил Мишаня, тип в кашемировом пальто трусил последним, сильно отстав. «Пах-пах-пах», — прошептал Вельцев…
Они попадали один за другим, молчком, запросто, все трое — будто поставленные в ряд кости домино. Костик с Мишаней погибли, видимо, еще до того, как оказались на земле — первому пуля угодила в глаз, второму размозжила нос, — но молодчик в пальто, после того как завалился навзничь, неожиданно ответил огнем. Споткнувшись, Вельцев отступил обратно за угол. Он взялся считать выстрелы, но сразу понял, что это невозможно: скорее всего, стрельба велась не из обычного заглушенного ствола, а из оружия с бесшумными патронами, отчего были различимы лишь те выстрелы, после которых пули рикошетили от стены. Так или иначе, медлить было нельзя — в любую секунду молодчик мог вызвать подкрепление по рации. Вельцев передохнул, вышел снова из укрытия и, двинувшись вдоль стены, стал на ходу стрелять в дергавшегося на спине усача — давил на спусковой крючок до тех пор, пока не растратил остаток магазина, все одиннадцать патронов.
С дымящимся, как кастрюля, совершенно развороченным лицом молодчик, тем не менее, продолжал сжимать вставший на затворную защелку пистолет и, упираясь локтем в землю, выцеливал кого-то перед собой вверху. Когда рука его безвольно легла, Вельцев аккуратно, двумя пальцами, поднял пистолет за края затвора. Это оказался бесшумный шестизарядный «Вул» — специзделие для таких же специальных агентов. До сих пор он видел его только на картинках. На черном рынке ни сам пистолет, ни боеприпасы к нему было нельзя достать ни за какие деньги. Сейчас, после стрельбы, открытый патронник даже не пах порохом. Впрочем, разглядывая свой трофей, Вельцев думал уже не столько про его уникальные свойства, сколько про то, что отпадала нужда лезть за документами покойника, дабы удостовериться в очевидном: только что отдал богу душу агент спецслужбы, какой именно — ГРУ или ФСБ — не суть важно.
Оттащив тела за угол и сложив их рядом с Джеком-Дублем, он загнал туда же, на задний двор, «Гелендваген» и поставил его рядом с «Лендкрузером». Метель не унималась. Минуту-другую Вельцев грелся за рулем — несмотря на то, что порядком взмок, пока возился с трупами, он продрог до костей. «Мы едем, едем, едем…» — приговаривал он, держа ладони над гудящими вентиляционными решетками. Перед его глазами стоял разряженный пистолет молодчика.
Банда узбека заявилась к подъезду Ланы как по часам, ровно в полдвенадцатого. Из джипа, который отличался от стоявшего за домом «Лендкрузера» разве что номерным знаком, вышли трое. Вельцев ждал, что они зайдут в подъезд, но троица, посовещавшись на пороге тамбура, вернулась в машину. Вельцев сморгнул выступившие на морозе слезы: сзади «Лендкрузера» раздавалось слабое багровое зарево — скорее всего, от подфарников, но настолько обширное, что подсвечивало и всю простиравшуюся за автомобилем часть двенадцатиэтажки, и здания в глубине двора, метров за полтораста.
Когда ему стало ясно, что проторенной «Гелендвагеном» колеей джип направляется в объезд дома, «Лендкрузер», качаясь на ухабах, уже въезжал на задний двор. Вельцев взял из кобуры пистолет:
— Мы едем, едем, едем…
Спешившись возле брошенных машин, троица гуськом, по порядку обошла их, затем — очевидно, по следу Вельцева — подступила к сваленным в палисаднике трупам. Вельцев, у которого от холода уже зуб на зуб не попадал, уперся плечом в край торцевой стены. Кругом кипела вьюга, но в палисаднике установилась такая тишина, что когда в сугробе позади него заголосила рация усача: «Пятый, куда пропал? Прием…» — он едва не спустил курок. Троица вразнобой, будто нехотя обернулась на звук. Увидев отсутствующие, одушевленные смертью молодые лица, он спокойно и методично, как фигурные мишени в тире, расстрелял их — при этом лишь стоявший крайним справа боец успел вскинуть руку, прежде чем повалился на припорошенные тела. «Пятый, заснул?» — опять послышалось со спины. Наклонясь, Вельцев оперся на прямые ноги. Его колотил озноб. «На сегодня, пожалуй, хватит», — пробормотал он, глядя в палисадник. Машина троицы стояла с включенным двигателем и горевшими габаритами, и ему вновь, как у подъезда, померещилось за джипом красноватое зарево, только теперь имевшее источником не свет подфарников, а что-то за кладбищенским забором — деревья и летящий снег подкрашивались туманным багрянцем лишь по ту сторону ограды. Озадаченный, он подошел к «Лендкрузеру», открыл дверь и заглянул внутрь, — ничего особенного. Тот же, что и в машине узбека, дух овчины пополам с анашой. Наклейка с арабской вязью на зеркале заднего вида. Телефон. Прижженное сигаретой водительское сиденье. Вельцев хотел захлопнуть дверь, но замер, заметив рядом с оплавленной ямкой на сиденье свежий след кровяной капли. Попятившись, он посмотрел под ноги, и увидел, как что-то крохотное сорвалось в снег с глушителя «беретты». Он приподнял оружие перед собой — левый бок пистолета, а заодно и концы пальцев правой руки оказались густо изваляны в крови. Заиндевелые маслянистые следы запеклись поперек нижнего борта пальто. В верхнем борту, у нижней пуговичной петли, зияла небольшая, с горошину, дыра. Вельцев распахнул пальто. Шелковая подкладка с левой стороны, часть пуловера под грудью, прилегавший к кофте край кобуры и штанина до колена — все было мокрым и курилось от крови. Пробив брючный ремень, пуля вошла в живот над тазовой костью, немного ниже и левее пупа, и, судя по тому, что поясница оставалась сухой, застряла в брюшной полости. «Вул», — шепнул Вельцев и запахнулся. — Черт… Только — спокойно…
