Глеб Шульпяков - Книга Синана

Первыми в городе странную кавалькаду увидели стражники. Последние триремы спускались на воду в бухте у Долины Ручьев, когда к императору донесли о случившемся.

Тогда же во дворце Константина состоялся военный совет. Действовать нужно немедленно, считали венецианский адмиралы. Но как? Можно ударить общим флотом из числа кораблей Пера и Константинополя. Но Пера сохраняла нейтралитет и скорее всего не согласилась бы участвовать в военных действиях против султана.

Можно высадить ночной десант и сжечь корабли. Но для такой атаки требовалось почти все боеспособное население столицы.

Разумно ли оставлять город без прикрытия?

Наконец, третье предложение поступило от венецианца Джакомо Коко. Вариант был одобрен советом, но генуэзцам в Пера решили не говорить ни слова.

План заключался в следующем. Два больших венецианских транспорта, защищенных от пушечных ядер тюками шерсти, подходят ночью к кораблям противника. Под их прикрытием следуют два галеона и несколько мелких лодок на веслах. Подобравшись к турецкому флоту, лодки выходят из прикрытия. Моряки обрубают на вражеских кораблях якорные цепи и забрасывают палубы зажигательной смесью. Артиллерия на галеонах открывает огонь по береговой полосе.

Действовать решили через день, однако генуэзцы в Пера, узнавшие о планах императора и движимые ревностью к венецианцам, тоже предложили услуги в военной операции. Их предложение было принято. Но из-за проволочки операция откладывалась еще на несколько дней.

Работы по снаряжению кораблей велись в строжайшем секрете. Но сведения об операции дошли до султана, который хорошо оплачивал работу шпионов из числа христиан. В Долину Ручьев стали ускоренно прибывать новые силы с берегов Босфора.

Наконец 28 апреля в субботу, когда тьма опустилась на воды залива, из-под прикрытия городских стен Пера медленно отчалили два гигантских транспорта: венецианский и генуэзский. Под их прикрытием шли два венецианских галеона в сопровождении трех лодок на веслах.

Не успели они выйти на середину Золотого Рога, как на одной из башен Пера вспыхнул и тут же погас яркий свет. Чтобы не значила вспышка, решено было продолжить путь.

Во тьме скользили корабли навстречу своей гибели, когда же до турецкого флота оставалось рукой подать, на берегу в Долине Ручьев зажглись сотни огней, а в воздух взлетели осветительные ракеты. Раздался оглушительный залп артиллерии.

Турки знали о нападении и готовились к отпору. Точным попаданием несколько лодок в ту же минуту были потоплены. На одной из них плыл сам Джакомо Коко, пропавший в сражении без вести. Когда пробоину получил галеон, венецианцы спешно пересели в лодки и стали отступать под стены Константинополя. Турецкие корабли бросились в погоню, и посреди Золотого Рога завязалось настоящее морское сражение.

Оно продолжалось около часа с переменным успехом, после чего турецкий флот победоносно вернулся в залив.

В ходе сражения был потоплен один галеон и несколько лодок. Около сорока христиан попали в плен. Утром следующего дня их казнили на виду у жителей Константинополя. В ответ император приказал обезглавить турецких военнопленных, которые находились в городе. Экзекуция состоялась на городской стене, которая хорошо просматривалась из турецкого лагеря.

В городе воцарилось уныние. Теперь, когда Золотой Рог находился в руках врага, Константинополь стал куда более уязвимым. Многие вспоминали, что именно со стороны залива столицу захватили крестоносцы в 1204 году. Отныне город был отрезан от Пера, которая активно торговала с горожанами, обеспечивая их провизией и оружием. Оттуда же, из Пера, в город прибывали лазутчики, приносившие императору свежие данные из стана противника.

После ночного сражения Пера, как и столица, оказалась полностью изолированной.

Тем временем Мехмед приступил к наведению понтонного моста через залив к северо-западной части стен Константинополя как раз напротив Влахернского дворца. На постройку пошли огромные винные бочки, конфискованные по монастырям на берегах Босфора. Бочки крепились парами и спускались на воду, а сверху укладывали настил, по которому в пять рядов могла пройти пехота и пушки.

Установленные на понтоне, турецкие пушки начали бомбардировать город с удвоенной силой. Новый угол обстрела позволял поражать в Константинополе все новые и новые районы. Безопасных мест в городе почти не осталось.

Корабли императора еще контролировали вход в залив, не позволяя соединиться частям турецкого флота. Но после поражения в ту злосчастную ночь стало ясно, что Золотой Рог не принадлежит более одному Константинополю».

Чем дальше я продвигался с моим архитектором, тем больше моя жизнь зависела от его судьбы.

Вот уже много лет я не встречал Новый год в Москве. Лиссабон, Прага, Баку – где я только не побывал за последние годы.

В ту зиму я осваивал военный период карьеры моего архитектора. Это были времена походов Сулеймана на Восточную Европу. К тому времени Синана уже посвятили в янычары и он служил в инженерных войсках. Наводил мосты, минировал стены, проектировал и сооружал осадные машины.

В 1526 году случилось самое блистательное сражение за всю историю Османской армии. В битве при деревне Мохач, на раскидистых дунайских полях, турки наголову разгромили мадьяров и вошли в Будапешт. Оккупация продолжалась сто с лишним лет и я решил увидеть город своими глазами.

Тем паче, что Синан наверняка вел в Будапеште строительные работы.

Новый год я всегда встречал с девушкой. К моим географическим метаниям она давно привыкла. Узнав про город, она отправилась покупать путеводитель и разговорник.

Это было самое элегичное путешествие из тех, что мы провели вместе. Она чувствовала, что скоро мы расстанемся, и это делало ее уступчивей, мягче.

Будапешт стоял сырым и притихшим, как осенний сад. Мы пили на лавочках глинтвейн, который продавался прямо на улице. Мы сидели на ступенях у позеленевших монументов и кормили кренделями собак, а потом переходили через на цепной мост, под которым как широкое фабричное полотно шла и шла вода Дуная.

Дунай имел землистый зимний цвет, но по стремительному ходу видно было, что это живая и сильная река. В потоке мелькали вырванные с корнем деревья и я думал о том, что еще утром эти деревья шумели где-нибудь на северо-западной окраине государства.

«Венгерский гуляш делают из дунайских утопленников» – она двигала тарелку и заказывала рюмку «Уникума» в кафе на набережной.

Как-то раз, набрав жратвы на рынке, мы забрались на остров Маргит. Зажатый в клещах Дуная, зимой он пустовал – изредка спортсмены пробегали по лужам. На стрелке чернела советская стела к очередной годовщине объединения города – два медных лепестка с каббалистическими барельефами. Продрогнув на сыром ветру, мы забрались меж лепестков, где было темно и тепло. Обнявшись, мы стояли между Будой и Пештом, и целовались.

А рыжие дунайские воды все обтекали и обтекали нас по бокам.

«Мы с тобой сейчас в центре мира» – сказала она, оглаживая медные выпуклости Буды. «Он тут, пуп земли. Я это чувствую. Слышишь, как давит?»

В главном городском соборе мы нашли михраб. Захватывая город, османы первым делом обустраивали место для молитвы. Определяли направление на Мекку и высекали михраб, или нишу, в самом крупном соборе.

Работами, как правило, занимался военный инженер.

Ниша имела форму желудя и помещалась в стене справа от алтаря. На штукатурке до сих пор виднелась арабская надпись.

Обнаружилось к тому же крошечное османское кладбище во впадине меж двух холмов, Геллерта и Королевского. На зеленой лужайке торчали белые могильные столбики с каменными тюрбанами – классическое оформление. Правда, после вышло, что эти могилы семнадцатого века, когда турок выкуривали из города.

Но главным объектом были городские бани у моста Елизаветы.

После Нового года хотелось выпарить алкоголь, но баня оказалась мужской. В облезлом предбаннике пыхтели над шнурками усатые дядьки в кепках.

Я прошелся по вспученному линолеуму. На стенах в деревянных рамочках висели инструкции и тарифы. «Интерьер советской поликлиники» – я толкнул стеклянную дверцу.

Черный купол с окошками лежал на восьмиграннике. Бассейн окружала стрельчатая аркада, на воде бляшки света. И мужики с короткими кривыми ногами сидели на каменных лавках шестнадцатого века.

Она стояла у парапета через дорогу – и листала путеводитель.

– Ну, как там? – спросила она и, не дожидаясь ответа, огласила: «Черная жемчужина османской архитектуры, эта баня была построена в 1566 году по заказу Соколли-Мустафы». Ты его знаешь? Смешное имя.