Томас Вулф - Паутина и скала
– А куда вы едете? – спросил мистер Мэлоун. – Собирае shy;тесь… собираетесь покататься по Европе, – губы его презритель shy;но искривились, но он сдержался, – или пожить в одном месте?
– В одном, – поспешил ответить молодой человек. – Для того и уезжаем. Решили познакомиться с европейской жизнью – так сказать, окунуться в нее. Собираемся обосноваться в Париже.
Наступила пауза; затем молодая женщина с легким беспокой shy;ством подалась к великому человеку и спросила:
– Мистер Мэлоун, вы одобряете это намерение?
Так вот, если бы мистер Мэлоун высказывал свое мнение пять минут или пять месяцев назад, то наверняка счел бы, что поехать в Париж и пожить там около года – хорошая мысль. Он говорил се shy;бе это не раз – в тех случаях, когда осуждал американский провин shy;циализм, американское пуританство, американскую невежествен shy;ность и американское незнание европейской жизни. Более того, ча shy;сто задавался вопросом, почему американцы носятся по всему кон shy;тиненту, стремятся осмотреть всю Европу сразу вместо того, чтобы пожить годик в Париже, присмотреться к людям, изучить язык. И более того, если бы молодой человек с супругой объявили о намере shy;нии обосноваться на годик в Лондоне, реакцию мистера Мэлоуна было б нетрудно предвидеть. Его бледные, резиновые губы презри shy;тельно искривились бы, и он с иронией поинтересовался:
– А почему в Лондоне? С какой стати, – тут бы он хрипло задышал, – с какой стати терпеть унылый английский провинциализм, безотрадное однообразие английской кухни, ужасное английское тупоумие, когда всего в семи часах пути, по другую сторону Ла-Манша есть возможность недорого жить в самом прекрасном и ци shy;вилизованном городе мира, жить с уютом и роскошью в Париже за какую-то часть того, что стоила бы вам жизнь в Лондоне, притом общаться с веселыми, умными, цивилизованными людьми, а не с провинциальными британскими Бэббитами?
В таком случае, почему же гневное презрение вскипело в ду shy;ше мистера Мэлоуна, когда молодые люди выразили намерение сделать то, что он настоятельно посоветовал бы им сам?
Так вот, во-первых, они сообщали о своем решении ему – а мистер Мэлоун не мог вынести такой наглости. Во-вторых, он считал Париж собственным открытием, а туда стало ездить слишком много треклятых американцев. Разумеется, никто не должен был ездить туда без его ведома.
Поэтому, когда двое молодых людей самостоятельно решили поехать в Париж на год он счел их самодовольную наглость не shy;сносной. После того как молодой человек и его супруга высказа shy;лись, несколько секунд царило молчание; в глазах мистера Мэ shy;лоуна начал полыхать гневный огонь, он покачался взад-вперед, потер колени, но пока что сумел сдержаться.
– Почему в Париж? – спросил он спокойно, но с ноткой едкого сарказма в мягком тембре голоса. – Почему в Париж? – повторил он.
– Но… неужели вы считаете, что туда не стоит ездить, мистер Мэлоун? – беспокойно спросила женщина. – Не знаю, – то shy;ропливо продолжала она, – но… но Париж представляется мне таким ярким, веселым – и увлекательным.
– Ярким?.. Веселым?.. Увлекательным? – неторопливо, вес shy;ко, с видом глубокой задумчивости произнес мистер Мэлоун. – О, какая-то яркость, пожалуй, сохранилась, – допустил он такую возможность. – Разумеется, если туристы со Среднего Запада, алчные владельцы отелей и господин Томас Кук не окончательно уничтожили ее остатки… Полагаю, разумеется, – продолжал он, слегка цедя слова, – что вы целиком последуете примеру своих соотечественников – будете просиживать по двенадцать часов в день среди интеллектуалов в Le'Ome или на террасе Cafe de la Paix и вернетесь через год совершенно не повидав ни Парижа, ни Франции, ни подлинной жизни народа, однако же с полной уве shy;ренностью, что знаете все!- Он неистово засмеялся, потом ска shy;зал: – Право же, очень смешно, что все молодые американцы ус shy;тремляются в Париж… Взять хотя бы вас – молодые люди, веро shy;ятно, неглупые, обладающие, по крайней мере, достаточными средствами, чтобы путешествовать – и куда же едете? – насме shy;шливо спросил мистер Мэлоун. – В Париж! – он так прорычал это слово, словно от него дурно пахло. – Па-ри-и-иж, один из самых унылых, скучных, дорогих, шумных и неуютных городов в мире… населенный скупыми лавочниками, жуликоватыми так shy;систами и официантами, просто ужасающим французским сред shy;ним классом и туристами.
На минуту воцарилось ошеломленное молчание; красивая молодая жена выглядела подавленной, сбитой с толку; потом мо shy;лодой человек откашлялся и с легкой нервозностью спросил:
– А… а куда бы поехали вы, мистер Мэлоун? Можете вообра shy;зить… лучшее место, чем Париж?
– Лучшее, чем Париж? – переспросил мистер Мэлоун. – Дорогой мой друг, есть десятки более интересных мест! Поезжай shy;те куда угодно, только не туда!
– Но куда же? – спросила молодая женщина. – Куда посо shy;ветовали бы вы, мистер Мэлоун?
– Ну… ну… ну в Копенгаген! – вдруг торжествующе произ shy;нес громким голосом мистер Мэлоун. – Непременно поезжай shy;те в Копенгаген!.. Разумеется, – насмешливо произнес он, – весть о нем еще не достигла гринвич-виллиджской богемы на Левом Берегу, школьных учителей со Среднего Запада и про shy;чих великих путешественников этого пошиба. Возможно, Они и не слышали об этом городе, поскольку он находится чуть в стороне от их наезженных маршрутов. Их, видимо, удивило бы известие, что Копенгаген самый веселый, самый приятный, са shy;мый цивилизованный город в Европе, населенный в высшей степени очаровательными, умными людьми. Несомненно, это известие, – язвительно произнес он, – потрясет наших богем shy;ных друзей на Левом Берегу, чье представление о географии Европы не простирается дальше Эйфелевой башни. Но Копен shy;гаген именно такое место. Поезжайте туда, обязательно! Па-ри-иж! – прорычал мистер Мэлоун. – Ни в коем случае! Ко shy;пенгаген! Копенгаген! – выкрикнул он, вскинул руку в красноречивом жесте раздражения этим спектаклем человеческой глупости, постучал ногой по полу и стал с хрипом ловить ртом воздух.
Затем вдруг, увидев унылую фигуру, несколько ошеломлен shy;ное лицо молодого мистера Уэббера, столь внезапно оказавше shy;гося среди мнимых великих мира сего и нашедшего эту атмо shy;сферу очень странной, мистер Мэлоун, словно лицо молодого Уэббера мгновенно напомнило ему молодого Мэлоуна и всех Уэбберов, всех Мэлоунов, живших на свете, повернулся к нему и звуч shy;но, дружелюбно воскликнул:
– Но я думал, что читал совсем не… совсем не… – На миг его губы искривились в иссиня-черной бороде, а потом – о, мучи shy;тельное переплетение национального и личного! – Он согнал с лица гримасу. Очень обаятельно улыбнулся молодому человеку и произнес:
– Ваша книга мне понравилась. Желаю удачи.
Таким вот человеком был Симус Мэлоун.
И таким вот образом наконец состоялось скромное вхожде shy;ние Джорджа Уэббера в большую литературную жизнь. Оно, как мы уже сказали, очень мало походило на вторжение, однако, только он не мог этого знать, было знаменательным. Как гласит пословица: «Громадные дубы вырастают из маленьких желудей». Ну ладно, не будем больше испытывать нарастающее любопыт shy;ство читателя. Дуб рос вот как.
Мистер Мэлоун отдал рукопись молодого человека Лулу Скаддер, та, в свою очередь, занялась с нею тем, чем занимают shy;ся литературные агенты, и в конце концов – да, в конце концов – из этого кое-что вышло. Но до этого предстояло пройти мно shy;гим томительным месяцам, а тем временем Джордж – молодой, отчаявшийся, надеющийся, злополучный Джордж – погружался глубже, чем когда бы то ни было, в бездну неверия в себя и чер shy;ного, беспросветного отчаяния.
Книга шестая. Горькая тайна любви
Та вечеринка произвела на Джорджа неожиданно угнетающее воздействие. Ушел он оттуда, еще сильнее мучаясь сознанием, что никуда не годится, и книга его никогда не будет издана.
Однако это было не все - далеко не все. Ибо Джордж сознавал, что Эстер каким-то непостижимым образом вплетена в паутину его горечи и отчаяния. В роскоши ее дома он общался с великими ми shy;ра сего, чей редкостный, восхитительный удел был предметом его давних зависти и устремлений. И теперь увиденное наполняло его смятением, стискивало холодом сердце.
Джордж еще не успел толком разобраться, что именно так по-дейтвовало на него, однако точно, твердо, наверняка знал, что его заветная мечта разбита вдребезги. И такой влекущей бьша меч shy;та, такое важное место занимала в его надеждах с самого детст shy;ва, что теперь у него появилось чувство, будто он сам - все его движущие силы, работа, вся жизнь – сокрушен, разбит, сломан, уничтожен и навсегда погребен под обломками своей прекрасной мечты.
