Дмитрий Каралис - В поисках утраченных предков (сборник)
Но шло оно непростой дорожкой.
На мои письма, отправленные в Государственный Исторический архив Украины на двух языках — русском и английском, мне целый год шлепали ответы на пишущей машинке через старую высохшую ленту:
«Шановний Дмитре Миколайовичу!
Повiдомляемо, що за данними науково-довiдкового апарату архiву та при переглядi справ ф. 707, Попечитель Киiвського учбового округу, вiдомостей про Бузнi Олександра Миколайовича не виявлено».
Сначала вообще перепутали фамилию деда и искали студента Бузнёва. Затем я поправил их на двух международных языках, они надолго замолчали, словно обиделись, и ответили:
«Повiдомляемо, що при податковому переглядi справ вiдповiдних фондiв виявлено такi про Бузню Олександра Миколайовича, дворянина, 1860 р. нарождення: метричний запис про його нарождення, про участь його в разповсюдженнi революцiйних листiвок пiд час навчання в Кам’янець-Подiльскiй гiмназii, протоколи допитiв О. М. Бузнi».
И далее в том же духе про счет в гривнах, который я должен оплатить прежде, чем они начнут «виготовлення фотокопiй».
За что, братья славяне? Вы что, выбросили все машинки с русском шрифтом, а компьютерами еще не обзавелись? Зачем же мучить клиента мовой — не можете ответить на английском, так отстучите на русском.
Ох, уж эти упрямые и милые моему сердцу хохлы! На Западе только они из всех народов, приехавших из бывшего СССР, обижаются, когда их называют русскими: «Мы не москали, мы — украинцы!» Ну, нехай будет так!
После того как племянник перечислил архиву гривны за изготовление копий документов, прошло еще полгода и нам сообщили посредством той же украинской машинки, что фотограф из архива уволился, а нового еще не наискали. Ждите!
Раз в месяц я писал напоминания, соглашался на любой вид копирования — хоть ксерокс, хоть переписывание вручную, но отвечали тем же макаром: работника нема! Тогда я обратился к киевским писателям-фантастам Марине и Сергею Дяченкам: помогите, братцы! Дяченки помогли — приехав в июне на церемонию вручения премии братьев Стругацких, учрежденную нашим Центром, привезли пакет с ксерокопиями, вырванными у архивистов.
И я узнал, что дедушка родился в поместье дворянина польского происхождения Александра Ивановича Казимира, на левом берегу Днестра, в Подолии, которое называлось Яноуц. И Александр Иванович Казимир, весьма зажиточный помещик, был ему крестным отцом, а по-старому — восприемником. (Потом я узнаю, что Казимиры — древний польский род, ведущий свое древо от польских королей и состоящий в родстве с родом Бузни, что, собственно, и объясняет, почему после продажи поместий мой прадед с беременной супругой сели в бричку на резиновом ходу и отправились по гулкому мосту на другой берег Днестра. Румянцев сообщил мне о своих догадках — скорее всего, родство с Казимирами шло у Бузни через жен-католичек.)
…И еще я читал протоколы допроса деда-гимназиста и всей молодежной дворянской шайки.
Держались мужественно. Друг на друга вину не валили.
«…ключ к шкафу, по словам последнего, был проглочен им во время обыска…»
«Цель прокламаций была та, чтобы снять с социализма подозрения и обвинения в убийствах, кражах и грабежах. По нашему мнению, социалисты не могут быть убийцами и ворами. Я сочувствую социалистической партии, которая имеет целью своею достигнуть реформы мирным путем, а не путем насилия».
«С Еленой Мошинской он знаком с конца 1879 года и считает ее «хорошей собеседницей», но «разговоров антиправительственных» между ними никогда не было».
В результате — все во всем честно признались. Двое — в том, что «составляли воззвания, возбуждающие к бунту и неповиновению Верховной Власти», двое — в том, что «не участвуя в составлении упомянутых воззваний, но зная, для какой цели они составлены, они переписывали их». Мой будущий дед шел во второй паре, вместе с дворянкой Еленой Мошинской.
Можно реставрировать прошлое, но невозможно заглянуть в будущее. Не мог знать мой будущий дедушка — гимназист Александр Бузни, что его внук станет читать эти протоколы допроса…
Отделался он, повторяю, по нашим меркам легким испугом: вместо ссылки в Иркутскую губернию и лишения всех прав и состояний получил по ходатайству суда (!) месячный срок тюрьмы, который уже отбыл во время следствия.
«По распоряжению департамента полиции от 27 июля 1883 г. подчинен негласному надзору по подозрению в принадлежности к подольской группе партии «Народная Воля»».
Двоюродный брат написал мне, что в детстве видел университетский диплом деда со штампом на обороте: «Находится под надзором полиции», который его мама отдала в сороковые годы в Тамбовский краеведческий музей.
Возможно, эти конфликты с царизмом вызвали у новой власти доверие, потому что в 1918 году дед по поручению ВСНХ Республики был командирован для обследования сахарных заводов Тамбовской и Курской губерний, а затем заведовал отделом промышленности Губернского Совета Народного Хозяйства, после чего вернулся в созданную им химическую лабораторию, но уже с понижением — помощником заведующего.
Потом я узнал, складывая факты, как заморскую картинку-пазл, что сын деда от первого брака Леонид, родившийся в 1888 году, перед самой революцией жил в меблированных комнатах на Кирилловской улице, как раз напротив окон гимназии, а позднее школы, в которой я буду учиться через пятьдесят лет: окно в окно. В мое время в меблирашках уже кокетливо обитали студентки-медички, на которых мы, десятиклассники, пялились во время уроков. Если учесть, что гимназия во времена дядьки была женская, то ситуация в исторически-биологическом разрезе возникает зеркальная. Думаю, молодой дядька тоже бросал любопытные взгляды на учащуюся молодежь в овальных окнах напротив. Так мы и смотрим друг на друга через узкую улочку шириною в полвека..
В 1921 году Леонид Бузни принял участие в Антоновском мятеже на Тамбовщине и, не назвав своего имени, чтобы не обрекать домочадцев на верную смерть, был расстрелян бойцами карательного отряда Котовского. Под домочадцами подразумевается и моя мама, которой тогда было четырнадцать лет.
Низкий поклон тебе, Леонид!..
Дедушка-народоволец стрелял в Котовского из нагана на узкой дорожке в Бессарабии, во время попытки начинающего бандита-дворянина отобрать у него саквояж с документами и мелкими деньгами. И промахнулся.
Справочно: Котовский Григорий Иванович, 1881 года рождения, бессарабский «разбойник-дворянин», учившийся в народной двухклассной школе, а затем в сельскохозяйственной.
В 1905 году Котовский, бежав из армии и запутавшись в деньгах и в отношениях с женщинами, вышел на большую дорогу и занялся грабежами в Бессарабии, приняв на себя звание бессарабского Робин Гуда.
Тут он и наткнулся на лесной дорожке на моего деда, ехавшего в бричке с саквояжем по своим делам. Дед выхватил наган и стрельнул в нападавшего — пуля пробила правый рукав шелковой рубахи. Левша Котовский, закинув голову, только расхохотался, а кто-то из его разбойников шашкой выбил наган из рук деда.
Это была встреча революционера-народовольца уходящей эпохи с боевиком-экспроприатором нового времени.
Дед закусил губу от бессилия.
Котовский еще даже не стучал ножками в утробе своей матери, когда дед, держа руки за спиной, уже шел в киевскую военную тюрьму.
В тот жаркий летний день в саквояже деда были личные вещи, документы и немного денег. Котовский отпустил мускулистого господина с окладистой бородой, забрав наган и посоветовав научиться стрелять точнее.
…В 1921 году деду исполнился шестьдесят один год, он служил профессором химии в Тамбовском педагогическом институте, и его сын от первого брака Леонид был в тамбовских лесах с повстанцами Антонова.
Леонид был высок, и на свою широкую, как кровать, спину закидывал пару мешков с колотым сахаром, ухватывая их одной рукой за ушко и помогая себе каблуком. С этой ношей он легко взбегал из подвала склада по сходням наверх, где и скидывал груз в телегу. Почему именно с сахаром? Да потому, что его отец работал заведующим химической лабораторией Акцизного ведомства, надзиравшего в том числе за качеством важнейшего акцизного товара Российской империи — сахаром, и дед был не случайный человек на тамбовских бакалейных складах, куда и устроил, придерживаясь трудовых убеждений, сына таскать мешки.
Мне удалось установить, что Леонид приходил короткой июньской ночью 1921 года, изодранный и голодный, в дом отца, где его вымыли, накормили, сожгли лохмотья, одели во все новое и где он пару дней жил в потайной подвальной комнатке, которую мне показывал мой дядька — дядя Боря, когда мы первый и последний раз виделись с ним на похоронах его сестры и моей тети в тамбовском доме деда на Астраханской улице в 1970 году. Он и рассказал мне по пьяной лавочке эту историю, только я по своей молодости и глупости не сразу понял, в каком таком «партизанском отряде» мог быть этот семейный былинный богатырь. По рассказам дядьки, утром дед позвал его и мою будущую маму, которые видели ночное появление Леонида, в свой кабинет, долго молчал, а потом выразительно приложил палец к губам и отпустил детей. Несколько дней они просидели дома, дед запретил им выходить даже в собственный сад и встречаться со сверстниками, объявив подозрение на кишечную инфекцию.
