Гюнтер Грасс - Собачьи годы
Друзья осторожно наводят для Матерна мосты к отступлению.
— Да ради Бога! Всегда пожалуйста! С превеликим удовольствием. Должен быть благодарен, что вы меня вообще. Я для вас все сделаю: хотите на линии отсужу, протокол там, могу и главным. Может, мне вам еще кофе приготовить или за лимонадом сгонять? А что, можно будет прямо с настоящим свистком?
На самом-то деле Матерн давно этого хотел. Да это же просто его призвание — принимать ответственные решения.
— Мяч не засчитывается. Заступ. Девятнадцать — двенадцать в пользу Верстена. Потеря подачи. Я же правила назубок знаю. Еще пацаном совсем, у нас дома, на стадионе Генриха Элерса… Ой, ребята, какой у нас тогда был разыгрывающий! Толстый, веснушчатый увалень, но быстрый, легкий на ногу, как многие толстяки, и при этом само спокойствие. Ему все было нипочем. И всегда в отличном настроении. Вот он, как и я, все правила знал. При подаче обе ноги подающего должны находиться за лицевой линией площадки. В момент соприкосновения кулака подающего с мячом хотя бы одна нога подающего должна находиться в соприкосновении с землей. Подача несформированным кулаком или с оттопыренным большим пальцем правилами запрещена. При приеме подачи противника каждый из игроков имеет право только на одно касание, команда в целом — не более чем на три касания, причем перед каждым касанием мяч может иметь не более одного отскока от площадки, но не от каната и не от столбов, только от площадки, кулаков и рук до плеча, — эх, сыграть бы хоть разок снова вместе с Эдди, он разыгрывающим, я под канатом! — при нарушении этих правил мяч не засчитывается и игра прерывается двойным свистком, что означает: «Мяч проигран!»
Кто бы мог подумать: Матерн, пришедший с черным псом, дабы судить, наконец-то обретает судейское поприще на спортплощадке и даже исхитряется выдрессировать своего зверюгу в судью на линии: всякое попадание мяча в аут Плутон четко фиксирует лаем. Матерн, прежде непримиримый к врагу, напрочь забыл о супротивниках, для него теперь есть только команды на площадке, равно подвластные правилам, одинаковым для всех без исключения.
Былые товарищи по команде, Фриц Анкенриб и Хайни Тольксдорф, восхищены своим другом. И не устают расхваливать его в правлении клуба, а особенно в команде юниоров:
— Вот с кого вам надо брать пример. Как только он понял, что уже не тот, — тут же, никому слова худого не сказав, уступил свое место под канатом другому и сам бескорыстно предложил свои услуги в качестве судьи. Вот был бы тренер для вас, лучше не придумаешь! Всю войну прошел. Три боевых ранения. Одних штрафных батальонов сколько! Да он только рассказывать начнет — вы рты пораскрываете и больше не закроете никогда.
Кто бы мог подумать: Матерн, пришедший судить ветеранов Анкенриба и Тольксдорфа, превратился теперь в беспристрастного арбитра: он отвергает предложенные ему в порядке дружеского подкупа подставки на фирме «Маннесманн», которые с лихвой могли бы прокормить хозяина и его собаку, и стоит теперь, сама неподкупность с овчаркой на поводке, окруженный стайкой унтерратских юниоров. Ребята в синих тренировочных костюмах обступили его почтительным полукругом, а он — тоже в тренировочном костюме, но бордового цвета — выставив перед собой для наглядности кулак, объясняет премудрости ударов тыльной и внутренней сторонами. И пока он, уже опустив кулак, демонстрирует слушателям ударные поверхности тыльной стороны кулака и внутренней части запястья, воскресное утреннее солнышко ослепительно сияет на его голом лысом черепе — но это только отражение. Унтерратские юниоры ждут не дождутся, когда же им можно будет применить в деле почерпнутые у Матерна познания: его теперь уже горизонтально вывернутый кулак показывает плоскости и точки соприкосновения с мячом при выполнении ударов снизу и особенно коварного резаного удара. А напоследок, после бодрой, в охотку проведенной тренировочной игры и отработки стартовой скорости защитниками с помощью специальных упражнений, он рассказывает юниорам свои истории из военных и мирных времен. Темно-синие тренировочные костюмы образуют вокруг своего бордового тренера хотя и непринужденно сидячий, но напряженно-заинтересованный полукруг. Наконец-то хоть кто-то всерьез взялся за молодежь. Ни один вопрос не упадет безответно на газон спортплощадки. Матерн во всем разбирается. Он знает, почему дошло до такого; какой была неразделенная Германия и какой могла стать; и кто несет историческую вину за все это; и где сегодня пристроились вчерашние убийцы; и что надо делать, против чего выступать, чтобы никогда впредь не доходило до такого. Он умеет с молодежью. Из любой идейной каши извлечет чеканный и доходчивый вывод. Лейтмотивы — красной нитью и кровью. Лабиринты превратит в магистрали. Когда тренер Матрен говорит: «Вот это и есть наше и поныне не преодоленное прошлое» — унтерратские юниоры только в нем, своем наставнике, видят того, кто способен это прошлое преодолеть. В конце концов, он ведь это давно уже проделывает, раз за разом:
— Когда я, например, этого присяжного чрезвычайного суда, а потом и самого судью привлек к ответу, оба этих мерзавца тут же у меня пардону запросили, вот ведь как, а этот районный партийный секретаришко Зелльке в Ольденбурге, который раньше строил из себя ого какую птицу, как увидел меня вместе с псом, так сразу в слезы…
Вообще, упоминания о псе Плутоне, который неизменно тут как тут, когда полукругом рассевшееся юношество постигает суть прошлого и настоящего, играют в нескончаемой педагогической поэме роль рефрена: «И когда мы с псом к Везеру… Пес был при мне, когда в Альтене, что в Зауэрланде… Пес свидетель, что я в Пассау…» Ребята рукоплещут, слушая, как Матерн низверг очередного «из бывших». Они в восторге: тут тебе и тренер, и живой пример в одном лице. Жаль только, что во время этой вполне нужной и полезной заупокойной по нацизму Матерн не устает поминать, причем отнюдь не только в придаточных предложениях, неизбежность победы социализма.
«Какое отношение имеет Маркс к кулачному мячу?» — единодушно недоумевает правление клуба.
«Имеем ли мы право допускать, чтобы на наших спортплощадках возделывалась питательная почва для оголтелой пропаганды с востока?» — вопрошает уже в письменном виде смотритель стадиона, адресуясь со своим вопросом к руководству спортклуба «Атлеты» (Унтеррат).
— Наша спортивная молодежь не намерена терпеть далее подобные безобразия, — настаивает почетный председатель клуба на заседании в кабачке. Матерна он знает еще с довоенных пор. — С ним уже и тогда были те же самые сложности. Не умеет жить в коллективе. Портит моральный климат.
По его, председателя, мнению, которое дружно поддержано кивками присутствующих и негромкими репликами типа «Совершенно справедливо!», настоящий унтерратский спортсмен должен не только с большой физической самоотдачей совершенствовать свое мастерство, но и сохранять в чистоте свой духовный облик.
И вот, в который раз за столько собачьих лет его не слишком пока что продолжительной жизни, дело Матерна опять разбирается судом чести. Точно так же, как когда-то младопруссаки со стадиона Генриха Элерса и потом штурмовики отряда СА «Лангфур Север», «Атлеты» из Унтеррата принимают решение вторично вычеркнуть имя Матерна из списков членов своего клуба. Как и в тридцать девятом году: исключение из клуба, запрет на посещение арены, принято столькими-то голосами «за» при двух воздержавшихся. Воздержались только бывшие товарищи Матерна по команде Анкенриб и Тольксдорф, что воспринято присутствующими с молчаливым, но всеобщим одобрением. В заключение почетный председатель подытоживает:
— Пусть радуется, что мы оставляем всю эту историю между нами. В прошлый-то раз делу был дан ход, и расследовалось оно на Кавалерийской улице, если вам это о чем-нибудь говорит.
НЕ ЗАНИМАЙСЯ СПОРТОМ. ИНАЧЕ СПОРТ ЗАЙМЕТСЯ ТОБОЙ.
О, Матерн, сколько же еще поражений тебе предстоит списать со счетов по графе побед! Какая среда тебя не выплюнула — после того, как ты ее покорил? Выпустят ли когда-нибудь в качестве учебного пособия для школ карты обеих Германий, где, как и положено, двумя скрещенными сабельками будут отмечены все твои битвы и сражения? Будут ли говорить: победа Матерна под Витценхаузеном выявилась утром такого-то?.. На следующий день после битвы при Билефельде победителя Матерна чествовал Кельн на Рейне. Победа Матерна в Дюссельдорф-Рате имела место третьего июня 1954 года… Или твои победы не войдут в учебники истории строчками дат и скрещенными сабельками на картах, а останутся в устном предании, в полусказочной молве бабушек, окруженных стайками внучат и внучек: «И тогда в сорок седьмом собачьем году, в это собачье время пришел к нам один бедолага с собакой, и хотел наделать дедушке неприятностей. Но я взяла этого типа за плечи, он, кстати, совсем неплохой малый оказался, и отвела в сторонку, и очень скоро он стал у меня как шелковый, как котенок прямо, ласковый, только что не мурлыкал…»
