М.К.Кантор - Учебник рисования, том. 2
Кузнецов просил ответить просто и ясно, а если бы вдруг узнал, что происходит в жизни Павла, - он бы Павла перестал числить в союзниках. Его жена - а Павел называл Юлию Мерцалову именно женой - каждый день виделась с этими вальяжными людьми, с депутатами, министрами, лидерами партий, и Павел много слышал о них. Юлию Мерцалову подвозили домой длинные лимузины, и она, прощаясь с энергичными богатыми провожатыми, подставляла щеку и улыбалась. Юлия рассказывала ему про вечера, которые проводила на приемах в закрытых клубах; там, среди мягких кресел, свечей, гобеленов, солидные люди решали, какую газету поддержать, а какую нет, какому политическому движению назначено будущее, а какое завтра умрет. И - совсем как Кузнецов сегодня - Павел задавал растерянные вопросы. Зачем тебе встречать этих мерзавцев, спрашивал Павел, зачем сидеть за одним столом? Этот Щукин - он же подонок Кротов - взяточник и карьерист, разве нет? Юлия отвечала: это моя работа, от подонков многое зависит. Что делать - других нет. Как я устала от них, если бы ты знал. Боже мой, как я устала. И Павел соглашался с ней: дело - есть дело, надо встретиться с хамом, который дает деньги на газету, надо посидеть в кафе с вором, который размещает на первой полосе рекламу. Разве его собственная стратегия отличалась от стратегии его жены?
- Да, - сказал Павел Кузнецову, - они решают, конечно, многое. Но не все. И боятся других, которые тоже что-то решают. Они все друг друга боятся, эти мерзавцы, - он не удержался, слово «мерзавцы» употребил.
- Понимаю, - сказал Кузнецов, - демократия. Сталина не боятся и рады. Раньше Сталина боялись, а теперь Кротова. Лучше им стало. Слышал я, - сказал Кузнецов задумчиво, - было время, у нас банкиров стреляли. Теперь не стреляют?
- Теперь по-другому делают. Отнимают деньги, а банкира шлют куда подальше - чтобы не мешал.
- Ему там, поди, неплохо. Деньги все не отнимут. Он и на остаток проживет, не похудеет, - сказал Кузнецов. - Стрелять, оно надежнее.
И человек на соседнем участке поддержал его:
- Верно говоришь.
- Или мы их закопаем, или они нас.
- Хороший сегодня денек: серенький - и без ветра.
Человек, стоявший над соседней могилой, повернулся к ним - это был Струев. Кузнецов, который хорошо запоминал лица, подошел к нему. Узнавать Кротова или Голенищева ему не хотелось - но Струева он приветствовал.
- А я отпустил одного. Банкир. Хотел прибить, а не стал.
- Ты с банкиром дрался?
- В руках его подержал.
- А охрана? - спросил практичный Струев.
- Не было охраны. Так, вертелись разные деятели.
- Сколько их было? - спросил Струев.
- Пятеро. - Кузнецов сосчитал.
- Ах, пятеро. Это пустяки.
Кузнецов посмотрел на Струева с уважением. Человек с кривыми зубами ему нравился.
- Вот ты человек бывалый, - сказал Кузнецов уважительно, - ты мне скажи, если женщина воет, это она от удовольствия воет - или от боли?
- Я одну женщину знаю, - ответил Струев, - она на луну воет ночью. Думаю, от злости воет. Но она революционер - ей положено.
- А лет ей сколько? - спросил Кузнецов.
- Сто.
- Понятно, - сказал Кузнецов, - если бабе сто лет - как не выть.
VI
В памятном разговоре с Анжеликой он сказал:
- Могу адрес Кротова дать. Иди к нему, счастье упустишь.
- А что думаешь, в этой дыре сидеть буду? Так моя молодость зря пройдет.
- У Кротова квартира большая, - сказал Кузнецов, - тебе понравится.
- Может, он меня ждет. Я знаю, когда у мужчины интерес. Ага, ревнуешь? Надо по-честному. Ты скоро трехкомнатную продашь, а мне - что? Переживаешь, что я ухожу? Ага, страдаешь.
- Нет, - сказал Кузнецов, но ему стало неприятно, что она уходит.
- Молодость упускать, кому хочется? Ты не думай, я к тебе дружеские чувства сохраню, ага. Я тебе уже добро сделала, квартиру сторговала, и еще сделаю.
Анжелика ушла, а Кузнецов напился и лег спать. Утром соседи сказали ему, что подали заявление в милицию: описали безобразный дебош, проститутку в белых ботфортах, битье стекол, матерные выражения.
- Соглашайся на комнату, - посоветовал пенсионер Бесфамильный, - с людьми надо в мире жить. А то выдумал: однокомнатную ему подавай. Согласишься - и мы заявление заберем.
- Не надо мне ничего, - сказал Кузнецов. - Отвяжись.
- Так-то лучше. С людьми надо по-человечески. За добро-то добром платить надо, Саша. - Голос Бесфамильного дрогнул, и старческий глаз его увлажнился.
И снова Кузнецов пил: каждый его следующий день был похож на предыдущий, после истории с Анжеликой мало что изменилось. Бутылка водки покупалась с утра, и весь день Кузнецов прихлебывал по глотку - к обеду выпивал всю бутылку. Вечером же пил в случайных компаниях что попало, выпивал много и засыпал. Иные собутыльники Кузнецова давно покинули этот свет: человеку отмерено определенное количество алкоголя, которое можно влить в себя без последствий. Но Кузнецов не умирал, не впадал в сомнамбулическое состояние, не болел, он только худел - до того, что в нем сохранились лишь жилы и кости, - и черты его приобрели еще более пугающий характер. Если приходилось гражданам столкнуться на улице с этим худым злым человеком, они старались поскорее разойтись с ним и не вызвать его раздражения.
Кузнецов вспоминал Анжелику и, напиваясь, предпринимал попытки разыскать. Подъехал он и к дому на Малой Бронной улице, где обитал Кротов, походил у пруда, поговорил с охраной: девушку в белых сапогах не видали? Она с вашим жильцом встречается. Ну, лысенький такой урод, не видали? Что, спросить нельзя? У вас тут секреты? Если видели, скажите, а врать не надо. Никого, разумеется, Кузнецов не обнаружил - лишь вызвал недовольство охранников. Однако те вели себя осмотрительно: никому не хотелось без нужды ссориться с этим несимпатичным человеком.
VII
В один из тусклых осенних дней Кузнецов навестил семейное кладбище. Он приехал с лопатой, вскопал участок, купил у кладбищенских бабок семена неизвестно каких растений, насыпал в землю, затоптал ногой. Сырая осень, мокрые листья - если бы Кузнецов был склонен к меланхолии, он бы мог провести среди могил упоительные часы. Однако он к меланхолии склонен не был - и к тому же одновременно с ним на кладбище оказались и Павел Рихтер, и Семен Струев - уединения не получилось. Кузнецов припас бутылку на случай одинокого сидения у могил - но доставать ее не стал: с интеллигентами разве выпьешь? Впрочем, Струев ему нравился.
- Я тебя помню, - сказал Кузнецов Струеву.
- И я тебя.
- У тебя все в порядке? Помощь не нужна? - Кузнецову захотелось так сказать. Он даже подумал угостить Струева водкой, но удержался.
- Справлюсь, - сказал Струев.
- А то всякое бывает, - сказал Кузнецов, - если что, ты скажи, - и Струев ему улыбнулся, показал желтые клыки.
- И ты мне скажи, если что.
- Ладно, - сказал Кузнецов.
Павел сказал Струеву:
- Вы оказали большое влияние на моего родственника.
- На мальчика? Не хотел его испортить, - сказал Струев.
- Антон рассказывал ваш рецепт смелости.
- Развлек молодого человека.
- После разговора с вами полез драться - сразу с тремя мальчишками.
- Победил? - спросил Струев.
- Нос ему разбили - и все.
- Ну - сказал Струев, - я в этом не виноват. Я сказал, что надо побеждать
- А меня в ученики возьмете? Мне очень нужно победить.
- Нет, - сказал Струев, - вас, Павел, учить не стану. Вы рисуете - и рисуйте себе.
- Надо так нарисовать, чтобы победить.
- Если есть время, можно рисовать. У меня терпенья не хватает.
- Скажи, - спросил Кузнецов, - а ты бы точно на пятерых полез?
- Почему нет, - сказал Струев.
- Трудно, - сказал Кузнецов, подумав, - с пятерыми трудно.
- Это как ударить, - сказал Струев.
- Верно.
Павел отошел в сторону. Ему нужно было постоять около отца, сделать так, чтобы лицо отца возникло перед ним, чтобы отец заговорил. Он попрощался с Кузнецовым и Струевым, сделал вид, что уходит.
- Пойду и я, - сказал Струев, когда Павел отошел.
- Пора, - сказал Кузнецов. - Дела. - Идти было некуда, и расставаться с кривозубым Струевым не хотелось.
- Увидимся, - сказал Струев и протянул руку.
- Здесь, на кладбище, - сказал Кузнецов, - или у моей родни нерусской встретимся. Как тогда.
- Можем и там.
- Слушай, - сказал Кузнецов Струеву, - у меня водка есть. Понимаешь, бутылка оказалась в кармане.
- Понимаю, - сказал Струев.
- Выпьешь со мной?
- Выпью, - сказал Струев, - а не хватит, мы у бабок еще купим.
- Верно, - сказал Кузнецов, - достанем, если надо.
- Обязательно, - сказал Струев.
35
Художник должен сделать усилие, чтобы не быть посредственностью. Надо принять данное решение твердо и никогда от него не отступать. Быть посредственностью - позорно, так надо сказать себе однажды. Это серьезное решение, отвечай за него.
Это тем тяжелее, что с точки зрения искусства, как общественного института, быть посредственностью - и надежнее, и честнее, и талантливее. С течением времени именно посредственности стали представлять искусство, оттеснив великих художников и объявив их нежелательным исключением из правил. Самую плоть истории искусств, тот материал, который изучается многочисленными историками и кураторами, составили так называемые художники второго плана - неисчислимое серое большинство. Именно это серое большинство, по общему признанию, и является настоящим профессиональным искусством, подлинной историей искусств. Тысячи исследователей посвятили себя изучению оттенков и полутонов в картинах бессмысленных художников - пребывая в твердой уверенности, что таким образом они вступают в диалог со временем. Эти тысячи знатоков в свою очередь являются посредственностями - но общий вектор развития от того не меняется: именно усредненное качество, мысль без полета, ординарная серость и есть критерий сегодняшней истины.
