Макар Троичанин - Кто ищет, тот всегда найдёт
— Разве это по-людски? — спрашиваю, ужасаясь жестокости сородичей, у Сашки.
— Хуже зверей, — соглашается он.
А двуногие звери, забыв о человечьем обличии, о существовании души, торопясь, хватали ещё живую рыбу, безжалостно вспарывали ножами её брюхо и вываливали, помогая рукой, икру в бочки. Опустошённую рыбу перехватывали другие, укладывали в другие бочки и засыпали солью. Конвейер действовал слаженно и быстро, не оглядываясь на прошлое, не заглядывая в будущее, живя сегодняшним, сиюминутным.
Не успели мы, вернувшись, как следует передохнуть и опомниться от гнусной экскурсии, как лагерь заполнился возвратившимися парнями, возбуждёнными богатой добычей — каждый приволок по мокрому мешку несчастной рыбы, не добравшейся до заповедного садка. Уютный наш лагерёк превратился в отвратительный рыборазделочный цех, где все резали, выдавливали, солили и выкручивали икру из защитной природной оболочки остроконечными палочками. И все ели эту рыбу, захрустывая сухарями и захлёбывая жирным чаем. Тошнотно и выворотно! Чтобы не видеть и не нюхать, пошёл в гости. Но и там оставшаяся пара мужиков занималась тем же. Вся страна, весь мир резал, давил, солил. Хорошо, хоть Дмитрий сидел в палатке, доблагоустраиваясь и проверяя снаряжение.
— Заходи, заходи, — приглашает радушно. Стол у него накрыт фанерой и застелен чистой белой бумагой — одно удовольствие на таком работать, даже боязно опереться грязным локтем. Рядом со столом, в торце, смайстрячен вкопанный табурет, всё — как в лучших домах Парижа. Сел на него, а хозяин — на лежанке, на свежих ветках. Спальник свёрнут в головах, чтобы не пачкался и не мялся, не то, что у нас. У нас на нём и сидят, и лежат днём, превращая постепенно чехол в засаленную тряпку.
— Ну, как, насмотрелся?
— Во! — режу ребром ладони под подбородком. — По самое горлышко! Никогда не думал, что наш брат-геолог способен так гадить в собственном доме.
Дмитрий встаёт.
— Погоди, — говорит, — чаю принесу, у меня печенье есть. Тебе какой, покрепче?
— Давай, — соглашаюсь, постеснявшись заикнуться о сгущёнке. Когда, причмокивая, опробовали запашистый, духмяный чай да скромно заели печенюшкой из пачки «Октябрь», хозяин продолжил начатую тему:
— Ты видел, — защищает своего брата, — не геологов, а буровиков и строителей, а они в тайге не дома, а в командировке, им здесь всё трын-трава. Кстати, в командировке все ведут себя по-скотски, что геологи, что буровики, налижутся — и море по колено. — Я вспомнил Когана с Хитровым у Алексея. — И сам, небось, не лучше? — улыбается, смягчая догадку.
— Не-е, — скромно отказываюсь от престижной репутации. — Я всего в одной командировке был, у соседей.
— Всё впереди, — успокаивает Кузнецов, допивая чай и отставляя кружку на полочку, прибитую к стояку. А мне никак не хочется превращаться в свинью где бы то ни было, и почему-то верится, что со мной такого не будет.
— Как они рыбинспектора не боятся? — удивляюсь деловитости и спокойствию механизированных браконьеров. — Нагрянет потайно, и загремят в тайгу не в командировку, а надолго.
Дмитрий смеётся.
— Так он, — объясняет, — предупредил, что уезжает с помощником в город на неделю.
— В самый нерест?
Дмитрий ещё больше радуется.
— Ты где, — спрашивает, — родился? Ему дом построили, один из лучших в посёлке, машина в любое время к услугам, на складе пасётся, как у себя в кладовке. Когда же ему уезжать? Ты думаешь, икра и рыба буровикам и строителям? Им, конечно, тоже немало достанется, но основная масса разойдётся по всяким начальникам, нашим и райисполкомовским, немало отвезут и в Управление. Так что, рыбинспектор знает своё место и своё время, иначе бы давно сменили. — Мне от Димкиных слов стало как-то нехорошо, муторно. Захотелось спрятаться где-нибудь в глухой тайге, в избушке, и жить там, ничего не зная о человеческих подлостях. Зря не напросился вместо Колокольчика в староверы. Выходит, что главные, злостные браконьеры — не единичные мужички, которых нещадно отлавливают и сурово судят почём зря, а сам инспектор с мафиозным руководством района. Стыдно и за них, и за себя, что ничего не в силах изменить, ничем не могу помочь беззащитной природе. Во всяком случае, охоту к красной рыбе у меня надолго отбили. — Хорошо тебе, — корит, смеясь, адвокат, — с твоей комплекцией да без жены много не надо, и на Марсе проживёшь. — Мне и впрямь захотелось на красную пустынную планету. — А нам с семьями, — продолжает, — да с телесами, — хлопает себя по брюху, — что прикажешь делать? Каждый вертится, как может — такова жизнь. Вертится и не мешает вертеться соседу.
Ну их всех, думаю, хватит мне рыбной темы, пора менять разговор на более приятный.
— Вам что, — спрашиваю, — Коган передал материалы по участку?
— Нет, — отвечает Дмитрий, — не видел.
— Странно, — тяну удивлённо, — материалов нет, а вы уже дорогу почти закончили и не сомневаетесь, что бурить надо.
— В чём сомневаться-то? — удивляется и он в свою очередь. — Вы музыку заказываете, вы и сомневайтесь, а нам-то с какой стати?
— А всё же, — не сдаюсь, — вдруг никакого месторождения не будет?
— Да и слава богу! — разит меня наповал. — Знаешь, сколько мороки с ними? — Я, конечно, не знаю, но хотелось бы просветиться на недалёкое будущее. — Одной документации надо сделать томов на полсотни, да карт и разрезов разных не одну сотню — геологические отчёты по стадиям, в Мингео, в Госкомиссию по запасам. Провести бесчисленные опробования и анализы в различных чужих лабораториях, сконцентрировать в бесчисленных таблицах, в которых, в конце концов, сам чёрт не разберётся. Всей камералке убыточно работать не один год. Замучаешься, пока защитишь и сдашь. Понаедут всякие комиссии, инспектора, эксперты, каждого корми, пои и на дорогу что-нибудь дай, иначе зарежут без ножа. Нет, дорогуша, мне пришлось однажды повариться в этой каше, больше не хочу.
— Так ведь, — спрашиваю, — не за так?
Он зло смеётся: — Ха-ха-ха!
— Не за так, — согласен, — месячный оклад дадут в качестве поощрения, а ещё — значок первооткрывателя, если достанется после начальства.
— А если месторождение потянет на Ленинскую? — интересуюсь с замиранием сердца.
— Один чёрт, — рубит воздух ладонью Дмитрий, — вместо значка получишь медальку и почётное звание и всё тот же оклад.
— А премию? — не утерпеваю спросить о самом главном.
— Премию ты сразу перечислишь в Фонд мира, и не рыпайся. — Всё, решаю как всегда окончательно и бесповоротно, ухожу вместе с профессором в леспромхоз. Не позволю издеваться над собой. — Так что, — продолжает Кузнецов, — лавры мы отдадим вам, а себе оставим километры дорог и метры бурения. Двух-трёх глубоких скважин с дорогами по вашему заданию нам хватит, чтобы без хлопот и нервотрёпки получить и без месторождения по месячному окладу. Так что, если в будущем, когда сделаешься техруком, у тебя появится охота делиться в такой пропорции, за нами дело не станет, — он весело смеётся. Но мне почему-то кажется, что в будущем не понадобятся лавры, тронутые ржавчиной.
— Разве, — допытываюсь, — Коган ни о чём не знает?
— Причём здесь знает или не знает? — фыркает Дмитрий. — У него свой интерес, у Короля свой… — а у меня никакого! И стыдно почему-то, и обидно и за себя, и за пацанов, и за … Родину. Все кормятся из её неисчерпаемых закромов, и никто не хочет пополнять. — Не думаю, — продолжает растлитель неокрепшей души, — что Роман Васильевич верит в здешнее месторождение. — Роман Васильевич Король — это их главный геолог.
— Ты не завираешь слегка? — спрашиваю в отчаяньи.
— А что я такого сказал? — удивляется Кузнецов.
Нет, я, наверное, и вправду не здесь родился.
Продолжению увлекательной беседы помешал нарастающий топот копыт. Я вышел и трижды глубоко вздохнул, очищая душу и мозги и завидуя канатной нервной системе заядлого волейболиста.
Стёпа принёс пяток рябчиков и с ходу стал проситься на рыбалку — господи, и охотник туда же! — пришлось отпустить для отрядного уравновешивания, а тут подошли и удачливые заготовители и себя просят отпустить на два-три дня, отнести добычу домой, а то испортится. Спрашиваю мудрого совета у Горюна, а тот спокойно отвечает, что отпустить, ясно, надо, если нет ничего сверхсрочного. Ничего, кроме моего нервного зуда, не оказалось, и вече постановило, что все с утра умотают, а Горюн даже подвезёт их до избушки. Обрадованные парни сразу затеяли буржуйский суп с макаронами, а мы с конюхом-добряком устроили жиденькую жердевую загородку для лошадей, подвесили им колокольчики на случай, если выломятся из неё, позвали свободных рыбоделов, и все вместе нарвали однокопытным свежей травы на ночь. Горюн задал им овса, и можно было идти ужинать. Наконец-то удалось пошамать с удовольствием, а мужики, подлизываясь, а может быть — лучше бы так — с уважением шмякнули в мою миску целую тушку, знай обгладывай да выплёвывай кости.
