Виктор Пономарев - Записки рецидивиста
— Понимаю тебя, понимаю, Дим Димыч, хотя у меня судьба немного получше оказалась, — сказал Хари.
А меня словно прорвало на воспоминания о неблаговидных делах коммунистов.
— Я вот, Хари, когда еще пацаном сидел в Ванино, так у нас в зоне много политических было, это кто по пятьдесят восьмой статье сидел. Их считали врагами народа. Так лагерное начальство нас, уголовников, специально на них натравливало, и мы их убивали. А когда вся зона объявила голодовку, чтобы пайку прибавили, так наша братва первая не выдержала, взяла пищу, а «глухари» (политические) насмерть до последнего стояли. Вот тогда и мы поняли, что не правы и попали под влияние коммунистов. На что дядя Ваня Фунт, вор в законе и пахан зоны, и тот на сходняке признал: «Виноваты мы сами, и первые дешевнули в их глазах. Вот так, братва, с сегодняшнего дня „глухарей“ и „тузов“ не обижать и делиться с ними последним. Узнаю, кто будет беспредельничать, шкуру спущу». Я тоже начинал понимать, что к чему. Понимал, что политические, хоть и бывшие коммунисты, но из тех, кто не побоялся и бросил вызов режиму коммунистов. А сколько и каких хороших людей сидело в зоне, сколько военных командиров было, даже командующий Черноморской флотилией в нашей зоне был. А Константин Федорович, подполковник, он во время войны фронтовой разведкой командовал. Так ему уже после войны недостачу военного обмундирования и сукна пришили и «четыре петра» (двадцать лет) отломили. А это человек был: он не то что моток сукна, он нитку чужую не возьмет. Это его я спас, когда два вора «замочить» его хотели, я их сам чуть не зарезал. Я-то хоть и пацан был, но входил в «пристяжь» (окружение авторитетного вора) самого Фунта. А сроки какие у «глухарей» были если не двадцать, то двадцать пять лет и «до особого распоряжения». Даже когда Сталин умер, никого из них не амнистировали, только нас — уголовников. А они в большинстве своем из лагерей не вернулись, так и остались лежать на чужбине в безвестных могилах. Вот и мне с детских лет не везет: то в тюрьме, то в бегах. Сейчас опять в бегах, и сколько это протянется, одному Богу известно. Но чую, погорю, и опять потянут лес валить или уголек долбить. Да что это я, Хари, нюни распустил. Давай лучше выпьем, пока на свободе.
Мы выпили, и я предложил Хари:
— Пойдем на вокзал сгоняем, возьмем мой сидор с барахлом да бухаловом еще затаримся, раз масть пошла.
Вышли из хаты, на улице поймали такси и поехали на вокзал. «Волка» отпускать не стали. В камере хранения я забрал сумку, и с этим же «волком» мы стали рыскать по «тупикам», затарились выпивкой, едой и приехали на хату. Снова вдвоем с Хари сели за стол, он включил магнитофон. Под музыку мы продолжили «двигать от всех страстей». Но на этот раз поговорить нам толком не пришлось. Подвалила шобла ребят с девушками. Мне они тоже привели и обрадовали прямо с порога.
— Дим Димыч, это тебе подарок.
Телка с ходу подрулила ко мне, села рядом и, нагло разглядывая меня, сказала:
— А ты, дядя, ничего. А любить ты умеешь? И есть чем?
От такого «душевного» обращения ко мне сразу я немного опешил даже. Но быстро сориентировался, решил «играть» в таком же ключе и достойно выйти из этой ситуации. Улыбаясь и чтобы не обидеть девушку, я взял ее руку и засунул в свой карман брюк, как раз тот, который изнутри был сильно порван, и ласково сказал:
— Попробуй, помацай мой снаряд. Может, подойдет?
А сам стал наблюдать за девушкой. По мере того как ее рука опускалась все ниже по снаряду, я видел, как глаза девушки делаются все шире и шире и отвисает подбородок.
— Ну что? — спросил я.
— О Боже ты мой, мамочка родная, — испуганно прошептала девушка.
— Тогда надо приступать к делу, — сделал я вывод после ее слов.
Встал из-за стола, подхватил «биксу» на руки, понес в другую комнату и положил на кровать. Дальше было делом техники: прикрыл дверь, включил магнитофон, раздел девушку и сам разделся. Девушка с трепетной жадностью стала целовать мне грудь, живот и ниже. А потом, потом «забил снаряд я в пушку туго», но тут игра плохая вышла, как будто я всадил ей дышло. Телка заорала нечеловеческим голосом, за дверью раздался дружный хохот кодлы «шировых», а я сказал:
— Тише, дура, расслабься и лежи, как дрова.
Девушка стала скулить все тише и тише и окончательно успокоилась. Трахались мы часа полтора почти без остановок. После этого поднялись, шутя, я сказал:
— А ты, дурочка, боялась, только юбочка измялась. Пойдем, а то компания, наверно, ждет результата.
— Ты, дядя, шутник, оказывается. Хороши ваши дурацкие шутки, если полчлена оказались в желудке, — довольно улыбаясь, ответила «бикса».
Шатаясь, мы пошли в ванную комнату. Помылись, привели себя в порядок, оделись, вышли в большую комнату и подвалились к компании за столом. Себе и девушке я налил по стакану водки, сказал:
— Давай за встречу и знакомство выпьем, только до дна.
Я выпил стакан, она осилила половину. Немного закусив, я снова налил себе, предложил Лиле, так звали девушку — мы с ней только сейчас познакомились, — выпить на брудершафт.
После этой дозы Лилька закосела, стала болтать лишнее.
— Наконец-то мне мужчина настоящий попался. Раньше все слюнтяи да гомики попадались. А это настоящий мужчина.
Я стал толкать Лильку в бок, говорить:
— Ну, во-первых, на конец ты мне попалась, а во-вторых, Лиля, прекрати болтать лишнее, а то расхвалишь меня и твои подруги тоже захотят попробовать. А я-то не железный, вдруг уломают? Тогда что?
Она сообразила немного, ответила:
— И то правда, Дима. Так и увести могут.
Потом Лиля стала рассказывать про себя, про родителей своих. Отец у нее, оказывается, профессор, а мать — врач. Живут они в достатке, ни в чем не нуждаются. И живет она в свое удовольствие. Я слушал Лильку, а сам думал: «Вот, родители у тебя образованные, а ты самая настоящая блядь, только, может, почище и поопрятнее уличных. Неужели родители ничего не знают о твоей жизни? Была бы моей дочкой, так убил бы, наверно. Я и сам-то по происхождению дворянин, но если бы ты, дура, узнала, что я убийца, бандит-рецидивист и нахожусь сейчас в бегах, то не знаю, как бы ты отнеслась к такому известию. В общем, не известно, кто кого стоит». Но я не стал испытывать судьбу и отпугивать девушку, поэтому, пораскинув уже захмелевшими мозгами и не найдя ничего лучшего, сказал ей с серьезным видом:
— Ты знаешь, Лиля, а я внук полковника Кудасова. Может, слышала о таком? Он в армии генерала Деникина служил начальником контрразведки.
Мое сообщение произвело на публику хорошее впечатление. Разговоры за столом смолкли, все уставились на меня, как бы заново увидев. А я продолжал «гонять подливу»:
— Я прибыл на Родину из-за кордона, чтобы помочь стонущему от коммунистов народу вернуть отобранную свободу и независимость. Хари может подтвердить мои полномочия, — кивнул я в сторону Хари.
Он сделал многозначительный кивок и сказал:
— Да, господа, это так.
Тут я вспомнил, что Хари только вчера говорил всем, что мы с ним «чалились» на «особняке» в «Долине смерти». Но подумал: уж если я сам забыл об этом, то «шировые» тем более. Поэтому продолжил:
— Кстати, господа, я не представился. Прошу извинения. Я Дмитрий Кудасов, ныне подполковник ЦРУ. Позавчера ночью я с группой диверсантов был выброшен с «боинга» в районе Тарту. А сегодня, господа, я с вами сижу за одним столом, — сказал я, а для большей убедительности нагнулся, из своей сумки вытащил десантный автомат, взял его за ствол, протянул к дальнему концу стола и рукояткой, как кочергой, зацепив бутылку с шампанским, подвинул ее к середине стола. Взял бутылку и разлил содержимое по фужерам.
Все сидели затаив дыхание, кто-то выключил магнитофон. А я, почесав автоматом себе спину и бросив его в угол комнаты на матрац, сказал:
— Господа, я предлагаю выпить за свободную Эстонию. Ваша помощь скоро потребуется. Родина с надеждой смотрит на вас. Зиг хайль!
Раздались робкие «зиг, зиг», потом все разобрали фужеры, стали чокаться и пить. А я продолжил свой монолог и еще долго «гонял подливу», так уж у меня масть покатила. В конце своей речи, обращаясь к Лильке, я сказал:
— А тебя назначаю своим личным ночным секретарем. Все гениальные мысли меня посещают ночью. Еще думаю, но это опосля, внедрить тебя в «сучий парламент» (административные органы), чтобы иметь полную информацию, что там еще затевают менты и коммуняки. Будешь нашей Матой Хари.
В этот момент я почувствовал, как, видимо, в знак признательности за столь высокое назначение рука новоиспеченной Маты Хари полезла в карман моих штанов. Но на интимный диалог с ней в данный момент я был не расположен, поэтому поднялся из-за стола, жестом поднял Хари, и мы вышли с ним на улицу. Хари, улыбаясь, сказал:
— Ну, Дим Димыч, в натуре ты молодец. Я узнал еще одну сторону твоего таланта. Если бы я не знал тебя по зоне столько лет, я бы сам все принял за чистую монету. Ты так красиво «чесал по бездорожью», что я уверен, ни одна блядь не усомнилась в истинности твоих слов.
