Ричард Форд - День независимости
– Ну да. Ясное дело. – И Джо покачивает головой.
– За соседей Фрэнк отвечать не может, – сердито произносит Филлис (что, впрочем, не совсем верно). Она уже встала под аркой рядом со мной и смотрит на пустые полы и стены, возможно размышляя, совсем по-детски, о своей кончине. Другое дело, что сознание Филлис с такой возможностью смирилось.
– А кто проживает в соседних домах? – спрашивает Джо.
– С той стороны пожилая пара, Броднэксы. Руфус работал на нью-йоркском Центральном проводником в пульмановском вагоне. Видеть вы их будете редко, но они вам понравятся, уверен. А с этой – пара помоложе (и оба сукины дети). – Она из Миннесоты. Он ветеран Вьетнама. Интересные люди. Этот дом тоже мой.
– Так вам принадлежат два дома? – Джо оборачивается и, прищурясь, вперяет в меня полный лукавства взгляд – такой, точно я сию минуту неизмеримо вырос в его глазах, да еще и мошенником оказался.
– Два, но и только, – отвечаю я.
– И вы придерживаете их, ожидая, когда они будут стоить целое состояние? – Он усмехается. В говоре его вдруг прорезался техасский акцент.
– Они его уже стоят. Нет, я жду, когда они будут стоить целых двух состояний.
Лицо Джо складывается в еще более нелепую, самодовольно одобрительную гримасу. Он давно уж раскусил меня, но теперь видит, что мы с ним два сапога пара и оба – ловкачи даже большие, чем ему представлялось (пусть и мошенники), поскольку запасаться деньгой на будущее – это именно то, чем занимается, по его мнению, он сам, ну, может, и занимался бы, если бы не промотал два десятка лет, обратив их в Wanderjahr[114] по земле раскисающих ранней весной проселков, гололедиц, грунта с пренеприятнейшими показателями просачиваемости, перепродаж из разряда то густо, то пусто – и все это ради того, чтобы вернуться в реальный мир, сохранив лишь самые смутные воспоминания об отличиях четвертака от десятицентовика.
– Все это по-прежнему остается вопросом восприятия, верно? – загадочно провозглашает Джо.
– В наши дни сильно на то похоже, – отвечаю я, решив, что он, скорее всего, имеет в виду недвижимость. И принимаюсь погромче звякать в кармане ключами, демонстрируя готовность сделать следующий шаг, хотя занять себя мне до полудня решительно нечем.
– Ладно, хорошо, мне здесь понравилось, – сурово объявляет Джо, с силой кивая (техасский выговор исчез). Сквозь окно, в которое он смотрел, я вижу за тонкой занавеской в соседнем доме сонное, хмурое лицо глядящей на нас маленькой Винни Мак-Леод. – Что скажешь, куколка?
– Я могу здесь кое-что улучшить. – Голос Филлис проносится по пустой комнате плененным духом. (Никогда не усматривал в Филлис «куколки», но, впрочем, готов.)
– Может, Фрэнк продаст нам этот дом, когда мы получим наследство. – Джо показывает мне кончик языка и плутовато подмигивает.
– Два наследства, – подмигиваю я в ответ, – этот малыш стоит дорого.
– Ладно, идет. Два так два, – соглашается Джо. – Когда наживем два состояния, станем владельцами дома в пять с половиной комнат в черномазом районе Хаддама, штат Нью-Джерси. По рукам? Это история успеха, которой можно будет похваляться перед внучатами. – Джо комично округляет глаза, возводит взгляд к потолку и стукает себя средним пальцем по блестящему лбу. – А как насчет выборов? Вы за кого?
– Я, пожалуй, всей душой за тех, которые «взымай налоги и трать».
Джо не задал бы такого вопроса, если бы не отказался в этот самый миг от давно усвоенных им принципов культурного либерализма в пользу чего-то более убогого, более скудного и более подходящего его новому гештальту. Он рассчитывает получить от меня санкцию и на это.
– Вы хотели сказать «всей мошной», – флегматично поправляет меня Джо. – Но, черт возьми, да. Я тоже.
Вот уж удивил так удивил.
– А почему, не знаю. Мой старик (тот самый король китайских трущоб из Аликиппы) обладал развитой социальной совестью. Он был социалистом. Но какого хрена. Возможно, жизнь здесь вколотит мне в голову немного здравого смысла. Вот Филлис, она у нас погонщица слонов[115].
Филлис поворачивается и идет к выходной двери. Она устала, политика ей не интересна. А Джо награждает меня зияющей, тупозубой, младенческой улыбкой философического единства. Конечно, в таких делах ничего заранее сказать невозможно. Всякий раз человек, сочтя себя правым, с гарантией ошибется.
Приятно стоять на горячем тротуаре перед Маркэмами, укрывшимися в тени раскидистого платана, утешительно видеть, как быстро и аккуратно идея постоянства и неизменности доказывает свою иллюзорность и сменяется мыслью о неожиданно полученном от судьбы подарке.
За какие-то пятнадцать минут Маркэмы обратились в давних обитателей дома, а я – в их обременительного незваного гостя. Приглашения зайти как-нибудь, выпить лимонаду, посидеть с ними за домом в нейлоновых шезлонгах явно ждать не приходится. Оба стоят на тротуаре, щурясь от солнца и поглядывая в берилловое небо так, точно пришли к заключению, что только добрый проливной дождь – а не мой жалкий, оставшийся незамеченным полив – способен принести их двору ощутимую пользу.
Мы легко и просто договорились о помесячной оплате и о задатке размером в трехмесячную плату как о моем страховом полисе, – впрочем, я согласился, что если они за первые тридцать дней найдут дом, который захотят купить (что вряд ли), то деньги за один месяц я верну. Я вручил им брошюрку нашего агентства «В чем разница?», где простым языком описываются «за» и «против» аренды жилья в сравнении с его покупкой: «Никогда не тратьте на дом больше 20 % вашего общего дохода», хотя «В собственном доме всегда лучше спится» (не бесспорно). В брошюрке, однако ж, ничего не сказано о потребности «видеть» себя в доме, или о наложении санкций, или о вероятности того, что в выбранном вами жилище когда-либо происходили значительные события. Такие темы лучше всего обсуждать не с риелтором, а с психиатром. Под конец мы условились подписать документы завтра утром в моем офисе, и я сказал, что уже сегодня они вольны затащить в их «собственный дом» спальные мешки и заночевать там. Да и кто отказал бы им в этом?
– У Сони здесь на многое откроются глаза, – с уверенностью заявляет республиканка Филлис. – Ради этого мы сюда и приехали, хотя, наверное, о том не догадывались.
– Испытание реальностью, – холодно произносит Джо.
Оба они, уже держась за руки, говорят о расовой проблеме, пусть и обиняками.
Мы стоим у моей машины, буквально раскаленной, хоть сейчас и десять утра. Я держу под мышкой накопившуюся «мусорную почту» Харрисов и трентоновскую «Таймс», ключи от дома уже у Маркэмов.
Я знаю, что Маркэмы сейчас во власти того, что подобно редкому, роскошному аромату, – во власти вновь открывшейся перспективы обрести шанс на счастливую жизнь, ничуть не похожую на туманные, религиозно-этнически-исторические перспективы Ирва Орнстайна, хоть он, пожалуй, и заявил бы, что они суть одно и то же. Впрочем, Маркэмы испытывают и чувство более острое, равносильное тому, что охватило бы их при окончании тюремного срока за преступления, коих они просто не смогли избежать, за прегрешения и промахи, обычные для жизни, в которой все мы и неповинны, и виновны. В их воображении уже маячит еще неоформившаяся возможность заглянуть к Мирлен Биверс с горячим куском черничного пирога либо сочтенным не очень удачным «подарочным» горшком производства Джо; или обнаружить вместе с более близкими им по возрасту чернокожими соседями общность взглядов на сложности отношений одного из супругов с родней другого; или позволить заночевать в своем доме темнокожим детишкам; или выпестовать в себе качество, которое, как оба всегда полагали, обитало в их сердцах, просто в одноцветных Зеленых горах не было случая ему проявиться, – то магическое, отдающее шестым чувством понимание других рас, которое неизменно заставляло Маркэмов видеть в себе не совсем обычных белых людей.
Патрульная машина с одиноким негром за рулем медленно проплывает мимо нас в поисках бомбистов с Клио-стрит. Патрульный небрежно машет нам и следует дальше. Теперь это их сосед.
– Слушайте, когда мы перевезем сюда наше барахло, непременно пригласим вас на ужин, – говорит Джо, короткой хозяйской рукой обняв жену за округлые плечи и прижимая к себе. Ясно, что она рассказала ему о своих новейших медицинских заботах, – возможно, потому он и решился на аренду жилья и, возможно, ради этого она и рассказала. Еще одно испытание реальностью.
– С удовольствием буду этого ждать, – говорю я, стирая с шеи каплю пота и снова ощущая легкую боль там, куда угодил – в далеком отсюда городе – бейсбольный мяч. Я ожидал, что Джо по меньшей мере разок заведет разговор на тему аренда-покупка, но нет, он этого не сделал. Не исключено, что он все еще подсознательно подозревает меня в гомосексуализме и потому откровенничать со мной не желает.
