Гейл Форман - Куда она ушла

– Такое возможно, но поскольку это Лос-Анджелес, наверняка на тебя натравят крошечных чихуахуа, замотанных в дизайнерские тряпки, так что вреда от них никакого не будет. Компанию тебе составить?

– Ты это серьезно? Тебе разве не полагается остаться и оплакивать свой лучший поцелуй, доставшийся другому?

Брен бросила на меня дерзкий взгляд, словно поняла мою шутку и готова была подыгрывать. Это мне понравилось.

– Я не люблю радоваться или страдать из-за своих поцелуев на публике.

План у меня был только один – вернуться в отель в ожидавшем нас лимузине. Так что вместо этого я поехал с Брен. Она отпустила водителя, взяла ключи от своего громадного внедорожника, и мы поехали из «Юниверсал-Сити» на побережье.

По Пасифик-Кост-хайвей мы добрались до пляжа Поинт-Дюм, что к северу от города. По пути взяли суши на вынос и бутылку вина. Когда мы приехали, над чернильно-синей водой висел туман.

– Июньский мрак. – На Брен было короткое черно-зеленое платье с открытыми плечами, поэтому она уже дрожала. – Вечно я в такую погоду мерзну.

– А у тебя свитера или чего-нибудь еще такого нет? – спросил я.

– Как-то к остальному ансамблю ничего не подошло.

– Держи, – я отдал ей свой пиджак.

Она удивленно вскинула брови.

– Да ты джентльмен.

Потом мы сидели на пляже и пили вино прямо из бутылки. Брен рассказала о недавно завершенном фильме и о том, что в следующем месяце уже едет снимать новый. На том этапе она пыталась выбрать один из двух сценариев для собственной компании.

– Значит, ты в целом лентяйка? – поинтересовался я.

Она рассмеялась.

– Я выросла в аризонской клоаке, и мама мне всю жизнь твердила, какая я красавица и что мне надо стать моделью или актрисой. Она мне даже на солнце играть не разрешала – в Аризоне-то! – чтобы кожу не испортить. Как будто у меня ничего, кроме симпатичной мордашки, нет. – Брен повернулась ко мне, и я увидел, насколько у нее умные глаза, хотя, надо признаться, на действительно очень красивом лице. – Но и ладно, она стала билетом, по которому я смогла оттуда уехать. Но и в Голливуде все точно так же. Все считают, что я не более чем инженю, очередная банальная красотка. Но я-то знаю, как все на самом деле. И раз уж я решила доказать, что у меня есть и мозги, и если, условно говоря, мне хочется играть на солнышке, то мне надо найти проект, который засветится. Мне кажется, что в роли режиссера этого добиться будет проще. Все дело в контроле. Я, похоже, все хочу контролировать.

– Да, хотя что-то не удается, как ни старайся.

Брен устремила взгляд к темному горизонту, зарыла босые пальцы ног в песок.

– Знаю, – тихонько ответила она. А потом повернулась ко мне. – Мне жаль, что с твоей девушкой так вышло. Ее звали Мия, да?

Я поперхнулся вином. Услышать это имя в тот момент я никак не ожидал.

– Извини. Просто я спросила у Брук о тебе, и она рассказала вашу историю. Она не сплетничала. Но она же была в больнице и знает, что произошло.

Сердце хотело вырваться у меня из груди. Я смог лишь кивнуть.

– Когда мне было семь лет, от нас ушел отец. Самое страшное событие в моей жизни, – продолжала Брен. – Так что я представляю себе, что значит потеря такого значимого человека.

Я снова кивнул и отпил большой глоток.

– Сочувствую, – выдавил я.

Брен легонько кивнула.

– Но они хотя бы умерли все вместе. Ну, в какой-то мере это благословение. Я бы точно не хотела очнуться, если бы вся моя семья погибла.

Вино полилось у меня изо рта и носа. Я не сразу смог отдышаться и обрести дар речи. Но потом я сказал Брен, что Мия не умерла. Что она выжила и полностью восстановилась.

Брен смотрела на меня в таком ужасе, что я начал жалеть ее больше себя самого.

– О боже! Адам, это просто кошмарно. Значит, я ошиблась. Брук сказала, что больше о Мие ни слова не слышала, ну, и я бы то же самое подумала. «Падающая звезда» пропала с горизонта, а потом вышел «Косвенный ущерб», и в текстах столько боли, столько говорится о злости и предательстве, о покинутости…

– Да, – ответил я.

Брен смотрела на меня, а в ее зеленых глазах отражался лунный свет. Я понял, что она обо всем догадалась и без моих объяснений. И испытал огромное облегчение от того, что не придется все это пересказывать.

– Ох, Адам. Так, наверное, в каком-то смысле даже хуже?

Когда Брен это сказала, произнесла вслух ту мысль, которая меня иногда, к моему нескончаемому стыду, посещала, я в нее немножечко влюбился. И решил, что этого достаточно. Что это понимание без слов и зародившееся чувство к Брен расцветет когда-нибудь такой же всеохватывающей любовью, которую я некогда испытывал к Мие.

В тот же вечер я поехал к ней домой. Всю весну я катался к ней на съемочные площадки в Ванкувере, Чикаго, Будапеште. Я хватался за любой повод вырваться из Орегона, уехать от той неловкости, которая подобно толстому стеклу, как в аквариуме, встала между мной и остальной группой. Летом Брен вернулась в Лос-Анджелес и предложила мне переехать в ее дом в Голливуде.

– У меня там есть еще и гостевой домик, который вообще никак не используется – можем оборудовать там тебе студию.

Перспектива уехать из Орегона, подальше от группы, подальше от прошлого, и начать все сначала, в светлом доме со множеством окон, совместное будущее с Брен – в тот момент казалось, что именно это мне и нужно.

И так я стал половинкой в паре знаменитостей. Теперь нас с Брен фотографируют, даже когда мы заняты какими-то повседневными делами, например, покупаем кофе в Старбаксе или гуляем по парку Раньон Каньон.

Я должен бы быть счастлив. И благодарен. Но я никак не могу отделаться от ощущения, что моя слава не имеет ко мне никакого отношения; она принадлежит кому-то другому. «Косвенный ущерб» написан кровью Мии на моих руках, а именно он вывел нас в чарты. А популярен я стал, когда начал встречаться с Брен, так что это скорее связано не с музыкой, которую я пишу, а с девушкой, с которой я живу.

Что же до девушки – она отличная. Любой убьет за такую, с гордостью сделает ей ребенка.

Только между нами с самого начала, даже на той стадии, когда хотелось быть вместе постоянно, как будто бы стояла какая-то невидимая стена. Сначала я пытался ее разрушить, но даже чтобы пустить по ней небольшую трещину, требовались неимоверные усилия. И я от этого устал. Я стал искать оправдания сложившейся ситуации. «Просто таковы взрослые отношения. Такова любовь человека с боевыми шрамами».

Может, именно поэтому я и не могу позволить себе насладиться тем, что у нас есть. И ночью, когда не удается уснуть, я выхожу на улицу и слушаю, как работает фильтр в бассейне, усиленно думая обо всей той фигне, которой Брен меня изводит. Но даже при этом я понимаю, что это всего лишь мелочи – то, как она спит, положив свой «блэкберри» возле подушки, несколько часов в день посвящает тренировкам, тщательно записывает все, что съедает, как наотрез отказывается отклоняться от своего плана или графика. Хотя я знаю, что в ней хватает и хорошего, что компенсирует плохое. Брен щедра, как нефтяной магнат, и преданна, как питбуль.

Я также знаю, что и со мной жить непросто. Брен говорит, что я сдержанный, уклончивый, холодный. Обвиняет меня – по настроению, – что я завидую ее успеху, что я выбрал ее лишь по воле случая, что я ей изменяю. А это неправда. С тех пор, как мы с ней вместе, я ни до одной фанатки не дотронулся. Мне просто не хотелось.

Я всегда говорю ей, будто часть проблемы заключается в том, что мы редко пересекаемся. Когда я не в студии или не на гастролях, тогда Брен на съемках или каких-нибудь бесконечных тусовках с прессой. Но я молчу о том, что я и представить не могу, как мы могли бы чаще бывать вместе. Потому что даже когда мы находимся в одной комнате, я бы не сказал, что все отлично.

А иногда, после пары бокалов вина, Брен начинает утверждать, что между нами стоит Мия.

– Почему бы тебе не отпустить этого своего призрака? – спрашивает она. – Я устала с ней соревноваться.

– Ты что, с тобой никто не сравнится. – Я целую ее в лоб. И это правда. Никто с Брен даже не сравнивается. Еще я добавляю, что дело не в Мие и не в какой-нибудь другой девушке. Просто мы с Брен живем словно в пузыре, в свете прожектора, в барокамере. Тут нелегко пришлось бы любой паре.

Но, думаю, мы оба понимаем, что я вру. А правда в том, что от призрака Мии не скрыться никак. Если бы не она, мы бы с Брен даже не оказались вместе. Судьба любит путаницу и кровосмешение, и Мия – часть нашей истории, мы живем на обломках ее наследия.

8

Вещи уже упакованы,

Все прощания сказаны,

Мой дом совсем опустел,

И твой запах почти истлел.

И я не знаю, зачем я зову,

все равно никто не ответит.

И я не знаю, зачем я пою,

все равно никто не услышит.

Слышали анекдот про собаку, которая всю жизнь гонялась за тачками, потом поймала и не знает, что с ней делать?