Гейл Форман - Куда она ушла

Последние разделяющие нас пару метров Мия преодолевает медленно, словно я пугливый кот, которого ей предстоит поймать. Она смотрит на мою сигарету.

– И давно ты начал? – спрашивает она. Будто и не было всех разделивших нас лет, и Мия забыла, что уже не имеет права меня критиковать.

Хотя в данном случае это заслуженно. Я в свое время резко отрицательно относился к никотину.

– Да, я знаю, избито, – признаю я.

Мия посматривает то на меня, то на сигарету.

– Можно мне тоже?

– Тебе?

Когда Мие было лет шесть, она прочла в какой-то детской книге рассказ о девочке, заставившей своего отца отказаться от никотина, и взялась за собственную мать, которая то начинала, то бросала. У Мии ушло несколько месяцев, но она победила. К моменту нашего знакомства Кэт совсем не курила. Отец Мии, Дэнни, попыхивал трубкой, но, по-моему, в основном напоказ.

– И ты теперь тоже куришь? – спрашиваю я.

– Нет. Но у меня мощный прилив чувств, говорят, сигареты помогают расслабиться. Эти эмоции после концерта – меня иногда распирает, я нервничаю.

– Ага, со мной после выступлений тоже бывает, – говорю я, кивая.

Я достаю ей сигарету; рука у Мии все еще дрожит, так что я все никак не могу прикурить. У меня даже рождается желание схватить ее за запястье, чтобы положить этому конец. Но я сдерживаюсь. Вместо этого я продолжаю водить у кончика ее сигареты зажигалкой, пока, наконец, в ее глазах не отражается огонек. Мия затягивается, выдыхает, слегка кашляет.

– Адам, я не про концерт, – говорит она, а потом силится сделать новую затяжку. – Я про тебя.

Я начинаю испытывать волнообразные покалывания во всем теле. «Успокойся, – говорю себе я. – Ты свалился как снег на голову, она разнервничалась». Но я все же польщен, что Мия на меня как-то отреагировала – даже если испугалась.

Какое-то время мы молча курим. А потом раздается урчание. Мия раздраженно встряхивает головой и опускает взгляд на собственный живот.

– Помнишь, как я всегда паниковала перед выступлениями?

Да, Мия тогда так нервничала, что ничего не ела, а после этого накидывалась на пищу, как изголодавшийся хищник. Мы любили ходить в один мексиканский ресторанчик либо же придорожную забегаловку, где брали картошку фри с соусом и кусок пирога – Мия любила это больше всего.

– Ты когда последний раз ела? – интересуюсь я.

Снова бросив на меня взгляд, она тушит выкуренную наполовину сигарету. Потом качает головой.

– Перед Карнеги-холлом? Да несколько дней назад. Кишки весь концерт сводили меня с ума. Уверена, что их урчание даже на балконе было слышно.

– Нет, только виолончель.

– Это хорошо. Надеюсь.

Мы еще секунду стоим молча. У Мии снова урчит в животе.

– Картошка фри с пирогом все еще на первом месте? – спрашиваю я. И вспоминаю, как мы сидели за столиком дома, в Орегоне, Мия размахивала вилкой, критикуя собственное выступление.

– Пирог уже нет. По крайней мере, в Нью-Йорке. Сплошное разочарование. Фрукты почти всегда консервированные. И ежевики тут нет. Как такое вообще возможно, чтобы на другом побережье не было таких же ягод?

Как возможно, что парень у тебя сегодня есть, а завтра нет?

– Не могу сказать.

– Но картошка фри пойдет. – Мия смотрит на меня с обнадеживающей полуулыбкой.

– Я тоже люблю картошку фри, – говорю я. «Я тоже люблю картошку фри?» Да я похож на ребенка с задержкой развития в каком-нибудь телефильме.

Ее трепещущий взгляд встречается с моим.

– А ты есть хочешь? – спрашивает она.

Всегда хочу.

Я иду за ней по Пятьдесят седьмой улице, затем по Девятой авеню. Шагает Мия быстро (уезжая, она еще хромала, а теперь от этого не осталось и следа) и целенаправленно, как все нью-йоркцы, показывая на ходу достопримечательности, словно настоящий экскурсовод. Я вдруг понимаю, что даже не знаю, живет ли она здесь до сих пор, или только приехала на концерт.

«Можно же спросить, – говорю себе я. – Вполне естественный вопрос.

Ага, настолько естественный, что стремно этого не знать.

Но надо же что-то сказать».

Пока я набираюсь смелости, у нее в сумочке начинает играть девятая симфония Бетховена. Мия прекращает свой монолог о Нью-Йорке, достает телефон, смотрит на экран и меняется в лице.

– Что, плохие новости?

Она качает головой, выглядя при этом настолько несчастной, что без подготовки такое лицо не сделаешь.

– Но ответить придется.

Мия открывает свою раскладушку.

– Привет. Знаю. Успокойся, пожалуйста. Я знаю. Погоди немного, – повернувшись ко мне, она продолжает совершенно гладким ровным тоном. – Слушай, я понимаю, что это жутко невежливо, но ты сможешь подождать минут пять?

Я все понимаю. Мия только что отыграла серьезный концерт. Ей будут звонить. Но все равно, даже несмотря на то, что она извинилась, я чувствую себя как фанат, которого просят подождать в хвосте автобуса, пока рок-звезда готовится. Но я, как и те фанаты, подчиняюсь. Рок-звезда сейчас Мия. Что еще я могу поделать?

– Спасибо, – говорит она.

Я отстаю от нее на несколько шагов, чтобы не мешать, но все равно иногда до меня доносятся некоторые ее реплики. Я знаю, насколько это для тебя важно. Для нас. Я обещаю, что все компенсирую. Меня она даже не упомянула. Вообще кажется, что она обо мне совершенно забыла.

В целом это было бы нормально, но Мия забыла еще и о том, какой переполох создает мое появление на Девятой авеню, где находится множество баров, на крылечки которых выходят покурить люди, которым заняться больше нечем. Меня узнают, таращатся, достают телефоны и фотоаппараты, щелкают.

Где-то на задворках сознания я думаю, не попадет ли какой-нибудь из этих снимков в желтую прессу. Для Ванессы Легран это была бы золотая жила. А для Брен – настоящий кошмар. Она и без того жутко ревнует к Мие, хотя они даже ни разу не встречались; Брен просто наслышана. Даже зная, что я не видел Мию уже несколько лет, Брен все равно ноет: «Как мне трудно конкурировать с призраком». Как будто Брен Шредер надо с кем-то конкурировать.

– Адам? Адам Уайлд? – это уже настоящий папарацци. – Йоу, Адам. Можно фото? Всего одно! – кричит он.

Иногда это срабатывает. Предоставишь им свое лицо на минуту – и они уходят. Но чаще получается, что одну пчелу убил и навлек на себя гнев целого роя.

– Йоу, Адам. А где Брен?

Я надеваю очки, ускоряю ход, хотя уже поздно. Тогда я останавливаюсь и выхожу на дорогу, где полно такси. А Мия все идет дальше и болтает. Старая Мия мобильники терпеть не могла, как и людей, которые пользуются ими в общественных местах и готовы забить на одного своего собеседника и начать разговаривать с другим. А еще старая Мия ни за что не произнесла бы слова «жутко невежливо».

Я думаю, что, может, и пусть идет себе дальше. А я прыгну в такси, и к тому времени, как Мия поймет, что меня нет, я уже буду у себя в отеле. Эта мысль даже приносит некоторое удовлетворение. Пусть теперь для разнообразия она гадает, что же произошло.

Но такси все заняты, да и Мия, словно почувствовав мое негодование, резко разворачивается и видит приближающегося фотографа, размахивающего фотоаппаратом, словно мачете. Она смотрит на дорогу, на море машин. Давай иди лучше дальше, – говорю я ей про себя. – Если нас сфотографируют вместе, твоя жизнь тоже превратится в корм для скота. Иди.

Но Мия направляется ко мне, хватает за запястье, и, несмотря на то, что она сантиметров на тридцать ниже меня и легче тоже килограммов на тридцать, я вдруг начинаю чувствовать себя в безопасности, как будто мне с ней надежней, чем с любым охранником. Потом Мия выходит на забитую машинами дорогу, вскидывает руку, и они останавливаются. Перед нами открывается путь, что напоминает мне историю, как евреи шли через Красное море. И как только мы оказываемся на противоположной стороне, проход исчезает, а мой преследователь с камерой остается по ту сторону потока машин.

– В такое время поймать такси почти нереально, – говорит Мия. – Сейчас как раз закончились спектакли во всех бродвейских театрах.

– У меня всего минуты две. Даже если сесть в такси, он с таким движением пешком догонит.

– Не переживай. Мы пойдем туда, куда его не пустят.

Мия уже бежит сквозь толпу, толкая меня перед собой и в то же время прикрывая меня, словно полузащитник. Потом она сворачивает в темную улицу с кучей многоквартирных домов. Вскоре в пейзаже вместо кирпичных зданий внезапно возникают заросли деревьев, окруженных высоким металлическим забором с огромным замком, от которого у Мии волшебным образом оказывается ключ. Замок лязгает и открывается.

– Заходи, – она указывает на беседку за забором. – Спрячься там, а я пока закрою.

Я повинуюсь, и через минуту Мия вновь оказывается рядом. Тут темно, лишь неподалеку горит единственный фонарь. Поднеся палец к губам, Мия жестом велит мне сесть на корточки.

– Чтоб его!.. Ну куда он делся? – доносится голос с улицы.