Джим Додж - Дождь на реке. Избранные стихотворения и миниатюры

Три способа добыть подвешенную к палке морковку

Перевод Шаши Мартыновой

Внезапным могучим прыжком.Устранить голод.Сломать палку.

Восхождение Эвридики

Перевод Шаши Мартыновой

Ее всегда тянуло к музыкантам.А Орфей был великолепен:песни его зачаровывалии птиц, и стрелы небесные.Но, как и все музыканты,он был дитя.Страстная нужда, мальчишеское обаяние,бесконечная невинность его пения.Он волновал ее, да,был мил, игрив, внимателен и рядом;но не увлек ее.Аид не таков.Он не путалсвою силу и силуее подчинения.Ничего не таил,даже страха,и все, что осталось без ответав единой плоти их тела, —стерлось.

Когда Орфей спустился за ней,преисподняя умолклаот его безутешной песни,Аид послушал, и его тронуло.Иного выбора не позволяло благородство —лишь позволить ей вернуться,но он поставил мудрое условие:Орфею нельзя оборачиваться.

Она знала, что тот обернется.Он был поэт и, наверное,уже мысленно воспевал свой триумф.Она знала — он обернется,если услышит ее плач,и, восходя за ним к свету мира,тихонько заплакала.Орфей остановился,коронованный медовым светом, что лился сверху,и долго смотрел прямо перед собой,а потом обернулся.Впервые на ее памятине сказал ничего. Ни слова.Лишь кивнул, печальный,слегка обиженный,а потом, когда поблек ее образ,продолжил свой путь —или чем там еще был тот мечтательный лепет,который он считал своим путем.

Засуха-76

Перевод Шаши Мартыновой

Нематода и свиной навоз,раскаленное марево над жестью,сталь бряцает по стали,мускус оленьей плоти,сладкая яблочная гниль,облезлая краска, облезлая кожа,едкий пот на мозолях,дырка в картере,дербенник, нашатырь, промасленные тряпки, щелок,моча сбегает в пыли, покуда не впитается.

Честный отчет о народце с летающей тарелки

Перевод Шаши Мартыновой

Мотыжил себе горох,и тут садится летающая тарелка,а из нее эта нечистая сила(говорю «сила», потому что их не видать,но чуешь, что они совсем рядом —блин, тут поди объясни),ну в общем, начали они говорить, не нашими словами,но по-английски понятнопрям в самой голове(ё-моё, а это вообще не растолкуешь),один костерил другогоуж не помню точно,но типа: «Ты балда,вечно садишься на какого-нибудь голодранца-селянина —давай, тащи относительники шлепни его, чтоб не возиться», —а второй выволакивает штуковину,ее-то как раз видать, похожена синий железный круг внутри серебристого,и оно все пульсирует и гудит,и штуковина эта как пальнет в меня,я и подумать-то не успел, не то что убежать там, увернуться,и тут же, не сходя с места, почуял,что устал хуже мула в борозде на закатеи вроде сразу тронулся в путь,но добирался сюда две недели рассказать про все это,только, сдается, они уже улетели.

Самое время

Перевод Шаши Мартыновой

О, жемчужина в лотосе, ах-х-х.Сейчас.Радость в сердце мгновенья.Сейчас.Пыл мгновения.Сей миг.Цветение мига.Время — сфера,а мгновение сейчас —недвижимый центр,и все течет сквозь него,плот, странствующий с рекой,беспечная поездка ангелов Дао.Всегда сейчас.До того как родился,после того как умрешь:сейчас.

Время течет сквозь ангелов,как реки по каньонам.Конечно, ангелы могут быть лишьпространством между рекойи кромкой каньона,пустотой, что остаетсяпосле того, как вода размоетто, что было,начисто.

Мой брат Боббыл не ангел.Боб умер,но я его помню,как реку в каньоне,и, быть может, из-за постоянной болив изуродованной ноге, с которой жил,он, когда мог, искал прибежищав цветении мига.Я помню ночь,когда он, прикончив седьмой косяк убойной,кивнул и провозгласил:«К черту прошлое.Оно уже случилось».

Реки не текут вспять.Может, помнишь рекутам, где ее перешел,или присел перекуситьу водопадов в конце весны,но теперь вспоминаешь еев цветенье мига,и если у меня слезы на щеках,то оттого, что Боба здесь больше нет,чтоб вспомнить вместе —вспышку зимородка,кайму сливок и пеплаольховника, что трепетал на речном ветру, —время не останавливается —река скользит по каньону,через заводи и водопады;Боб был прав,прошлое делось,сгинуло, минуло,но я не уверен,и в горле застряли слезы,машу яна прощаньес берега —или из лодки.

Есть такая история,возможно — апокриф,про то, как учитель Дао, Лао-цзы,уходил в глухомань,и какой-то стражник на границеузнал его и взмолился:«О Учитель, подари нам истинуо таинстве времени», —и Лао-цзы, верхом на осле,обернулся и рассмеялся через плечо:«Поздно останавливаться».

В другой версии этой историиЛао-цзы разворачивает осликаи возвращается к стражнику,протягивает руку, касается его плеча,смотрит в глаза и говорит:«Одно могу сказать наверняка:Будущее никогда не опаздывает,и ты пошевеливайся».

Продолжительность мигалучше всего измеряется,как некогда требовалидлина и глубина времени:«Встречаемся во Французском квартале в полночь».(Хотя сам я предпочел бы:«Иди же тотчас».)

Возможно, не все сейчасыодинаковой протяженности(гидравлическая точка зрения),или все-таки равны(механистический подход),или онивоспринимаются по-разномуразными людьми(эмпирический взгляд).Великий спор об этом —о природе времени — кипит,и кое-кто из ребят уже началнекрасиво обзываться:«мудак расплывчатый», «тупица», «ангел».Ну что вы, в самом деле.

«Время, —писал Рексрот, —милость вечности».Что ни на минуту не означает,что можно ждатьмилостей от времени.Грегори Пекподстрелен в спину навек.Рябые сливки и пепелольховой коры.Твоя рука в моей,мы смотрим на большой экрани плачем:О безымянная печальи злобствомира —временамиих как-то до черта.Незнакомец в нашем ряду,что прибыл на бордовом«форде» 56 года,кричит: «Не огорчайтесь.Лучше всего в жизни то,что можно до самой смертирешать, стоила ли она того.Уйма времени».Человек позади насцедит сквозь зубы:«Блин,подстрелилиГрегори ПекаНавек.О чем вообщеречь?»А на экранебандито, что подстрелилГрегори Пека, пинает его в ребра,сильно,чтоб уж точнодобить,а потом сдвигает сомбреро на затылоки спускает курок ворованного «кольта».И говорит трупу Грегори Пека,лежащему в кровавой пыли:«Самое время,амиго».

Уже мгновения назад.

И вот он —долгий, медленный,безутешный плач.

А когда уняли слезы,мы вышли из кино — про само время —все еще держась за руки,в ранний зимний вечерпод низкое, истертого никеля небо.

Осколки

Перевод Шаши Мартыновой

Вырви иззубренный кусок обсидиана из ложбины               между моихлегких и размозжи. Сокруши.Размолоти в бриллиантовую пыль

и швырни ее обратно в алмазную новую звезду,скорми горнилу корней,миллионолетнему цветку,

идеальному в мозгу акулы,крошечному пурпурному маку, выжженному у основы               ее хребта,а потом спустись к реке, распахни объятья,

чтоб мог я коснуться тебя сквозь решетку дождя,ощутить ослепляющую чистоту кожи,ощутить все, что можем мы вместе вообразить,

ощутить, покуда не поймем наконец,что когда умираем, душапокидает тело через кончики пальцев.

Валет Червей затаривается в «Мортмарте»