Джон Стейнбек - Недолгое правление Пипина IV
— Не будь таким невыносимо величественным, — огрызнулся дядя Шарль, — Я не осмеливаюсь даже нос высунуть на улицу. Я не открывал ставни со дня коронации.
— На которой вы не присутствовали, — вставил король.
— Я не посмел там показаться. Я доведен до отчаяния. Потомки старой аристократии возомнили, будто я пользуюсь твоей особой благосклонностью. Я рад, что могу сказать правду — что я с тобой не вижусь… Каждый день перед моей лавкой выстраивается очередь. За тобой сейчас кто-нибудь следовал?
— Следовал? Меня эскортировали! Меня уже неделю ни на минуту не оставляют одного. Они ловят момент, когда я просыпаюсь. Помогают мне одеваться. Торчат у меня в спальне. Входят ко мне в ванную. Когда я разбиваю яйцо, губы их напряженно сжимаются. Когда я подношу ложку ко рту, глаза их неотступно следуют за ней. А вы, видите ли, доведены до отчаяния…
— Ты теперь их собственность, — объяснил дядя Шарль. — Ты, мой дорогой племянник, обязательное приложение к своему народу, он имеет неотъемлемое на тебя право.
— Не понимаю, как я позволил себя в это втянуть, — посетовал Пипин. — Я не хотел переезжать в Версаль. Но меня никто не спрашивал. Перевезли и все. Там сквозняки, дядя Чарли. Кровати ужасающие. Полы скрипят. Что вы там смешиваете?
— Мартини. Меня научил их делать юный друг Клотильды, американец. Первый глоток имеет отвратительный вкус, но постепенно он тебе покажется восхитительным. Отчасти он обладает гипнотическими свойствами морфия. Попробуй! Тут лед, пусть он тебя не пугает.
— Какой ужас, — сказал король и осушил стаканчик до дна, — Смешайте-ка мне еще. — Он облизал губы, — Я забыл, что у короля всегда гости, причем постоянно проживающие гости. У меня в Версале квартируют две сотни аристократов.
— Ну, места там на всех хватит.
— Места — да, но больше ничего. Они спят на полу в залах. Они разламывают мебель на дрова и топят камины, чтобы согреться.
— В августе месяце?
— Версаль не согреется, если даже его перевести в ад. Скажите, а что сюда входит? Джин — я могу разобрать, а что еще?
— Вермут. Капелька вермута. Как только вкус начнет казаться тебе восхитительным, значит, пить хватит. Попробуй вот этот. Ты нервничаешь, дитя мое.
— Нервничаю? Еще бы! Дядя Чарли, не сомневаюсь, что где-то во Франции есть платежеспособные аристократы, но только не среди моих гостей. Видно, слух прошел под мостами, под угольными тачками и за решетками подземки. Меня окружают люди, которых, не будь они такого знатного происхождения, называли бы бродягами. Но они бродяги высокородные. Они величественно прогуливаются по паркам. Прикладывают кружевные платочки к губам. Говорят прямо по Корнелю. Но они нечестные, дядя Чарли. Они воруют.
— Что значит — воруют?
— Дядюшка, ни один курятник в радиусе десяти миль, ни одну клетку с кроликами нельзя считать в безопасности, когда они поблизости. Фермеры приносят мне на них жалобы, а мои гости только улыбаются и отмахиваются кружевными платочками, которые стащили в Прентан. Мне и там уже жаловались. Во всех универмагах Парижа созданы специальные наряды полиции для охраны прилавков от аристократов. Мне страшно, дядя Чарли. Говорят, крестьяне начали точить косы.
— Не исключено, что тебе придется изменить позицию короля, дорогой племянник. Придерживаться более твердой линии. Ты, конечно же, понимаешь: то, что для людей обыкновенных выглядит воровством, для родовитых — их древнее право. Уверен ли ты, что надо пить еще? Лицо у тебя немного разгорелось.
— Как вы это называете?
— Мартини.
— Итальянского происхождения?
— Нет. Пипин, я не хочу тебя выгонять, но считаю долгом предупредить: сейчас придет Клотильда со своим новым другом. Для удобства у меня имеется задняя дверь. Если хочешь уйти незамеченным…
— Что за друг?
— Американец. Может статься, его заинтересуют некоторые этюды.
— Дядя Чарли!
— Надо как-то жить, племянник. Никаких королевских доходов мне не назначено. Кстати, есть такие?
— Что-то не слыхал. Есть, правда, новый американский заем, но Тайный совет не выпускает его из рук. Знаете, Тайный совет очень напоминает мне недавнее республиканское правительство.
— Что же тут удивительного? Люди там те же. Задняя дверь выходит в переулок…
— Значит, вы собираетесь использовать свое положение, чтобы надуть американца? Дядя Чарли, благородно ли это?
— В сущности, да. Мы с ним все обдумали. Я ничего не утверждаю. Нравится картина — он покупает. Я только говорю: «Это вполне мог бы написать Буше». И действительно, мог. Чего только не бывает.
— Но вы же дядя короля! Обманывать простолюдина, да еще американского… это все равно что… все равно что стрелять в птиц, высиживающих птенцов. Англичане это не одобрили бы.
— Англичане выработали свои методы сочетать аристократизм с коммерцией. У них более богатый и более свежий опыт, чем у нас, но мы научимся. А пока… что плохого, если я попрактикуюсь на богатом американце?
— А он богат?
— То, что у американцев называется «денег куры не клюют». Кстати, его отец — яичный король в местечке Петалума.
— Ну, хотя бы вы не обираете простой народ.
— Ни в коем случае, дитя мое. В Америке простолюдином становишься, только если ты полностью неплатежеспособен.
— Дядя Чарли, если вы составите еще один… как вы его называете? Я, пожалуй, останусь и познакомлюсь с этим яичным принцем. И Клотильда серьезно относится к этой… дружбе?
— От всей души надеюсь, что серьезно. У отца, X. У. Джонсона, двести тридцать миллиардов кур.
— Боже милостивый! — воскликнул Пипин, — Слава Богу, Клотильда не повторяет ошибки небезызвестной английской принцессы, которая отдала сердце простолюдину. Благодарю вас, дядя Чарли. Знаете, у вас начинает неплохо получаться. Последний намного вкуснее.
Тод Джонсон был не более знатного рода, чем первоначальный Карл Мартелл. В 1932 году бакалея Джонсона в Петалуме, штат Калифорния, получив толчок, сообщенный ей так называемой Великой депрессией, незаметно прекратила свое существование. В 1933-м X. У. Джонсон, отец Тода, попал в федеральные списки по безработице и был назначен на дорожные работы.
X. У. Джонсон не возлагал вину за свое разорение на президента Гувера, но никогда не простил президенту Рузвельту того, что тот кормил его.
Когда, за неимением рефрижераторов, организация помощи безработным раздала живых кур, мистер Джонсон, прежде чем съесть, продержал их некоторое время на заднем дворе. И его поразило, что такие безмозглые птицы сами нашли себе пропитание на поросшем сорняком клочке земли позади его дома.
Все два года, пока он работал в бригаде дорожных рабочих, Хэнк Джонсон размышлял о курах. Когда умерла его бабушка и оставила ему три тысячи долларов, он немедленно купил десять тысяч цыплят. Авантюра провалилась, большая часть первой партии цыплят околела от какой-то болезни, от которой у них высохли перья и почернели гребешки. Но Джонсон был не из тех, кто отчаивается. Заинтересовать его было трудно, но уж если он чем-то заинтересовался, сбить его было еще труднее. Он написал в департамент сельского хозяйства и попросил брошюру о курах. Из брошюры он почерпнул много сведений о том, как разводить кур. Не говоря уже о болезнях, прочел он там, куры остаются непозволительной роскошью, пока вы не заведете 50 000 штук. Тут вы уже можете покрыть свои расходы. Имея 100 000 кур, можете надеяться на небольшую прибыль. После полумиллиона — можете рассчитывать достичь каких-то высот.
Не стоит вдаваться в организационные планы Джонсона. Они включали мелкие вложения, сделанные кое-кем из соседей и всеми без исключения родственниками, которых он уговорил вложить деньги в исходные 200 000 цыплят.
Когда полмиллиона птиц обеспечили прибыль, деньги были возвращены с благодарностью и небольшим вознаграждением. С тех пор X. У. Джонсон крепко стоял на своих ногах.
Тоду исполнилось три года, когда в клетках начал гулять первый миллион. X. У. к тому времени уже получил правительственную дотацию на корм и продавал яйца и цыплят на жарку для армии и флота.
Тод учился в петалумских частных школах. В старших классах он вступил в сельскохозяйственный клуб и узнал там довольно много о курах: их поведении, болезнях, привычках. А также успел проникнуться отвращением к их глупости, мерзкому запаху и нечистоплотности.
К тому времени, как он закончил школу, для него и вообще отпала необходимость интересоваться птицами, на которых зиждилось богатство семьи. Фирма X. У. Джонсон превратилась уже в фабрику. Куриные тушки и миллионы яиц непрерывно сходили с конвейера. До контор Джонсона не долетал куриный запах, да и самих кур там уже никто не видел. Поместье Джонсонов располагалось на прелестном холме чуть подальше загородного клуба. Энергию свою и способности старший Джонсон больше применял к цифрам, чем собственно к белым леггорнам. Единицей теперь стала уже не одна кура, а 50 000 кур. Компания превратилась в корпорацию, где держателями акций были X. У. Джонсон, миссис X. У. Джонсон, Тод Джонсон и юная мисс Хейзи Джонсон, красивая девушка, которая уже трижды завоевывала титул яичной королевы на петалумском птицеводческом карнавале.
