Сантьяго Гамбоа - Проигрыш — дело техники
— Слава богу, времени у нас достаточно, Эмилио.
— Тогда ждите моего звонка.
Барраган положил трубку и подскочил с кресла, как ужаленный. В разговоре с Варгасом Викуньей он не осмелился упомянуть мертвеца, посаженного на кол и найденного полицией на берегу Сисги, но подумал, что его мечты о рыночке в лондонском Камден-Тауне или о парижской рю Сен-Оноре, возможно, скоро осуществятся.
9
— Ай-й! — закричал от боли Силанпа, когда врач придавил геморройную шишку холодным пинцетом. — Что там, доктор, совсем плохо?
— Ну, если и дальше будет расти, вам придется подкладывать седалищный круг!
— А как сделать, чтоб не росло?
— Ну, это от многого зависит… Лепешки из отрубей ели?
— Да… То есть более или менее…
— Отказались от газированных напитков, алкоголя, жирной и острой пищи?
— Н-ну да, доктор, более или менее…
— Вот, в этом-то все и дело! Если по-прежнему будете придерживаться диеты «более или менее», операции не избежать!
— А это очень больно?
— Так же, как удалять миндалины, только из заднего прохода.
Врач сделал ему напоследок обезболивающий укол, и Силанпа вышел из его кабинета, уже погруженный в мысли о Чоконте и записях в своем блокноте. Так, сегодня четверг… В три часа дня надо ждать телефонного звонка от Эступиньяна.
Расследование продолжалось на основе имеющейся информации, из других комиссариатов пока не поступало никаких сведений. Силанпа подумал, что хорошо бы раскрыть дело еще до выходных, уехать с Моникой в Мельгар и забыть ненадолго обо всем на свете. В прошлом году они здорово оттянулись там, сняв классное бунгало — Силанпа блаженствовал в гамаке с книжкой Джозефа Рота, а Моника смаковала Вирджинию Вулф, лежа на краю бассейна и поджариваясь на солнцепеке.
Капитан Мойя посоветовал ему: «Спокойно, сеньор журналист, не из-за чего пупок рвать!» — а Моника куда-то запропастилась. Он несколько раз звонил ей домой, но никто не ответил, и в лаборатории ничего о ней не знали. Но Силанпа-то понимал, что это лишь способ наказать его за плохое поведение, просто надо дождаться, когда у Моники улучшится настроение. Он решил с помощью автоответчика назначить ей свидание на завтра у нее дома. Потом достал свой блокнот и нашел нужную запись.
— Алло! Справочная?
— Да, к вашим услугам.
— Будьте добры, мне нужен номер телефона турецкой бани «Земной рай».
— Одну минуту.
Силанпа записал номер, поблагодарил и положил трубку.
Он закурил сигарету и произнес, обращаясь к муньеке:
— Ну, и хрен с ней, с операцией, как думаешь? — Направился на кухню, налил себе стакан рома, вернулся с ним в гостиную и опять взял телефонную трубку.
— Турецкая баня «Земной рай» к вашим услугам.
— Здрасьте. Я хотел бы узнать расписание работы бани.
— Сеньор является членом клуба «Дети Солнца»?
— Нет.
— Тогда расписание вам знать незачем, баня только для членов клуба.
— А к кому надо обратиться, чтобы вступить в клуб?
— Напишите заявление и отправьте по почте. Его рассмотрят и пришлют ответ с подробной информацией.
— А какой ваш адрес?
— Восемнадцатый километр шоссе Чоконта-Мачета. Но заявление надо послать в наш офис, на почтовый ящик 32505.
— Спасибо.
Он положил трубку, и телефон тут же зазвонил. Силанпа вздрогнул, сразу решив, что это Моника.
— Детектив, Эступиньян на проводе. Прием!
— Вы уже готовы?
— Да, и даже договорился со своим начальством. Я свободен до самого понедельника.
— Тогда ждите на углу Каракас и авениды Чиле. Буду там через полчаса!
— Куда поедем?
— Снова на Сисгу.
— Вот блин, похоже, вам приглянулось это место. Напали на свежий след?
— Расскажу по дороге!
— Си, сеньор! Конец связи!
На загородном шоссе почти не было машин за исключением редких грузовиков и автобусов.
— Хефе, разрешите задать вопрос, — сказал Эступиньян, почесывая подбородок. — Как вы полагаете, либералы и социал-демократы — одно и то же?
— Не знаю, Эступиньян. А почему вы спрашиваете?
— Да я тут на днях прочитал в «Тьемпо», что мы, колумбийцы, политически безграмотны. Вот и решил почаще разговаривать на эту тему — глядишь, начну разбираться в политике!
— В таком случае вы обратились не по адресу, я ведь тоже колумбиец.
Территорию ограждал частокол из сосновых бревен. Над воротами на деревянной доске было выведено красными буквами: «Земной рай». Начинало смеркаться. Силанпа всмотрелся поверх ограды, и ему показалось, что в глубине, в конце мощенной булыжником дороги, светится огонек.
— Обойдем вокруг, — сказал он Эступиньяну.
— А вдруг там собаки?
— Если так, мы в заднице.
Они пошли вдоль соснового частокола по тропинке, взбирающейся на пригорок, пока не наткнулись на какое-то строение, а внизу с другой стороны холма увидели ручей и проложенную по берегу мощеную дорогу.
— Вот где мы можем пройти. — Силанпа сосредоточенно нахмурил брови.
— Нет, там наверняка охрана. Лучше забраться на крышу. Давайте-ка я вас подсажу!
Эступиньян присел спиной к стене и сплел пальцы рук. Силанпа поднял ногу, поставил, как в стремя, на его ладони, оттолкнулся другой ногой и дотянулся до края крыши. Эступиньян распрямился и, подталкивая, помог Силанпе вскарабкаться наверх.
— Ну что там?
— Ничего не видно. Сейчас, подождите!
Он снял ботинки и стал осторожно красться по черепице. Пока взбирался на крышу, его от напряжения словно ужалило в задний проход электрическим разрядом, и теперь там болело. Дойдя до кровельного желоба, Силанпа увидел стеклянный фонарь, запотевший изнутри, а рядом трубу, из которой валил пар. «Турецкая баня!» — догадался он. За противоположным краем крыши показался внутренний двор. «Загляну туда и вернусь», — решил он и начал потихоньку спускаться. Миновал еще одну трубу, осторожно высунул голову, и от изумления широко раскрыл глаза.
— Человек тридцать, и все голые! Вперемешку мужчины и женщины. Смеются, разговаривают, а сами совершенно голые! — Силанпа закурил под недоверчивым взглядом Эступиньяна.
— Голые? То есть, вы хотите сказать — без одежды?
— Ага. Гуляют по саду, читают, курят… И все голышом!
— Простите, можно уточнить: и женщины тоже?
— Угу, и женщины.
— В следующий раз я сам полезу на крышу! — Эступиньян заерзал на сиденье «рено». — От одного вашего рассказа у меня уже стоит…
— И ведут себя спокойно, будто так и надо…
— Наверное, потому это место и называется «Земной рай».
— Теперь понятно, откуда эта таинственность в телефонном разговоре.
— Но блядства не было? Я имею в виду, мужики с бабами… не того?
— Не-ет! Только гуляли по саду, разговаривали…
— Bullshit![2] Значит, там собрались одни педики! И вообще нечистое это место, сеньор журналист!
— Придется посетить его еще раз…
Эступиньян попросил высадить его на перекрестке авениды Субы и 127-й, а Силанпа поехал к дому Моники. Ему так не терпелось видеть ее, что он не мог ждать до назначенного на завтра свидания, хоть и понимал — чем больше времени пройдет, тем легче ему будет вымолить прощение; в противном случае он рискует нарваться на нелюбезный прием.
Поднимаясь на лифте, Силанпа шарил по карманам в поисках полученного в свое время из рук Моники ключа от ее квартиры, которым пользовался очень редко. «Если ее нет дома, залезу в ванну и буду дожидаться, попивая ром». Но Моника была дома. Силанпа бросил пиджак на диван и прошел в спальню.
— Ты что тут делаешь? — изумленно воскликнула Моника.
Она лежала на кровати поверх одеяла совершенно нагая, раскрасневшаяся, с растрепанными волосами; грудь ее возбужденно вздымалась.
— Ты ждала меня?
Силанпа с вожделением пожирал ее глазами, а Моника молча отвела взгляд. За дверью туалета раздался шум спускаемой в унитаз воды.
— Кто?..
Не успел он договорить, как дверь отворилась, и оттуда с довольным видом вышел голый Оскар. Одной пятерней он приглаживал волосы на голове, другой почесывал свою мошонку.
— Это не то, что ты думаешь… — растерянно пробормотала Моника.
Оскар раскрыл рот, будто собирался что-то сказать, но Силанпа молча повернулся и выбежал вон, хлопнув за собой дверью.
Лил дождь, промозглый ветер нагонял холод с вершины горы.
Словно липкое затмение окутало сознание Силанпы. В мозгу вертелась только фраза из книги Грэма Грина, переписанная на бумажку и хранимая в кармане муньеки: «В момент потрясения душевная боль почти не ощущается». Теперь и он знал, что это сущая правда. Срочно требовалось что-то предпринять. Вспомнился философ Чиролья, который сказал ему однажды: «Когда-нибудь эта чувиха тебя кинет».
