Махмуд Теймур - Живи, Египет!
Мадбули поднял глаза, глядя, как на светофоре погас зеленый свет, на миг загорелся желтый и сразу же вспыхнул красный. Перед светофором скопилось множество машин. Мадбули окинул их рассеянным, невидящим взглядом, восприемля лишь одну и ту же бесконечно повторяющуюся картину: машины останавливаются и вновь устремляются вперед; машины полны людей, и видно, что люди эти торопятся, мчатся неизвестно откуда и куда.
Он спросил себя, как спрашивал их всякий раз: «Куда вы торопитесь?» И снова не нашел ответа на этот вопрос. Сам он ни разу в жизни не ощущал побуждения спешить. Никогда еще ему не хотелось кого-либо настичь. Никогда он не чувствовал потребности куда-либо торопиться.
Может, и случалось порой, что кто-то подгонял его, вот как этот дурак, который сидит рядом и время от времени на него покрикивает. Но он не поддавался общему психозу спешки, охватившему окружающих. Слова их влетали ему в одно ухо и вылетали из другого. Никто из них ничего еще не добился своими понуканиями. Он и молотком стучал, и нож на ремне правил размеренно, как раскачивается маятник часов.
Его блуждающий взгляд задержался на стоящих машинах, он рассматривал лица водителей, прислушивался к нетерпеливым гудкам.
Рука Мадбули, державшая молоток, замерла на миг, и гвоздик, который он зажал между двумя пальцами, повис над сандалией в ожидании удара; глаза заказчика напряженно уставились на застывшую в воздухе руку с молотком.
Ожидание тянулось долго.
Шейху Абдель Гаффару надоело сидеть на корточках у края тротуара, под жгучим солнцем, которое сверкало над крышами, опаляя ему лицо. Пот проступил сквозь чалму, и он нетерпеливо прикрикнул на сапожника, который сидел, скрестив ноги, перед своим ящиком:
— Побойся аллаха, Мадбули! Давай шевелись!
Мадбули ударил молотком по гвоздю, вогнал его в подошву, молчаливо отвечая тем самым на понукания Абдель Гаффара.
Абдель Гаффар облегченно вздохнул и слегка сдвинул чалму на затылок, чтобы освежить облысевшую голову. Большим пальцем он почесал свой морщинистый подбородок, густо поросший седой бородой, и потряс полы своей просторной галабеи[13], чтобы хоть немного проветриться. При этом обнажилась его тощая, безволосая босая нога. Он взял в руку починенную сандалию и не мог скрыть восторга, в который его привела черная подметка, вырезанная из автомобильной шины. С восхищением посмотрел он на Мадбули, в чьих руках сандалия, от которой остались, можно сказать, одни ремни, и она была подобна кружке без дна или небу без земли, стала почти как новенькая.
Эта прочная, толстая, черная резина охранит его ногу от раскаленного асфальта, и теперь он почувствует, что обут в сандалии, а не в жалкое их подобие.
Шейх Абдель Гаффар стал разглядывать продолговатый деревянный ящик Мадбули, в котором лежали обрезки рваных шин, кучки ржавых гвоздей, точильный камень и острое, как бритва, лезвие.
Мадбули отложил сандалию и, взяв в руку брусок, начал точить нож, поворачивая его то одной, то другой стороною. Затем он бросил точило в ящик, снял сандалию с железной лапы и подровнял лезвием края подметки.
Покончив с этим, Мадбули вздохнул, снова вытер рукавом пот с пропыленного лица и положил сандалию подле себя.
Бросив мимолетный взгляд на груду обуви, лежащую рядом с ним на тротуаре, Мадбули вновь неторопливо зажал гвоздь между указательным и большим пальцами левой руки, готовясь ударить по нему молотком.
Так проходила вся его жизнь: удар за ударом, подметка за подметкой. Самой заветной мечтой его жизни было выбраться из тесных улочек Булака[14] и обосноваться на углу какой-нибудь центральной улицы.
Несколько лет назад мечта его осуществилась. Он расположился со своим нехитрым инструментом на перекрестке двух центральных улиц: 26 июля и Ас-Сахафа.
Отличное место, откуда видны были трамваи, машины, люди.
Мадбули пристроился рядом с лотками торговцев контрабандой, продававших всякую всячину, от чулок до жевательной резинки. Поначалу он был буквально опьянен своей удачей. Впервые в жизни, казалось ему, он хоть что-то значит. Но со временем он осознал, в его жизни мало что изменилось. Правда, подметок прибавилось, но он все так же целыми днями загонял в них гвозди, да и заказчики остались прежними.
От работы рука наливается тяжестью, но остановиться нельзя.
Заказчики, сидящие рядом на корточках, то и дело его поторапливают:
— Ради аллаха, Мадбули, скорей, скорей же!
И Мадбули тяжело опускает молоток на шляпку гвоздя, вгоняя его в мягкое черное тело подметки.
Ну, а дальше что, Мадбули?
Где конец всему этому? Что толку от этих бесчисленных гвоздей? Если бы ты сделал подметки для половины человечества, и тогда не было бы конца твоей работе. Да и зачем тебе конец? Что ты будешь тогда делать? Как станешь жить? Хочешь ли взять от жизни больше, чем уже взял? Разве ты не женился? Разве нет у тебя детей?
Один еще сосет материнскую грудь, другой норовит перебежать дорогу перед несущимися машинами, третий с ватагой мальчишек играет в футбол на улице.
К исходу дня Мадбули продевает голову в резиновую лямку, на которой он носит свой ящик, и возвращается домой.
А утром, повесив ящик на шею, снова идет на свое обычное место, чтобы снова забивать гвозди и менять подметки.
Мадбули устало вздохнул и вытер рукавом капельки пота.
И прежде чем Абдель Гаффар открыл рот, чтобы поторопить его, он ударил молотком по гвоздю.
Да, это замкнутый круг.
Шляпка гвоздя плотно прилегает к черной подметке. Кроме гвоздей и подметок, он ничего не видит в жизни. Нет никакого проблеска. Ничто не побуждает его двигаться, ничто не торопит, если не считать этих бессмысленных окриков: «Ради аллаха, Мадбули!» — как будто он осел с шорами на глазах, запряженный в арбу, или буйвол, привязанный к сакии[15].
На перекрестке загорелся зеленый свет, и машины устремились вперед. Люди по-прежнему спешат неизвестно куда и откуда.
Рука Мадбули опять занесла молоток, но, еще не успев ударить, он почувствовал, как маленькие ручонки обвили его шею, и услышал тонкий голосок.
— Папа!
Мадбули обернулся на этот оклик и сразу увидел Году.
Должно быть, что-то понадобилось его матери, а может, и ему самому… Мадбули устало спросил:
— Чего тебе, сынок?
Года помахал перед ним бумажкой, зажатой в руке, и крикнул:
— Папа, а я аттестат получил!
Мадбули отозвался все так же устало:
— Ну, хорошо, давай сюда.
— Папа, я ведь сдал экзамены!
Мадбули не стал утруждать себя размышлениями и сказал коротко:
— Ладно.
Но мальчик упрямо ему втолковывал:
— Я теперь поступлю в среднюю школу, папа! У меня такие отметки, что я смогу поступить в среднюю школу!
Мальчик убежал прочь, приплясывая, а Мадбули снова занес руку с молотком. Но прежде чем он опустил молоток, в его ушах вновь прозвучал голос сына: «Я смогу поступить в среднюю школу, папа!»
Стало быть, мальчик поступит в среднюю школу. Сам добился! А он и не думал, что его сыну так посчастливится.
И от отца ему ничего не нужно! Может, он так же успешно окончит и среднюю школу, поступит в университет, станет врачом, или инженером, или военным… Мальчонка Года, может, станет образованным человеком, важным господином!
И Мадбули увидел тот самый проблеск света, которого до тех пор не было в его жизни. Губы его расплылись в улыбке. Он повернулся к шейху Абдель Гаффару, и на лице его было умиротворение. Молоток сильно ударил по гвоздю, и от этого удара словно распахнулись какие-то запертые прежде ворота, за которыми лежала широкая дорога, а Мадбули крикнул шейху Абдель Гаффару:
— Мальчонка Года хорошо сдал экзамены! Он поступит в среднюю школу!
Абдель Гаффар улыбнулся в ответ:
— Поздравляю тебя!
Мадбули, восхищенно покачивая головой, вновь занес руку с молотком и услышал голос Абдель Гаффара, поторапливающего его:
— Шевелись же, Мадбули, шевелись!
И он ударил по гвоздю, уже не ощущая ни усталости, ни тяжести в груди.
Иxсан Абдель Куддус
Родился в 1919 году в Каире. Его мать — известная драматическая актриса Фатима аль-Юсуф — основала в 1925 году выходящий по сей день общественно-политический еженедельник «Роз аль-Юсуф».
В 1942 году окончил юридический факультет Каирского университета и стал владельцем основанного матерью журнала. После национализации прессы долгое время был главным редактором «Роз аль-Юсуф». В 1971 году назначен главным редактором газеты «Аль-Ахбар».
Начал писать в 1948 году. Из многочисленных романов Куддуса наибольшей известностью пользуются «Мужчина в нашем доме», «Черные очки», «Я свободна», «Не сплю» и другие. Ему принадлежит также большое число рассказов, объединенных в сборники «Творец любви», «Продавец любви», «Вершина любви», «Нечто в моей груди» и другие.
