Пааво Ринтала - Слуги в седлах
Вот и все, что сказал Пентти.
— Вы войдете в лифт или нет?
Перед ним стояло какое-то существо, видно, из той же Пенттиной конторы. Оно торопилось. Еще бы. Такие всегда торопятся.
— Да, обязательно войду.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
1
Дело не так просто, как говорили Юсси и Пентти. Они: сказали, что я должен поступить либо так, либо так. В том-то и загвоздка, что тут есть тончайшие нюансы и элементарное решение не годится.
В современном мире люди стараются закрыть глаза на нюансы. Всё хотят истолковать упрощенно. А если ты стар и у тебя есть свои представления, которые ты весь век чинил, штопал и латал? Попробуй-ка откажись вдруг от них и окунись прямо в новый, чуждый мир. С ума сойдешь. Но, видно, придется. Или уж надо держаться за старое и не бояться, что дадут по загривку.
— А ведь Юсси советовал забыть всю эту историю.
— Что ты там бормочешь? — спросила Кристина из соседней комнаты.
— Просто так.
— Мне пора на заседание... Может, сделаешь бутерброды для Эсы, он за ними зайдет... Слышишь, не забудь бутерброды для Эсы. До свидания.
Он и ухом не повел. Но едва Кристина закрыла дверь, как он бросился в прихожую и схватил куртку.
— Ах да, бутерброды для Эсы,
Он пошел в кухню, вырвал лист из записной книжки и написал, повторяя вслух:
ЭСА, ЧЕРТ ПОБЕРИ ТВОИ ЗАВТРАКИ, ЕСЛИ ТЫ САМ ЛЕНИШЬСЯ ИХ ПРИГОТОВИТЬ. МАТЬ НА ЗАСЕДАНИИ. БУДЬ ЗДОРОВ. ОТЕЦ.
Положив записку посредине кухонного стола, он ушел.
— Вези куда-нибудь в кабаре, — бросил он шоферу.
Шофер нажал на газ, и машина сорвалась. Минут через десять они остановились.
— Вот одно из них. Мне обождать?
— Зачем?
— Если столики заняты.
— Пускай, не надо ждать. Сколько с меня?
Он расплатился и через двойные двери прошел в вестибюль.
— Добрый вечер.
— Вечер добрый.
— Свободные столики есть?
— Посмотрим, может, и найдем, — сказал портье, взглянув, как он одет.
Из зала донеслись звуки, похожие на музыку. Во всяком случае, их издавали музыкальные инструменты. Когда ему открыли дверь и он втиснулся в зал, там клубились запахи дешевого табачного дыма, вина и пота, звякали приборы, гудели голоса. Посреди зала танцевали. Круг для танцев был так мал, что танцующим приходилось плотно склеиваться друг с другом, чтобы удержаться на скользком круге. Контрабас гулко кашлял: тум, тумп, тумп.
— Вот здесь, будьте добры, — сказал метрдотель и указал на столик.
Это был столик на четверых. За ним уже сидел один посетитель.
— Я... — начал было он, собираясь сказать, что хочет отдельный столик. Но метрдотель его прервал:
— К сожалению, все столики заняты, придется посадить вас здесь, если не возражаете.
— Спасибо.
Он сел и представился мужчине, сидящему визави:
— Добрый вечер. Окса.
Когда он протянул руку, сосед, который с трудом сообразил, что ему следует поступить так же, буркнул что-то в ответ и протянул через столик свою пятерню.
— Что прикажете? — спросил официант.
— Одно виски и простую воду со льдом, без соды... Вы разрешите вас угостить?
— Отчего же нет, если поднесете, — отвечал сосед и пачку папирос, вытащив из кармана, протянул ему;
— Угощайтесь.
— Нет, спасибо... Впрочем, может, выкурить одну? Я обычно не курю папиросы, — сказал он соседу и потянулся к пачке. Вкус у папиросы был противный, а чад толстой бумаги лез в ноздри. Он оглядел соседа. Довольно молодой, как его сыновья. Темный костюм, белая рубашка, на шее — блестящий рыжий галстук, на галстуке — русалка. Лицо у собеседника обветренное, работает, видно, на улице. Руки небольшие, но огрубевшие, пальцы негнущиеся.
Так как сосед все время оглядывался, он тоже оглянулся. Только теперь он заметил, что женщины сидели здесь за одними столиками, мужчины — за другими.
Он ничего не сказал о своем наблюдении и решил подождать. Принесли заказ.
— Ну, поехали, дядя, — сказал сосед, подмигивая.
— Поехали, поехали, чего же еще.
Он почувствовал, что виски разбавлено, но промолчал. Пускай.
Сосед наклонился к нему и зашептал:
— Глянь-ка, дядя, вон на тех — может, закинем удочки, а?
Он оглянулся.
За соседним столиком сидели две похожие на сестер молодые женщины в черных костюмах. Перед ними стояли стаканчики. Та, что побольше и потолще, подмигнула. Он в испуге повернулся к соседу.
— Что скажешь, дядя?
— Да я ведь думал, что...
— Не гунди, программа начинается...
Свет стал гаснуть. Когда окутанная в покрывала женщина появилась посреди зала и, изгибаясь, стала подниматься на возвышение, зал заполнился хлопками и топотом. Одновременно две тени, издающие винный запах, протиснулись за их столик. Он услышал голос метрдотеля:
— Вот здесь свободно, пожалуйста.
Программа началась.
Оркестр играл что-то монотонное, женщина в покрывалах повертела задом в такт контрабасу и сбросила с себя верхнее покрывало. Теперь ее одежды просвечивали. Вдруг она стала неистово срывать с себя покрывало за покрывалом, пока на ней не остались только прозрачная вуаль и чулки. Когда она принялась и за это, Хейкки Окса опустил голову. Это напомнило ему картины Брейгеля, изображающие ярмарку.
Свет в центре зала погас, потом снова зажегся, но женщины уже не было.
Теперь столик был полностью занят. За ним сидело четверо мужчин. Все заказали одно и то же. Он выразил желание всех угостить.
— Найти бы каких-нибудь милашек, а не найдем, так на бокс смотаемся, — сказал один из вновь пришедших своему товарищу.
— Или в киношку, — сказал другой.
— Там крутят классную картину про войну, про Сталинград, — сказал третий.
Те, что пришли попозже, — молодежь, сами войны не видели.
— Позвольте спросить, господа, кем вы работаете? — поинтересовался он.
— Мы строители, — ответил абориген этого столика.
— А мы просто чернорабочие, но я и в цирке служил, — сказал один из молодых.
Начались танцы.
— А вы, дядя, не пойдете покружиться?
Нет. Он не пойдет. Он посмотрит. Строитель и один из чернорабочих пристроились к женщинам за соседним столиком. Циркач привел за столик двух других. Заказали еще по порции. Он попросил двойную и стал разглядывать молодежь. Ресторан и его содержатели вызывали в нем острое раздражение. Понятно, почему нам не нужны специальные увеселительные заведения: заводская молодежь и конторские служащие могут посещать такие вот места. Здесь они и оставляют свои гроши. Эта мысль взбесила его, и он подумал о полиции — может, она об этом не знает? Потом усмехнулся: конечно, знает. А что известно женским обществам, которые существуют повсюду? Он вспомнил Кристину. Как бы они взревели! Впрочем, не исключено, что жена владельца ресторана состоит в одном обществе с Кристиной.
Мужчины захмелели. Это его тоже удивило: они выпили не больше, чем он. Может быть, они научились пьянеть соразмерно своим ресурсам? Подсознание скомандовало: допьяна — за двадцать центов! Потом, они найдут девицу и куда-нибудь с ней уйдут, а если девица: не подвернется, пойдут на картину про войну, в которой героически гибнет целая армия, или на бокс, чтобы насладиться суррогатом убийства. И будут счастливы, что освободились на мгновение от чувства рабской зависимости. Большей свободы им и не требуется, хотя их вожди упорно повторяют: какое счастье — жить в свободном мире. Они хотят вырваться из регулярной, полной принуждения жизни только на минуту.
— А дяинька не хотит, что ли?
— Хотит?
— Так, кажется, говорят в восточной Финляндии. Не из Карелии ли вы?
— Ага, мы из Лаппенранты.
— Вот как. Очень интересно, да-а, вот как...
— А дяинька не хотит погулять? Может, одну из этих дяиньке?.. Эй, девчата, слышьте, прихватим дяиньку с собой?
— Я тогда не пойду, — сказала одна из девушек.
Сердце у него заколотилось. Он решил уйти и заказал напоследок еще порцию. Теперь вкус виски показался ему противным. Видно, перебрал. Он зажмурил глаза, опрокинул в рот стаканчик, положил на стол деньги и поднялся.
— Дяинька уже пошел?
— Да. До свидания, и приятных развлечений.
Выбравшись на улицу, он попал в водоворот толпы.
— Эй! Шапку затопчете!
— Забудь про шапку, дедуня, и не толкайся.
Шапка осталась на мостовой, и ее затоптали. Он шел, увлекаемый толпой.
— А куда мы идем? — спросил он, увидев у себя под мышкой светловолосую мужскую голову. Голова произнесла:
— В преисподнюю, дед, ты что, не знаешь? И не наступай мне на мозоли?.
Толпа покатилась дальше, вместе с ней и он. Потом он заметил, что вокруг, словно по мановению, поднимаются руки и суют кому-то маленькие кусочки бумаги. Эти кто-то стоят у дверей и зорко следят за тем, чтобы каждый отдал им бумажку. Они одеты в длинные темные куртки и похожи на выдрессированных сторожевых собак. Они берут бумажки, надрывают их и суют обратно накатывающейся волнами толпе. Здесь бумажки исчезают. Еще минута, и он оказался в большом крытом помещении. Там стоял ужасный гул. Помещение было заставлено скамейками, и на скамейках сидели люди. Под крышей горели огни, а посреди строения, ярко освещенный, возвышался четырехугольный помост со столбом на каждом углу. От одного столба к другому тянулись крепкие канаты.
