Андрей Остроумов - Дуди Дуби Ду
— Дедушкина машина, — ответил Михаэль. — Она тут уже лет десять стоит. Купил, поездил года три, а потом умер от сердечного приступа. Бабушка не может за ней ухаживать. Сам видишь, в каком она состоянии…
— А не лучше ли ее продать?
— Ты знаешь, нам почему-то это и в голову не приходило. Стоит себе и стоит, курам на радость.
— А она в рабочем состоянии?
— Думаю, да. Что с ней будет! Разве только аккумулятор подсел.
— А почему ты мне про эту машину ничего не рассказал? Ведь ты же знаешь, зачем я в Германию приезжаю.
— Я тебе еще раз повторяю: мы все про нее забыли.
Пока Михаэль ходил в дом за ключами, Арсений переставил аккумулятор с его машины на «Мерседес», открыл капот, проверил масло и охлаждающую жидкость и, вставив ключ в замок зажигания, провернул его в положение «два». Когда потухла лампочка нити накаливания, еще чуток довернул ключ. Машина завелась, как говорят, с полтыка. Басовито заурчал мощный трехлитровый мотор, магнитола заголосила речитативом новостной радиостанции, воздуховоды повеяли приятным холодком.
Ухаживать за внешним видом машин в Германии принято исключительно на мойках. Во избежание досадных недоразумений Арсений с Михаэлем загнали «Мерседес» за сарай, подальше от соседских и бабушкиных глаз, и долго отмывали от засохших куриных сталагмитов. Не обидели и квартиросъемщицу-несушку, аккуратно переместив ее, в комплекте с копной сена и яйцами на верхнюю полку металлического стеллажа, стоящего у стены. Курица поначалу недовольно бухтела, но потом освоилась с новым местом жительства и, зажмурившись, уснула.
Уговаривать бабушку, которую звали, как и известного мастера детективного жанра, Агата, долго не пришлось. Сговорились на трех тысячах дойчмарок.
Арсений расплатился, помог Михаэлю загрузить стекло в багажник, и друзья, обмыв покупку крепким, толком не опознанным пойлом из бабушкиного загашника, усадили непьющую Ольгу за руль и отбыли в Бремен. «Мерседес» в сарай, где его опять могли обгадить птицы, разумно решили не загонять. Выгнали на улицу и припарковали напротив дома. Наклонившись к правому зеркалу заднего вида, Арсений улыбался бабушке Агате, махавшей вслед журналом «Шпигель», который выпал из рук старушки, стоило машине скрыться за поворотом.
Следующим вечером, пока Арсений ремонтировал террариум, Михаэль оформил сделку, получил транзитные номера и пригнал авто к дому. «Неужели все немцы такие добрые и душевные люди? — думал Арсений. — Или это сказывается влияние русского менталитета?» Он развязал мешок, аккуратно вытряхнул Флю в отремонтированное жилище и, положив ему перед глазами белую мышку, пожелал приятного аппетита. Недолго думая Флю заглотил угощение, распух посередине, благодарными немигающими глазами посмотрел на Арсения, медленно уполз в угол под лампу и притворился спящим.
— Мы с тобой одной крови, — подмигнув, ответил благодетель знаменитой фразой из Киплинга.
На следующий день, распрощавшись с дружелюбной межнациональной семьей, Арсений отбыл домой.
— Ты насчет автомата Калашникова пошутил, наверно? — с грустью спросил Михаэль.
— Да, — честно ответил Арсений, — извини.
— Чуз, — сказал немец и, хлопнув по крыше «Мерседеса» рукой, по-русски добавил: — Удачи.
В том, что страсть к коллекционированию статусных безделушек присуща соотечественникам ничуть не меньше, чем немцам, Арсений убедился на второй день пребывания в Москве. С капота оставленной под окнами машины ночью оторвали круглые логотипы, а с крышки багажника заодно умыкнули и цифры, символизирующие объем двигателя. И не только Арсений испытывал подобные неприятности. До того доходило, что продавцы, пригнав товар на рынок, сами снимали опознавательную символику и укладывали ее под лобовое стекло рядом с написанным от руки ценником и техническими характеристиками своей шайтан-арбы. Чаще всего курочили «Мерседесы», привлекавшие внимание нагло выпяченной в небо символикой, отломать которую проходящему мимо ночному вандалу не составляло особого труда.
Спустя несколько лет этот нездоровый бум поутихнет и сойдет на нет. Но пока что на выраженную в металле несправедливость трудовой люд повсеместно точил пролетарский зуб. Однажды под Новый год некий ледащий мужичок, особо и не прячась, отодрал опознавательный знак — решил, вероятно, положить «эту штуковину» сыну под елку или просто чтоб дома «это» лежало… а там подумаем, куда присобачить… Злодеяние Арсений наблюдал с девятого этажа, из окна собственной кухни. Догонять мужика было бессмысленно: тот с завидной прытью скрылся с места преступления, шустро скакнув в подъехавший к остановке рейсовый автобус.
«Вот уже и дачи виднеются. Как все-таки странно думается в дороге! — размышлял Арсений. — Вроде едешь, будто бы и вовсе не замечаешь все эти дорожные знаки, посты ГАИ, встречный и идущий на обгон транспорт, машинально сбрасываешь скорость в населенных пунктах…»
Он опять погрузился в размышления о вандализме.
Однажды во время поездки за грибами знак с оставленного в кустах «Мерседеса» оторвали проезжавшие на мотоцикле деревенские байкеры. Ну, этих-то еще можно было понять: знак очень красиво смотрелся бы на коляске их мотоцикла. Приладить его для трудолюбивого крестьянина дело не хлопотное, скорее, почетное: все будут завидовать…
Еще один случай с неизвестно каким по счету знаком был вообще уникален. Если человеческое поведение хоть как-то поддавалось осмыслению, то поведение одного наглого животного вызвало у Арсения легкий шок, переходивший в гневное недоумение, которое чуть позже сменилось на милость, осев в памяти веселым анекдотом. Неизвестно, можно ли с полной уверенностью считать лошадей скотом, но тот молодой скакун непременно таким и являлся. Без всякого сомнения, конь был порядочным подонком, потому как его поведение не вмещалось ни в какие поведенческие лошадиные рамки. Арсений тогда следовал к Веронике на дачу. Путь движению перегородил табун лошадей, перегоняемый с одного пастбища на другое угрюмым пастухом в спортивном контрафактном костюме. Наглый жеребец гнедой масти остановился напротив капота, обнюхал, а потом принялся облизывать мерседесовский символ. Воровато озираясь по сторонам, он откусил знак, попробовал его на зуб и, разочаровавшись во вкусе, выплюнул добычу на асфальт.
…Первым желанием Арсения было отлупить наглое животное каким-нибудь тяжелым и длинным предметом, но под рукой ничего, кроме лежавшего на пассажирском сиденье яблока, не оказалось. Этим-то «оружием» ожесточенный автовладелец и прицелился ворюге промеж глаз. Конь, увидев фрукт, весело заржал, подошел поближе и жадно на него уставился. Тут уж ничего не оставалось делать, как сменить гнев на милость. На открытой ладони, как научил его когда-то дед, Арсений протянул яблоко жеребцу. Тот с удовольствием проглотил предложенное и, громко фыркнув, закивал головой, то ли требуя добавки, то ли выражая благодарность и раскаиваясь в причиненном ущербе. С уверенностью не скажешь, но конь явно преследовал какие-то личные животные интересы.
В багажнике и в салоне автомобиля ничего съедобного и полезного для лошадей не нашлось. А без подарка отпускать конягу было негоже. Немного поразмыслив, Арсений достал из аптечки бинт, оторвал приличный кусок, приладил к импровизированной ленте мерседесовский знак и, опять припомнив Киплинга: «Мы с тобой одной крови, скотинушка», водрузил регалию на шею жеребца-разбойника. Коню подарок, судя по всему, очень понравился, и этот скот-подонок, весело заржав на прощание, стукнув копытом об асфальт, убежал в табун хвастаться перед собратьями необычным приобретением. А может, и к дожидавшемуся на пригорке пастуху, чей цепкий, выдававший склонность к насилию взгляд так не понравился Арсению.
«Господи, да что я к этим взглядам привязался? — размышлял Арсений, смутно улавливая схожесть у пастуха, всплывшего из далекого северного прошлого Алеши Воробьева, и этого, как его, Леопольда. — Так не бывает, — поежился он, — но все же это взгляд одного и того же человека».
Вероника
Арсений и сам удивился, как быстро он приехал на дачу. Время, проведенное за размышлениями, казалось вдвое сжатым. Интересно, а как оно проходит в дороге у других водителей? Надо будет поинтересоваться у Самца, хотя тот дальше Истры на машине не ездит. Однако ж и ему есть о чем подумать. О бизнесе, например, в котором лишние сомнения и неуверенность во всем только помеха…
— О, какие люди! Явился не запылился, — поприветствовала Арсения Вероника и заторопилась в дом. — Давай к столу. Шашлык почти готов.
— Привет, — поздоровался Арсений. — А дядя Гена здесь?
— Нет, в Москве на хозяйстве остался, — ответила сестра.
В кресле-качалке под молодым грецким орехом восседал Самец — муж Вероники. Укутанный в полосатый махровый халат, он читал газету «Аргументы и факты» и изредка покровительственным, поверх очков, взглядом посматривал на суетящихся вокруг гостей.
