Андрей Остроумов - Дуди Дуби Ду
В кресле-качалке под молодым грецким орехом восседал Самец — муж Вероники. Укутанный в полосатый махровый халат, он читал газету «Аргументы и факты» и изредка покровительственным, поверх очков, взглядом посматривал на суетящихся вокруг гостей.
Рядом с ним в новой, добротно сколоченной песочнице желтым совочком ковырялся отпрыск Андрюша — мальчишка не по детским годам рассудительный, большую часть времени погруженный в самосозерцание. Арсений всегда считал, что между ними много общего. «И о чем там думает своей детской головой? — часто спрашивал он себя. — Ну уж точно не такую ересь, как я… А то, что в нас эта черта общая и передалась по наследству, — это точно. Это даже Вероника однажды подметила».
— Интроверты херовы, — как-то сказала она, увидев Андрюшу и Арсения сидящими рядышком на бревнышке возле бани и битый час рассматривающими в чистом небе одинокое белое облачко.
Вокруг суетились и галдели слегка подвыпившие гости. Возле свежесрубленной бани две незнакомые женщины «тараторили» между собой жестами на языке глухонемых, время от времени кидая на Арсения быстрые оценивающие взгляды. Одна — высокая, в голубых джинсах и белой футболке дама лет тридцати, с похотливой улыбкой и «божественным», как его окрестил про себя Арсений, бюстом, другая — совсем еще молоденькая, пустоглазая девица с торчащим из центра затылка жестким пучком мелированных волос. Неподалеку от них, размахивая над дымящимся мангалом черными ластами для подводного плавания, суетился майор Артемов — личность загадочная, чрезмерно хитрая, предрасположенная к порочным склонностям и в гражданской одежде щеголявшая редко. Его карие глаза, скрытые дымчатыми очками, светились холодной расчетливостью и свинством. В доме под попсовые шлягеры тоже колготились и гремели посудой какие-то люди, видимо помогая хозяевам накрывать на стол. В небольшом пруду, вырытом рядом с баней, плавали четверо утят, уже начавших избавляться от желтого пуха. Птичью малышню Вероника каждый год покупала специально для сына, с ранних лет прививая ребенку ответственность, любовь ко всему живому, да и просто ради забавы. Птенцов охраняла черная собака по имени Матильда — помесь водолаза с аутентичной, привезенной из Германии немецкой овчаркой. Внимательный взгляд и авторитетный вид псины поневоле внушали единственную мысль: «Все под контролем».
Для полноты компании недоставало лишь бомжа дяди Гены, о существовании которого Арсений знал, но воочию не видел пока что ни разу. Когда гости собирались на Вероникиной московской квартире, дядя Гена всегда оказывался на даче, а когда веселились на даче, у дяди Гены непременно возникали неотложные дела в Москве. История появления дяди Гены в семье кузины была такова… Одно время Самец занимался исключительно шабашками. Ездил в другие города, сколачивал бригады, заключал договора на отделочные работы. Затем передал отлаженные связи кому-то из своих подельников, а сам переключился на более доходный бизнес, не требующий командировок и значительных нервных затрат. Одну из бригад, занимавшуюся покраской фасадов, верой и правдой возглавлял дядя Гена — мужичок крепкий и надежный во всех отношениях. Бомжевал дядя Гена не всегда. Да и вообще, если задуматься, все те парии, от которых мы воротим глаза и нос на улице, когда-то были такими же, как и мы все, среднестатистическими гражданами, только вот в какой-то момент жизнь у них не заладилась и пошла наперекосяк.
Печальная история: однажды дядя Гена вернулся домой в Воронеж раньше времени и банально застал жену в объятиях любовника. Недолго думая вынул из-под ванны топор и порешил обоих. Сильно не буйствовал, тюкнул пару раз обушком в темя — и делу конец. Обрубил рога, чтоб не ветвились. Собрал вещички, покурил, сидя на колченогом табурете у окна, и укатил к сестре в Семипалатинск ближайшим скорым поездом.
Через пару месяцев, почувствовав нездоровый интерес к своей персоне со стороны казахского РОВД, за коим маячило неотвратимое «бралово», дядя Гена таким же скорым поездом убыл в Москву. Там он предстал перед Самцом с Вероникой, исповедался, покаялся в грехе и попросил убежища. Супруги остригли дядю Гену наголо, экипировали новыми большими очками, демократичной неприметной одеждой так называемой «православной» моды и отправили плотничать на Истру.
Существуют люди особой породы — незаметные в толпе. Вроде и ощущаешь человека рядом, а взгляду зацепиться не за что — хоть в костюм от Армани его ряди, хоть в костюм индейского вождя, хоть в тряпье с дворовой помойки. Быть незаметным — это искусство, которому специально обучают сотрудников элитных спецслужб, а дяде Гене сей талант был дарован, что называется, от Бога. Ни сотрудникам милиции, ни рядовым обывателям, ни даже дворовым и породистым домашним собакам — решительно никому до дяди Гены не было дела. Сколько ему лет, тоже враз не определишь. Иногда он выглядел на сорок, а иногда на полновесных шестьдесят.
— Ангел хуев, — ласково говорила про него Вероника. — Кому захочет — во плоти себя явит, кому нет — серой тучкой мимо прошмыгнет.
Работал и жил дядя Гена в семье Вероники, как сказывают в народе, за харчи. Летом трудился на даче, зимой обитал в просторной трехкомнатной квартире у станции метро «Войковская», в одной комнате с Андрюшей, выполняя всевозможную работу по дому. Стирал, убирал, готовил. Иногда подрабатывал в Вероникином видеосалоне недалеко от дома. Денег дяде Гене давали иногда только на вино. Он скромно приобретал бутылку портвейна, употреблял ее без особого фанатизма и пел Андрюше вместо колыбельных грустные каторжанские песни, а порой придумывал веселые сказки с легким уклоном в восточную философию…
— Здравствуй, хозяин, — поздоровался с Самцом Арсений. — Кто эти странные дамы? — кивнул он на незнакомых женщин, активно жестикулирующих возле бани.
— Дальние родственницы Артемова, из Сибири откуда-то, — ответил Самец, — приехали в Москву судьбу свою устраивать. Знаю про них мало. Та, что постарше и повыше, — малярша, а та, что моложе, ничего не говорит, да и не слышит, по-моему, тоже. Но хороша, чертовка… Ладно, придумаем что-нибудь, а то они у себя там с голодухи помрут. Маляршу, кстати, собираюсь у себя дома припахать. Мы ремонт как раз затеяли. Плитку в ванне поменять пора, еще кой-чего по мелочи. Дядя Гена как раз сейчас подготовкой занимается.
По словам Вероники, мужа с Артемовым связывали давние и нынешние темные дела. Хороводились они давно, были друзьями по жизни и партнерами по бизнесу. Арсений всегда удивлялся, какой у военного человека может быть бизнес, кроме как Родину защищать, однако лишних вопросов Самцу не задавал. Да и Артемову, постоянному гостю на совместных кутежах, тоже. Зачем? Меньше знаешь — крепче спишь. У мужиков свои дела, возможно даже криминальные, и коль они своими секретами не делятся, следовательно, их и знать ни к чему…
Кивком головы Арсений поздоровался с Артемовым. Тот в знак приветствия помахал ему ластами.
Из песочницы не торопясь выбрался Андрюша, степенно подошел, разместился на коленях Арсения и вежливо поздоровался:
— Здравствуй, дядя Арсик. Ты мне что в подарок привез?
— «Феррари» 1963 года, — ответил дядя и вручил малышу модель масштаба 1: 43, купленную во время последнего заграничного вояжа в Германию.
Мальчишка давно собирал автомобили, его коллекция насчитывала более двадцати разнообразных красочных экземпляров.
«Еще один коллекционер», — пронеслось в голове у Арсения.
— Prachtig, великолепно! — восхитился на двух языках вундеркинд и убежал с подарком в песочницу.
— А это тебе. — Арсений вручил Самцу пачку долларов. — Спасибо.
— Пятьдесят листов, — пересчитал деньги Самец. — Благодарю, что не забываешь. Молоток. Когда опять едешь?
— Не знаю. Решил тут другими делами заняться. Надоело. Кстати, ты плиточников уже нашел?
— Да есть там какой-то у Вероники, а что?
— Давай я сделаю?
— Ты? Ну, смотри. Дело твое. Но если накосячишь, добра не жди, хоть ты и родня. Пошли за стол, уже все готово.
Самец похлопал Арсения по спине, и они пошли в дом.
Семья Вероники всегда веселилась с размахом, во всю широту русской души. «Самцы гуляют», — говорили жители дачного поселка Академический, прикрывая окна с целью приглушить грохот охотничьего ружья, из которого гости, пребывая в состоянии крайнего безрассудства, по традиции расстреливали пустые бутылки, а иногда и подбрасываемую в воздух посуду. Именно под эти традиционные залпы, дребезг расстреливаемых мишеней и песни про камыш Арсений заснул. До этого он всласть повеселился с гостями и лихо сплясал мазурку с высокой дамой, которая представилась Джулией. (В отличие от глухонемой родственницы, она прекрасно слышала, а говорила порою даже слишком много.) После мазурки Арсений впал в депрессию, выпил в одиночестве под кустом смородины, побеседовал с утятами, отматерил не по делу Артемова, поплакал за баней. Вроде очнулся на втором этаже дачи и тут же отключился в тревожных предчувствиях и легких судорогах. Похоже, сказывалась и усталость, и травма головы, и буйная пьянка с доктором Шкатуло. Проспал до утра — на удивление без всяких тревожных и дурных сновидений…
