Вячеслав Сухнев - Встретимся в раю
— Привет, дядя Сережа! Все своему Карлу Марксу молишься? Ну, молись, молись, это не вредно. А между делом поставь мою тачку в боксик, помой, пропылесось, поодеколонь. Ха-ха! Через неделю заберу. Вот, возьми — побалуй внуков.
Он бросил на стол ключи от машины и мятую пятидолларовую бумажку. И уже уходя, заметил за дверью, на диванчике, согбенного Зотова. Детина мгновенно собрался, потом оглядел чашки на столе, недоеденный бутерброд, ухмыльнулся и подмигнул Зотову:
— Не совращай дядю Сережу, земляк! Ему еще работать сегодня, прорываться в светлое завтра…
Он сел в машину, «кадиллак» выбросил из-под колес ошметки грязи и умчался. Брошенный перед воротами лимузин слепил глаза золотистыми стеклами.
— Сосед, — вздохнул Сергей Иванович. — Мама его в приемной фабрики-прачечной работала. Скромная женщина, тихая… Ко мне за макулатурой ходила — я газет много выписывал. Золотое было время, Константин Петрович! Помните?
А макулатуру она на книги меняла. Дюма там, этот самый… Коллинз, еще кто-то. Мальчик тоже был хороший — тихий, милый, вежливый… Сейчас служит в охране у крупного промышленника.
— Да-а, — протянул Зотов. — Напрасно мамочка старалась. Ладно, Сергей Иванович, нажмите кнопочку, пожалуйста. Заберу машину.
— А вы на нем поезжайте, — показал на «кадиллак» сторож. Вижу — еле ковыляете. Ваш бокс двадцать восьмой, если память не изменяет. Рядом с мойкой. Бросьте машину там, скоро мыть отправлюсь. И вообще, Константин Петрович, поступайте к нам, а? Тут сменщик увольняется. Нашел работу по специальности.
— Вот и я хочу по специальности, — сказал Зотов. — А потом… Мы же через неделю передеремся, выясняя, кто виноват в нынешнем положении, да что делать, да как вывести страну из пропасти. Были говорунами — говорунами и остались. Уж извините за прямоту.
— Как хотите, — сухо сказал сторож.
В отечественном «кадиллаке» Зотов не ездил давно. Мощный мотор чутко слушался прикосновения к педали, а кожаное кресло надежно охватывало тело. В такой тачке, подумал Зотов, хорошо бы выпрямиться на скоростной автостраде, да и махнуть… В Ригу, например. В седьмом, кажется, классе Зотов в Ригу ездил, на экскурсию. Давно это было. В прошлом веке.
Захлопывая за собой дверцу «кадиллака», Зотов обнаружил под ручкой крохотное бурое пятнышко. Крови он навидался достаточно, и свежей, и засохшей — как эта, на дверце роскошного лимузина. Он брезгливо вытер руку о штаны и быстро пошел к своему боксу. И потом уже, подъезжая к супермаркету на Кустанайской улице, все тер ладонь.
Охранник в воротах стоял знакомый. Он молча кивнул Зотову на служебный вход. Попав в склад, Зотов сразу наткнулся на Арифа. Бывший студент-иранист, военный переводчик, награжденный медалью ЗБЗ, тащил на горбу запятнанный кровью полотняный куль. Завидев Зотова, Ариф с облегчением свалил куль наземь, и теперь на полотне можно было прочитать жирные синие буквы: «Мутон. Новая Зеландия».
— Ты как нельзя кстати! — сказал Ариф, тряся руку Зотова. — Айда со мной…
И потащил Зотова по закоулкам, заставленным сокровищами, словно пещера Али-Бабы. Тут возвышались пирамидами и бастионами ящики со всего света — тушенка, овощи, кофе, рыбные консервы, крупа, масло, печенье. От этого изобилия жратвы у Зотова закружилась голова. В супермаркете он раньше бывал только у служебного входа. Или во дворе дожидался ребят, если пускала охрана. А теперь сподобился, попал в самые недра. Ничего, кроме головокружения и безадресной ненависти, он не испытал, созерцая завалы еды. Не для него она была тут сложена, вот в чем дело.
Они подошли к какому-то металлическому коробу с дверцей. Возле короба смущенно переминался молодой человек с отверткой и тестером, а седой мужичок в белом халате что-то сердито ему выговаривал.
— Хозяин, — сказал Ариф седому, — я электрика нашел.
Седой оглянулся, посверлил Зотова взглядом и буркнул:
— Сделаешь — банку тушенки и бутылку…
Оказалось, сломался подъемник, и теперь новозеландскую баранину из холодильника пришлось доставать вручную. Сегодня — мясной день, клиенты в зале уже волнуются: вдруг не успеют отоварить талоны…
Мне бы ваши заботы, подумал Зотов, принимая инструменты. Поломка оказалась до смешного нелепой — кто-то с чудовищной силой вдавил кнопку спуска, так что отогнулись лепестки контактов. А молодой электрик добросовестно щупал тестером всю цепь. Для поддержания авторитета профессии Зотов снял и поставил на место кожух пускателя, почистил кое-где клеммы. А потом подогнул контакты, включил рубильник и нажал кнопку. Подъемник лихо загудел, в проеме показалась платформа, с которой ошалело соскочил толстый серый кот. Хозяин ушел и вскоре принес пластиковый пакет с тушенкой и бутылкой водки.
Может, ко мне пойдешь? — спросил он Зотова. — Хозяйство большое, работы хватит. А то шлют с биржи… одних безруких.
Зотов покосился на молодого электрика и заметил в глазах парня тоскливый страх.
Не могу, — сказал Зотов. — Меня уже берут в одно место.
Во дворе за ящиками курил Талип, подставляя солнцу голую до пояса мускулистую тушу.
— А машинку я сломал, — доложил он Зотову. — Нажал — аут.
— Спасибо, Толик, друг! — с чувством сказал Зотов. — Ты помог мне заработать жратву и выпивку.
— Почаще заходи, — пригласил Талип. — Еще сломаем. Какие проблемы, абзый…
— Ну, рахмат, в таком случае, — засмеялся Зотов. — Чем занимаетесь завтра, татарва?
— Все тем же, — вздохнул Ариф. — Завтра суббота, день крупы. Легкая, зараза, много надо. Пока народ отоварится — мы без задних ног.
— Двадцать первый век на дворе! — удивился Зотов. — Когда же у вас транспортеры пустят?
— Капитализм, сержант, — развел руками Ариф. — Если нас с Талипом всю жизнь в грузчиках держать — все равно обойдется дешевле установки и эксплуатации транспортеров. Даже учитывая, что мы и дальше будем воровать. Тележка дешевле.
— Боже, с кем я связался! — заломил руки Зотов. — Вы еще и воруете?
— Обязательно, — сказал Талип серьезно. — У меня семья. Тут все воруют.
— Пережитки социализма в сознании масс, — объяснил Ариф. — А зачем ты про субботу спрашивал?
— Просто так, — вздохнул Зотов. — Хотел на рыбалку пригласить. Забыл, бездельник, что вы работаете.
Ариф проводил его до машины, оглянулся и сунул в пакет еще две банки, которые извлек из карманов ситцевого халата.
— Слушай, сержант, — помялся Ариф. — Вопрос есть. Хозяин заставляет вступать в Мусульманский фронт. Не знаю, что и делать. Не вступлю, боюсь — выгонит.
Зотов бросил пакет с дарами супермаркета на заднее сиденье, подумал:
— Грозится выгнать — вступай. Работа у тебя хорошая. А Толик что думает?
— Он — за мной… Понимаешь, Костя, пока этот фронт формируется как культурная ассоциация. Изучение и пропаганда традиций мусульманства, покровительство национальным школам, развитие печати… Но — фронт! Мы же культурные люди, Костя, и я все понимаю! Начинается-то хорошо, а чем кончится? Не придется ли потом в подполье уходить?
— Не уходи в подполье, — посоветовал Зотов. — Дойдет дело до подполья — отвали. Мы, брат, не виноваты, что общество навязывает нам определенные модели поведения. Если на одном конце стола — это фронт, а на другом — молоко для твоей же девчонки… Иди, иди во фронт и ни о чем не думай. Пусть голова болит у того, кто нас до всего довел.
Он тронул «хонду» и выехал на дорогу. Теперь встреча с Лимоном стала не просто желательной, но и настоятельно необходимой…
Трущобы
В конце двадцатого века городская дума, еще называвшаяся Моссоветом, решила устроить из Сретенки и прилегающих переулков фешенебельный квартал. Все равно эту часть города пора было капитально ремонтировать… Задумали сделать все, как на Бродвее, — лампионы, ночные кабаки, сувенирные лавки и павильоны разных игр. Стране, как всегда, нужна была валюта, и градоначальники рассчитывали открыть маленький Клондайк по добыче долларов, фунтов, марок немецких, крон шведских, злотых польских и даже малопочтенных форинтов венгерских, стоявших, как ни крути, значительно выше рубля.
Естественно, начали со Сретенки. У нас почему-то любят начинать ремонт с фасада. Нахватали взаймы американских долларов, пригласили финских строителей, наняли немецких техников — и работа закипела. За год с небольшим Сретенка превратилась-таки в Бродвей. С лавками сувениров и лавками менял, с павильонами игровых автоматов и павильонами пива. Тут были рестораны китайские, корейские, японские, кофейни турецкие и ливанские, кондитерские иранские и пакистанские, парфюмерные магазинчики сирийские и табачные лавки иракские, словно Дальний, Средний и Ближний Восток разом сговорились отравить московичей и гостей столицы экзотической жратвой, опоить кофе и пивом, отшибить обоняние крепкими мускусными духами и задушить черным самосадом, взращенным на древневавилонском лессе.
