Ван Мэн - Рассказы

С окончанием сезона вещи водворялись в камфарный сундучок, не ведая печали, а наоборот, сияя счастьем.

И замирали при виде пурпурной кофты.

— Как вас величать? — беззвучно вопрошали они.

— Пурпурная, — отвечала она так же беззвучно.

— Откуда вы родом?

— Из Сучжоу.

— Сколько же вам лет?

— Двадцать шесть.

— Вы, бабуся, настоящая долгожительница! — наперебой изумлялись шанхайская комбинация, гуанчжоуская юбка, циндаоский плащ, парижская жилетка и гонконгские чулки.

Грустно становилось пурпурной кофте, и, видя это, они больше уже ничего не говорили ей на своем беззвучном языке.

А Лишань словно понимала ее: бывало, уложит очередную обнову, закроет крышку, а потом опять откроет, достанет кофту и держит в руках, любуясь. И кофта слышала ее мысли: «Нет, эта вещь мне дороже всех красивых новых нарядов».

А вслух она произносила:

— Когда-нибудь, потом...

Скрытый смысл этого «потом» пурпурной кофте был яснее, чем «быть может», она понимала его, исполняясь надеждой, обретая успокоение. В уюте и неге полеживала кофта на дне сундучка. Она верила своей хозяйке и чувствовала, что в ее «потом» кроется многое. Она больше не вздыхала над своей долей и никогда не завидовала новым соседям, хранящим аромат и тепло Лишань. Ох уж этот мне гонконгский товар, эластичные чулки без пятки, всего-то раз Лишань и надела их, а уже с дыркой. Пурпурная кофта усмехалась молча, ибо ей можно было не объяснять, что перед лицом модной гонконгской штучки следовало проявлять сдержанность.

А Лишань это «потом» связывала со своим малышом. Дочери у них не было, только сын, не знавший горя, хотя жизнь потрясла родителей по ухабам. Сызмала мальчик был достаточно обеспечен протеинами и любовью, игрушками и учебниками. Он давно открыл для себя существование маминого сундучка с одеждой и однажды, когда ему шел восьмой год, спросил:

— Мама, какая у тебя красивая кофта! Почему ты ее не носишь?

Лишань только тихо улыбнулась, ничего не объяснив сыну, ей не хотелось, чтобы малыш слишком рано соприкоснулся с болью, ранившей взрослых.

— Вот подожди, — иногда говорила она, — вырастешь, я отдам ее тебе.

— Мне?.. Но это же девчачья! — отвечал сын, и в голосе как будто слышалось сожаление, что не для него эта чудесная вещь.

Мама смеялась, но с какой-то лукавинкой.

Затем у сына появились свои заботы, свой ранец, свои друзья, своя одежда, и он больше не вспоминал о маминой кофте, похороненной на дне сундука.

Потом сын вырос. Поступил в университет, пошел работать. Потом у него появилась подружка. Потом они решили пожениться.

Вот об этом-то и думала Лишань, когда шептала свое «потом».

За несколько дней до свадьбы был распахнут камфарный сундучок, и со дна его осторожно извлекли пурпурную шелковую кофту.

— Как ты считаешь, смотрится? — спросила Лишань сына.

«И откуда только берутся такие диковинки?» — подумал сын, но вслух ничего не сказал. А то, что люди думают, но не произносят, никто и не слышит, кроме шелковистых одежд.

Чего ждала мама, сыну было ясно, и, улыбнувшись, он поспешил ответить:

— Отлично.

— Подари своей невесте, — сказала Лишань, — только раз я и надела ее, когда была молодая.

А думала Лишань в этот момент вот что: «Это память о моей свадьбе и о моем девичестве, всего-то три часа она пробыла на мне, а сопровождала двадцать шесть лет».

Пурпурная шелковая кофта услышала и произнесенные и непроизнесенные слова и безумно обрадовалась — какой еще одежде суждено такое счастье? Стать памятью жизни, весны, любви сразу для двух поколений!

Сын взял кофту, отнес невесте. Та приподняла ее за ворот, прикинула — как раз, и переделывать не надо. Девушка была чуть выше мамы, но по теперешней моде одежде не полагалось быть свободной и длинной — скорее облегающей и укороченной, и эта кофта словно специально была создана для невесты сына.

— Оказывается, моя настоящая хозяйка — ты! Оказывается, моя настоящая весна — восьмидесятые годы! — возликовала кофта и заколыхалась от смеха, вспомнив, как дырявый гонконгский чулок назвал ее «бабусей».

— Нет, не нужна она мне, новых навалом, к чему еще эта старая ветошь? — заявила невеста и была, несомненно, по-своему права. — Ну, конечно, я благодарна твоей маме за ее добрые чувства, — добавила она через мгновенье.

У кофты прервалось дыхание. Она бросила взгляд на курточку и брючки невесты, слепящие множеством маленьких молний, и разинула рот — да, таких фасонов, тканей, такого щегольства она и не видывала, даже не представляла, что это возможно.

И наш пурпурный наряд возвратился к Лишань. Сын деликатно объяснил:

— Это ваша память, она должна оставаться с вами.

— Ну, и славно, вот славно-то, — облегченно рассмеялся Лумин и добавил, обращаясь к Лишань: — Мне было как-то не по себе, когда ты отдала ее.

Сын и его невеста получили от стареющих родителей другие, гораздо более ценные и не оставившие их равнодушными подарки — даже телевизор. А невеста связала маме шерстяной жакет. По моде восьмидесятых годов — элегантный и красивый, из объемной пряжи. Настоящая демисезонная верхняя одежда, и пальто не нужно.

Вечером пурпурная кофта перекочевала на спинку большой двухспальной кровати Лишань и Лумина. Она услышала их затаенные мысли, нежные и грустные, тяжкие и цепкие воспоминания — неотделимые, оказывается, от нее. Кофта была поражена. Но что происходит? Лишань и Лумин тихонько себе разговаривают в постели, а на кофту капля за каплей падает что-то мокрое, соленое, горькое и очень горячее. Ах, это слезы, вдруг поняла она, слезы Лишань. И от этих слез оттаяла истомившаяся душа пурпурной кофты. Как она раскаивалась, что вдруг решила броситься на грудь незнакомой женщине, невесте сына, в компанию к этим модным, утыканным молниями нарядам. Нет, такой оплошности она больше не совершит, никогда не покинет Лишань и Лумина. Она вознаграждена, она достигла того, чего не достигает никакая одежда. Но почему ей так горячо, так жжет? Слезы ускорили реакцию. И вдруг до нее дошло: не такое уж это проклятье — окисление. Разве горение — не тот же процесс? Горят, источают свет и жар сердца всего поколения ее хозяйки. Так было, поняла кофта, еще до того, как она появилась в доме. И так будет.

Одежду положено носить, несчастна та одежда, которая никому не нужна. И все же самую дорогую обычно прячут поглубже в сундук. Даже примитивный гонконгский чулок здесь не станет спорить. Тем не менее Лишань, Лумин и наша пурпурная кофта сегодня как-то по-новому осознали это.

Так что героям этой истории — Лишань, Лумину и пурпурной кофте — не стоит ни роптать, ни жалеть, ни тем более завидовать другим судьбам. Долгие годы испытаний потребовали всех их душевных сил, но не отняли чистой мечты и надежды. И вот наконец сегодня мечты сбываются, испаряется слезинка, падающая на пурпурную кофту. Они обретают подлинное взаимопонимание, покой, счастье и будущее, которое день ото дня становится все прекраснее. Каждого из них согревают своя гордость и свое счастье. А пурпурная кофта — она перешла в иное качество. Закончится наше повествование, а реакция окисления будет медленно проникать в глубины ее сердца.

Оставим же ее тлеть на дне сундука...

ВАН МЭН (род. в 1934 г.)

Китайский писатель. Печатается с 1955 г. В 1957—1977 гг. был отстранен от литературной деятельности. Возобновил литературную работу в конце 70-х годов. Лауреат нескольких всекитайских конкурсов. Автор романов «Да здравствует юность!» (1979), «Марионетки» (1986), сборников рассказов и повестей «Зимний дождь» (1983), «Серые зрачки» (1984), и др. В 1985 г. в КНР вышло его «Избранное» в 4-х томах, включившее помимо прозы 50—80-х гг. публицистику и литературную критику.

На русском языке произведения Ван Мэна публиковались в «Иностранной литературе» (1981, № 11), сборниках «Люди и оборотни» (1982), «Современная китайская проза» (Библиотека журнала «ИЛ», 1984). «Средний возраст» (1985) и др.

Публикуемые рассказы взяты из сборников «Ван Мэн. Проза и публицистика» (Пекин, 1981), «Глубины озера» (Гуанчжоу, 1982), «Пурпурная шелковая кофта из деревянного сундучка» (Шанхай, 1984).

Примечания

1

Лэй Фэн — солдат, после гибели в начале 60-х годов превращенный пропагандой в канонизированный образец «добродетельного поведения». (Здесь и далее прим. перев.)

2

Мера веса (50 г)— одна десятая цзиня.

3

Денежная единица, одна сотая юаня.

4

Святой буддийского пантеона, герой многих произведений классической литературы.