Анна Ремез - Пятнадцать
— Эй, ты чего тут сидишь одна? Случилось что-нибудь?
Голос Ирины вытащил Полину из болота воспоминаний.
— Нет-нет, не беспокойтесь, — Полина почувствовала себя виноватой, — все хорошо. Спасибо.
— Ну, тогда пошли есть.
Полина встала и увидела, что во время путешествия в прошлое изрисовала всю землю вокруг своих сандалий Большими Задницами Вечности. Красная кайма солнца ещё торчала из-за горизонта, но небо над рекой уже почернело. Пока Полина дулась на мироустройство, дядя Гена и Николай успели воткнуть неподалеку от навеса жерди и натянуть на них марлевые пологи: ночевать предстояло на улице.
Мысли об одиночестве и собственной тяжкой доле не помешали Полине с аппетитом уплетать шашлык. Все расселись на высоких скамьях вокруг стола и, намазавшись комариной отравой, стали пировать. Комары на отраву чихали, поэтому приходилось постоянно обмахиваться ветками. Ирина предложила Полине попробовать вишневой наливки. Бабушка разрешила, и даже первый раз в жизни чокнулась с Полиной. Полина подумала, что это один из верстовых столбов на дороге во взрослую жизнь — когда человек, который до этого читал тебе лекции о вреде алкоголизма, признает твоё право на градус. Наливка была тягучая, как шиповниковый сироп, и приятно обжигала язык. После первой Полина, как и все, не закусывала, дядя Гена морщился, говорил «Хорошо пошла», бабушка вздыхала, Ирина улыбалась, а Николай крякал. Потом все ели ароматное мясо, с корочкой, пахнувшей дымом, и хрустели огурцами. Бабушка махала руками, говорила: «Стоп!», когда Николай наполнял ее рюмку, но он на это внимания не обращал, приговаривая: «Иначе клева не будет». Полина быстро объелась и цедила вкусную наливку, наслаждаясь забытым состоянием невесомости, которое появляется, когда ноги не достают до пола.
Но наслаждаться пришлось недолго: из всех, кто болтал ногами за столом, комары, кажется, находили аппетитной только Полину, её голые икры с бешеной скоростью покрывались волдырями. Она нехотя вылезла из-за стола и пошла к машине за джинсами.
Вокруг висела темнота, полная стрекота цикад и пересвиста ночных птиц. К двум фонарям над столом — единственным источникам света на берегу — уже слетелись нервные мотыльки.
Полина подняла глаза …и замерла. Оказывается, над казахстанской глухоманью по ночам включалось самое красивое небо, которое ей когда-либо доводилось видеть! Мириады сияющих глаз манили в неисчерпаемую высоту, одни светили ярко, другие прятались под вуалью туманностей. Здесь острые углы домов не раскалывали на части небесную инкрустацию, ее не закрывали дымные рукава, не перечеркивали линии проводов. Полина открыла дверь машины, надела джинсы и легла на заднее сиденье, запрокинув голову, чтобы насладиться неожиданным подарком. Все вокруг перестало существовать, и она почувствовала — это один из тех моментов, ради которых, собственно, и живут люди — моментов истинного счастья. Просто бессовестно грустить, когда на свете есть звезды, птицы и стрекот цикад. Полина подумала, что все, кто лежит так, глядя на звезды, воображают себя Андреями Болконскими под небом Аустерлица. То есть не все, конечно, а те, кто читал «Войну и Мир».
Неожиданно прямо у нее над головой сорвалась вниз серебряная слеза и упала, упала без толку: у Полины в голове не случилось ни одного желания, и этого хватило для того, чтобы нарушить душевную гармонию. Просто созерцать небесный свод стало уже недостаточно, нужно было обязательно извлечь из этого созерцания выгоду. Полина стала придумывать, что попросить у звезды. Мира во всем мире? Чтобы бабушка была здорова? Чтобы мама снова вышла замуж? Это все нужно, но в данный момент ей хочется больше всего, чтобы в нее влюбился Лешка!
И, о чудо, в тот миг, когда она подумала об этом, еще один метеорит сгорел в атмосфере, прошив небо жемчужной нитью. Ура!
Полина лежала так довольно долго, думая о будущем — о чудесной юбке из шотландки, которую она наденет на первое сентября, о том, как пойдет на курсы (и, конечно, обязательно поступит в Институт иностранных языков), что подарит на день рождения бабушке, чем успокоится сердце Наташки, как они по традиции пойдут есть мороженое в Baskin&Robbins на второй учебный день, и она закажет фисташковое, ах! За это время успело упасть еще три звезды, одна — ответственная за мамино замужество. Полина настолько зарылась в свои мысли о светлом будущем, что не заметила, как разговор за столом превратился в яростный спор. Неожиданно, словно из ушей кто-то выдернул затычки, она услышала голос дяди Гены:
— Нет, ты Иванна, послушай! Мы теперь побираться должны идти, тстобы кушать было тсто! Ты вот ругаешь советскую власть…А нынешняя плевать на нас хотела. Мы при Советах всю Прибалтику объездили. Мы могли себе заработать тсестным трудом, тсестным! Сейтсяс, тстоб в кармане звенело, надо воровать.
— Геннадий! Прекрати ты это! При советской власти тебе было хорошо из-за Зины. И потому что молодой был и здоровый. Воровали точно также, только при этом еще полстраны загубили в лагерях! И развалили все…
— Это Горбатсёв! Горбатсёв развалил, … такая!. Тсьто это — лекарства не купить, это полпенсии. А вратси? Мы тут узнавали, во тсто мне новая тселюсть встанет. На эти деньги месяц жить можно, яйца потсесывать и в потолок плевать. Теперь, тстоб нормальное летсение было, надо на лапу давать.
— А раньше ты не носил в больницу конфеты и коньяк, когда Зине операцию делали? Разницы нет никакой, только теперь не нужно это делать из-под полы. А уж какие дачи коммунисты на взятки строили…
— Ну, Ольга Иванна, вы тут-таки не правы, — подал голос Николай, — как человек, в прошлом близкий к райкому, могу сказать, что……
— Он мне будет говорить! Милый мой, я тридцать лет проработала бухгалтером, авось знаю, что, где и кому давали. Мне не за что их любить. Отца моего сдали, он в лагере погиб. Мать одна осталась, с тремя детьми на руках. Да что мы, людей целыми семьями вырезали, сыновья доносили на отцов. Не надо мне тут петь: «Ах, как хорошо было при советской власти». Сколько народу погубили, жизней искалечили, сколько городов на костях построено! Сволочи они, хуже фашистов.
— Ну, это, Ольга Иванна, ты загнула. Раньше б тебя за такие разговоры…
— То-то и оно, Коля, что раньше.
— Раньше люди как братья были! — закричал дядя Гена, — А сейчас?
— Гена, ядрена вошь, — бабушка хлопнула рукой по столу, — о чем ты говоришь? Все в один голос пели то, что им нужно было петь, а то бы расстреляли, посадили, с работы выгнали…
— Не кричите, — послышался голос Ирины.
Полину уже клонило в сон. Она вылезла из машины, взяла плейер, и пошла к пологу. Быстро заползла под марлю, чтобы не дать возможность комарам заночевать внутри, и легла на расстеленное одеяло, пропахшее нафталином. У нее зачесалось в носу, множество бугорков впились в спину: место для ночлега выбрали не самое мягкое. Она легла на бок, положила под голову куртку и включила «Телохранителя». Было бы здорово, проснувшись утром, снова увидеть глаза Кевина Костнера. Кевин Костнер сейчас висел дома, в пустой комнате, и было ему, наверное, также одиноко, как Полине.
— Эй, ты спишь? — спросил кто-то у нее над ухом.
Она повернулась на спину. Рядом сидела Ирина, с распущенными волосами, и…всхлипывала.
Полина выключила музыку.
— Ира, вы что? Что случилось? — спросила она.
— Ничего, ничего, прости Полюша. Спи, спи. Бабушка сейчас придет. Спи, спи.
— Но вы же плачете! Это… он вас обидел?
Ирина не спросила «кто?». Она опрокинулась на одеяло и нервно расхохоталась.
— Он…Он меня давно не способен обидеть, девочка моя. Это все водка. Держалась ведь, три недели… Я вообще-то не пью, Поль…Ты не думай. Спи, — и она опять всхлипнула, зажав рот кулаком.
— Ира, не плачьте, не плачьте, все будет хорошо, — Полина погладила ее по плечу, она знала, что эти слова ничего не значат, и помочь не могут, но все равно их нужно говорить, когда людям плохо.
— Ты хорошая девочка, П-поль, — Ирина пыталась не выпустить из себя слезы, но они рвали ей горло, — ты хорошая… Только глупая еще. Тебе кажется, что все в жизни идет по плану, что любовь случается раз и навсегда…
— Я знаю, что так не бывает.
— Да… Ты умница. Раз и навсегда случается только несчастная любовь. Человека, которого ты не получила, можно любить вечно, потому что он не рядом, ты не видишь, как он спит, ест… И кажется, тот, кто далеко — лучше. Мы так устроены криво, хотим того, кого не имеем. Нет, это не про меня, Поля, я выбрала его сама, потому что был богатый, хорошая должность, мне завидовали все… Любил меня так, что по утру ходить не могла. Я видела с ним звездное небо, вот такое, как сейчас… Ты ведь еще не спала ни с кем, да? Дай бог, чтобы тебе с этим повезло. Потому что если с мужиком ты не уносишься в небеса, какой бы он ни был хороший, рано или поздно ты начнешь искать замену. И променяешь надежного, умного и красивого на какого-нибудь чудика, только потому, что он будет знать, где и как тебя трогать… Очень просто и очень гадко мы устроены… Прости, девочка, я болтаю, пьяная вот и болтаю… С Николаем жили хорошо — права твоя бабушка, кормушка у нас была сытная… Только он не хотел, чтобы у нас детки были, все откладывали, а теперь не бу-у-дет уж-же никаких дето-о-к. А у тех, которых он на дороге находит, у них будут, а может, уже где-то растут, они, которые должны были быть мои! Мои, понимаешь?! Отнял он их у меня, а других дарит, как ему приспичит … Черт бы их всех подра-а-ал! Черт бы их всех подра-а-ал!
