Жильбер Синуэ - Дни и ночи
Задумавшись, Вакаресса с трудом сообразил, что Флора наконец достигла оргазма и теперь лежала, положив голову ему на грудь. Она прерывисто, еще не отдышавшись, прошептала:
— Мне нравится заниматься с тобой любовью.
Он молча осторожно гладил ее волосы. Жалюзи порозовели от рассветной зари.
— А тебе?
— Мне тоже, — как можно убедительнее произнес Рикардо.
— Нет, я не это хотела сказать. Ты… Ты… не… — Ей всегда было тяжело и неудобно произносить это слово вслух: — Кончил.
— Нет. Но очень хочу. — Он мягко подтолкнул ее: — Возьми меня. Возьми меня в рот.
Она растерялась, разволновалась.
— Рикардо!
Можно было подумать, что он заставлял ее грешить без исповеди.
Не обращая внимания на ее протесты, он продолжал отодвигать ее, упрямо направляя ее лицо книзу своего живота.
— Рикардо, — жалобно простонала Флора, — ты знаешь, что я…
— Ты меня не любишь?
— Люблю безумно, но…
Он обхватил ладонями ее затылок. Слабо сопротивляясь, Флора старалась отвернуться, но он не дал ей это сделать. Сначала она лишь нерешительно коснулась губами его твердой плоти, потом осыпала ее легкими поцелуями, затем, повинуясь, приоткрыла рот…
Рикардо смежил веки. Тысячи непристойных образов, бесчисленных неприличных слов растеклись в его мозгу. Он хотел кончить, кончить любой ценой. Он входил и выходил между губами Флоры, нечувствительный к ее покусываниям, находясь, как и она минутой раньше, между болезненным ощущением желания и наслаждением. Он ждал взрыва. Дыхание все чаще, ожидание, невозможность дышать. И каждый раз в последний момент оргазм отступал. Незаметно на лицо его невесты наложился лик загадочной незнакомки из снов. Чужая женщина овладела его плотью. Он почти не заметил подмены, он отдался ей, словно проводнику, ведущему к свету.
С необычайной силой его плоть взорвалась во рту Флоры. Пораженная, она опрокинулась на спину, соскочила с кровати и бросилась в ванную.
Рикардо лежал неподвижно, испытывая благодарность к воображаемой женщине.
Вернулась Флора. Лицо ее сияло, как у девочки, которой подарили желанную куклу. Он протянул ей руку:
— Иди, иди же ко мне.
Она прильнула к его груди, он обнял ее.
— Я так счастлива, — прошептала она.
— А я благодарен тебе. — И тут же продолжил: — Ты не хотела бы, чтобы мы уехали на несколько дней?
— О да. Я мечтаю об этом.
— Что ты скажешь о вилле Мар-дель-Плата?
— Превосходно! Ты знаешь, как я люблю это место. Он откинул простыни.
— Тогда поехали! Полчаса на сборы.
— Полчаса? Но за это время я только приму ванну и высушу волосы!
— Полчаса!
Национальная магистраль номер два, проложенная недавно, длинным шрамом проходила между холмами и ложбинами, вдали от моря. Теперь не нужно было, как раньше, ехать на поезде, а потом на машине целых четыре сотни километров, чтобы добраться до морского курорта. К концу поездки Флора сменила Рикардо за рулем. Она обожала водить автомобиль.
Когда они подъехали к дому, холмистый берег Атлантики уже окрасился фиолетовым цветом заходящего солнца, на холмы накатывалась пена. Это был дом без прикрас, построенный на склоне холма к югу от Мар-дель-Плата. Он здорово отличался от вилл, отделанных с показной роскошью, от частных домов Палермо-Чико и особняков местных буржуа. Так захотел Хулиано Вакаресса. Несколько деревьев, бухточка, и — безграничное море. Это была еще одна ценная недвижимость, с которой Рикардо ни за что бы не расстался. Он до самой смерти сохранит это убежище, даже если придется побираться и воровать. Холодильники Сан— Никола, виноградники Сан-Хуана, кожевенные предприятия — все может исчезнуть, составив счастье американского джентльмена или кого-нибудь еще, но это поместье — никогда.
Рикардо присоединился к Флоре, устроившейся в шезлонге на веранде. Он поставил на ивовый столик два калебаса с еще дымящимся мате, поправил фитиль масляной лампы, оставшейся, должно быть, с прошлого века, и сел рядом с ней.
Было тепло, несмотря на приближающуюся ночь. Справа угадывались мысы скал, спускающиеся к самой воде. Вдалеке маячила рыбацкая баржа. Оба они не желали нарушать очарование. Но Флора не вытерпела, тихо заметив:
— Каждый раз, как мы приезжаем сюда, мне кажется, что мы оказываемся в каком-то дальнем краю — не в Аргентине, не в другой стране мира, а где-то на краю света.
— Я ощущаю то же самое. А еще — присутствие отца. Чем отблагодарить мне его за такое наследство?
— Знаешь, Рикардо, тебе очень повезло. В день твоего появления на свет все феи Вселенной, должно быть, крутились вокруг тебя.
Он вяло протянул:
— Не хватало, может быть, одной — сеятельницы любви.
— Скажешь тоже! Уж на любовь-то тебе грех жаловаться. Женщины…
— Я думал об отце. Увлеченный желанием увеличить наследство, он, полагаю, и не видел, как я рос. Что касается матери, то ее всепоглощающая страсть к мужу не оставляла для меня места. Даже младенцем я не занимал большого места в ее сердце. — Неожиданно он спросил: — Мне кажется, люди, избалованные судьбой, рано или поздно будут вынуждены отдать долги.
— Каким образом?
— В один прекрасный день судьба предъявит им счет.
— Есть пословица: никогда Бог не наказывает человека больше, чем тот может вынести.
— Мне бы твой оптимизм.
— Дело не в оптимизме — это действительно так. Что до меня, я готова страдать месяц, год ради часа блаженства. Ради этих минут, к примеру. Пусть они длятся как можно дольше. Я готова заплатить за них любую цену.
Он взял Флору за руку. Ее слова его искренне взволновали.
— Я недостоин тебя. Недостоин твоей любви.
— Тем хуже. Ты вынужден будешь терпеть все это вплоть до последних дней. Будешь ли ты рядом или нет. Даже после моей смерти.
— Ты будешь и оттуда посещать меня? Она задумалась, потом спросила:
— Ты веришь в возрождение, которое еще называют перевоплощением?
— Ничего себе вопросик!
— Я не шучу. Задумывался ли ты о том, что можно прожить несколько жизней?
— Ну конечно. Предполагаю, что большинство людей задают себе этот вопрос.
— Твое мнение?
— Это 'f2айна. Во всяком случае, если бы это было так, то мысль об этом была бы для меня невыносимой. Какая-то противоестественность! Чего ради жить бесконечно в чьей-то шкуре?
— У индусов есть целая теория по этому поводу.
— Да-да, я знаю. Жизнь последующая лучше предыдущей, появляются спокойствие и мудрость, приобретаются знания, приближаются полнота и совершенство. Если хочешь мое мнение, все это напоминает испанский постоялый двор. Каждый приносит туда самое ему приятное. Ты помнишь Изабель Хуарес?
— Супругу министра?
— Да. Вот она очень всем этим увлекается. Однажды я был приглашен к ней на сеанс спиритизма. Был там медиум и дюжина женщин, клявшихся, что прожили несколько жизней. Ни одна из них — понятно тебе? — ни одна из этих дам не была служанкой или беднячкой. Все оказались перевоплощением великих жриц индейцев или жен фараонов. Сам медиум, разумеется, уже проживал свою четвертую жизнь. В прошлых он был поочередно Рамсесом II, Сократом, генералом Кастером и еще, не помню уж, какой-то знаменитостью.
— Так я заблуждаюсь? Ты в это не веришь?
— Я поверю, когда встречу кого-то, кто расскажет мне о своей прошлой жизни и приведет доказательства, которые будут научно подтверждены.
— Только этого недоставало!
— Не знаю, не знаю. Ты слишком многого от меня хочешь.
Она помолчала и внезапно предложила:
— Представим, что ты прожил в определенном месте несколько сотен лет. Положим, это было в Египте, у подножия пирамид, поскольку это обычное место проживания перевоплотившихся типов. Если ты в состоянии указать египтологам точное место, где можно найти какое-то погребение, предмет, заранее описанный тобой в мельчайших деталях, и этот предмет действительно отыщут, тогда я, может быть, и засыплю тебя вопросами.
— Твои рассуждения не выдерживают критики. Предмет я мог подложить сам.
— Закопать на десятки метров под землей?
— Почему бы и нет — может, я чокнутый.
— Нужна ловкость, чтобы уничтожить все следы. Обмануть специалистов? Ну ты даешь!
Он не стал ей противоречить, тем более что на этом она не остановилась:
— Можно еще вообразить типа, который, впервые в жизни очутившись в незнакомом городе, способен уверенно, без плана и провожатого, разгуливать по улицам, называя площади и памятники и даже дом своего детства.
— Этот тип мог все выучить наизусть заранее. Сожалею, мой ангел. Но ты меня не убедила.
— Черт побери! Коль уж ты так самонадеян, почему бы тебе не выдвинуть свою идею? Какое доказательство тебе нужно, чтобы поверить человеку, подвергшемуся реинкарнации?
Нейтральным голосом он произнес:
— Это всего лишь предположение… — Подняв на нее глаза, продолжил: — Меня очень взволновало бы, если бы этот персонаж бегло говорил на языке, который он никогда не изучал и ни разу не слышал в своей жизни… Ты удовлетворена?
