Аля Аль-Асуани - Чикаго
Их разговор продолжался целый час, в течение которого они на разный лад обсуждали одно и то же. Раафат поднялся:
— Ну, мне пора.
— У тебя завтра лекции?
— Нет.
— Тогда хорошенько выспись, старина, и утром дело покажется тебе куда проще.
Раафат ушел. Салах закрыл за ним дверь и медленно поднялся по лестнице, ведущей в спальню, стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Крис. Он снял шелковую пижаму, повесил ее на вешалку и, осторожно проскользнув под одеяло, лег рядом с женой. От маленького светильника сбоку шел слабый свет. Боясь темноты, Крис оставляла его на ночь включенным. Салах лежал, уставившись в потолок, и следил за танцующими бликами. Внезапно ему стало жалко Раафата. Он его прекрасно понимал. Раафат не мог смириться с мыслью, что дочь обожает другого мужчину, и поэтому терзался от ревности к Джеффу. Это правда. В одном из своих романов Достоевский писал, что все отцы в мире испытывают жгучую ненависть к мужу дочери, как бы ни старались показать обратное. Но проблема Раафата была сложнее. Он, кроме всего прочего, не мог допустить, чтобы у его дочери была добрачная связь. Несмотря на пламенные речи в защиту западной культуры, он оставался мужчиной с восточным менталитетом, который сам же осуждал и высмеивал. «Может, мне и повезло, что у меня нет детей. Лучше уж быть бездетным, чем оказаться сейчас на месте Раафата! — подумал про себя Салах. — Проблема Раафата заключается в нем самом. Многие египтяне вырастили детей в Америке и смогли сохранить баланс между двумя культурами. Но Раафат презирает культуру, носителем которой он сам является. И это осложняет дело».
— Бедный Раафат, — прошептал Салах по-английски. Его взгляд упал на часы, и он ужаснулся тому, что был уже час ночи, а значит, на сон оставалось совсем ничего. Чтобы заснуть, он укрылся одеялом, повернулся на бок, поджал ноги, спрятал голову под подушку и закрыл глаза. Пришло ощущение, как медленно его окутывает приятная тьма сна, но лежащая рядом Крис закашляла и перевернулась. Она ворочалась каждые пять минут, и Салах понял, что жена не спит. Не обращая на нее внимания, он по-прежнему пытался погрузиться в сон. Но она придвинулась к нему, обняла под одеялом и поцеловала. Почувствовав исходящий от нее запах алкоголя, он прошептал раздраженно:
— Снова набралась?
Она прижалась к нему, стала обнимать и целовать, прерывисто дыша. Он пытался что-то сказать, но она нежно прикрыла ему ладонью рот. При слабом освещении ее лицо, как ему показалось впервые, пылало, словно от него шел жар. Он почувствовал, как она проводит рукой у него между ног.
— Я соскучилась по тебе! — прошептала она и потянулась к нему губами.
7
Тарик стоял, с вызовом уставившись на Шайму, как вратарь, который ожидает удара с любой стороны и готовится отбить мяч. Он ждал, что она заговорит, чтобы тут же возразить и рассмеяться. Но он никак не ожидал того, что она сделала. Черты ее лица исказились, и она, вздрогнув, разразилась плачем, как маленький ребенок. Тарик смотрел на нее, не зная, как поступить. Он произнес, сам удивляясь своему голосу:
— Хватит, доктор. Все закончилось хорошо, и слава Богу.
— Я устала! Больше не выдержу. Завтра напишу заявление и вернусь в Египет.
— Не торопись.
— Я уже решила. Хватит!
— Не забывай, ты получишь кандидатскую степень Иллинойского университета. Подумай, ведь ты же так старалась, чтобы поехать на стажировку. Многие коллеги из Танты спят и видят себя на твоем месте.
Шайма опустила голову. Тарику показалось, что она стала понемногу успокаиваться:
— Не думай о плохом.
— Что мне делать?
— Постарайся приспособиться к новой жизни.
— Я пробовала. Не получается…
— У тебя проблемы с учебой?
— Нет, слава Богу.
— А что тогда?
Она ответила приглушенно, как будто самой себе:
— Я совсем одна, доктор Тарик. У меня нет ни друзей, ни знакомых. Я не знаю, как вести себя с американцами. Я их не понимаю. У меня всегда был самый высокий балл по английскому. Но здесь другой язык. Они глотают слова и говорят так быстро, что я ничего не могу разобрать из их речи.
Тарик прервал ее:
— Нет ничего странного в том, что ты чувствуешь себя здесь чужой. Все вначале сталкивались с языковым барьером. Я бы советовал тебе больше смотреть телевизор и стараться понять американский.
— Даже если преодолею языковой барьер, это ничего не изменит. Я чувствую себя изгоем в этой стране. Американцы шарахаются от меня, потому что я арабка и ношу хиджаб. В аэропорту они устроили мне допрос, как преступнице. На факультете есть студенты, которые при каждой встрече смеются надо мной. Ты слышал, как разговаривал со мной полицейский?
— Это не только твоя проблема. Мы все попадаем в дурацкие ситуации. После 11 сентября к мусульманам стали относиться плохо.
— Но я-то в чем виновата?
— Поставь себя на их место. Обычный американец едва ли знает что-либо об исламе. В его представлении ислам связан с терроризмом и насилием.
— До того как приехать в Америку, — после минутного молчания сказала она с горечью, — я жаловалась, как тяжело жить в Египте. А теперь мечтаю туда вернуться.
— Все чувствуют себя здесь чужими. И я тоже, несмотря на то, что здесь уже два года. Я скучаю по Египту, иногда у меня сдают нервы, но я говорю себе: диплом, который я здесь получу, стоит всех этих неприятностей. Я молюсь и взываю к Аллаху, чтобы он дал мне терпения. А ты совершаешь все намазы?
— Слава Богу, — прошептала она и опустила голову.
Не успел он опомниться, как уже произносил:
— Кстати, Чикаго — красивый город. Видела его?
— Я не видела ничего, кроме университета.
— Я сейчас иду за покупками. Хочешь со мной?
Она сделала большие глаза, словно приглашение удивило ее, посмотрела на свою хлопковую галабею, выставила вперед ножку и спросила не без кокетства:
— Так? В шлепках?
Они оба впервые рассмеялись.
— А надолго? — спросила она его, как будто еще не могла решить. — А то мне надо заниматься.
— У меня самого большое задание по статистике. Мы скоро вернемся.
Тарик сел ждать ее в холле. Шайма быстро переоделась и спустилась в просторном голубом платье, которое показалось ему элегантным. Он заметил, что она больше не переживала и была в хорошем настроении. Вечер они провели вместе: доехали на метро до центра города и погуляли в районе Уотер тауэр и Сирс тауэр. Когда они поднимались в стеклянном лифте магазина «Маршалл Филдс», Шайма веселилась, как ребенок. Потом они вернулись в торговый центр, купили все необходимое и наконец сели в университетский автобус, идущий до общежития, и всю дорогу проговорили. Шайма рассказала ему, как гордится своим отцом, как сильно любит мать и сестер, и что хоть и скучает по ним, звонит не чаще раза в неделю, потому что должна экономить каждый доллар своей крошечной стипендии. Она попросила, чтобы Тарик рассказал о себе, и узнала, что его покойный отец был офицером полиции и дослужился до поста помощника главы службы безопасности Каира. Именно отец приучил его к дисциплине и порядку. За ошибки он бил Тарика. А однажды, когда Тарик был еще школьником, отец заставил его целую неделю есть на кухне с прислугой, и все из-за того, что тот посмел сказать за столом, будто терпеть не может шпинат. Воспоминания рассмешили Тарика, и он гордо заявил:
— Отец, да будет Аллах милостив к нему, был для меня учителем. Этим наказанием он хотел преподать мне урок, что значит быть мужчиной. С того дня я стал есть все, что мне подавали, и не привередничал. Знаешь, строгость отца пошла мне на пользу. Я всегда добивался желаемого. Если б только иметь нужные связи… Я был бы сейчас преуспевающим хирургом! Но в любом случае, слава Богу, меня есть за что уважать. Знаешь, какой у меня средний балл? 3,99 из 4.
— На все воля Божья!
— Студенты-американцы часто обращаются ко мне за помощью. И тогда я горжусь тем, что я египтянин и что я лучше их.
Тарик откинулся на спинку сиденья и стал смотреть вдаль, как будто что-то вспоминая.
— В прошлом году, — сказал он, — со мной посещал занятия по биологии один американский студент по имени Смит. Все в университете считают его гением. Он всегда был круглым отличником. Так вот, он пытался соперничать со мной, но я проучил его!
— Правда?
— Я выиграл. Я три раза подряд оказывался первым. Так что сейчас при встрече он отдает мне честь.
Тарик настоял на том, чтобы помочь донести сумки, и проводил Шайму до квартиры на седьмом этаже. Они остановились у двери, чтобы попрощаться, и когда Шайма стала благодарить его, голос ее задрожал:
— Не знаю, как вас благодарить, доктор Тарик. Да воздаст вам Аллах за ваше ко мне доброе отношение.
— Говори просто Тарик, не надо званий.
— При условии, что и ты будешь звать меня Шаймой.
