Екатерина Романова - Девочка из стаи
— Опять уселась, — вздохнула тетя Зоя, когда увидела девочку возле собачьей будки.
Она все время говорила, что от собаки в доме слишком много грязи и приносит ее Наташа. Наташе было теперь все равно, что о ней думают и что говорят, она садилась на дощечку и начинала гладить Найду. Та заметно похудела, со времени когда утопили последних щенков сильно сдала. То ли болела, то ли просто тосковала, то ли, как раз сказала бабушка, «устала жить». Наташе это не понравилось. Девочка пыталась развеселить Найду и постоянно ходила к ней и что-то ей говорила. Собака словно понимала и каждый раз виляла хвостом, когда Наташа переводила на нее взгляд и улыбалась. Конечно, понимала интонацию, не больше, но Наташе приятно было думать, что Найда понимает ее язык, просто не может ответить.
Посидев немного с ней, Наташа хотела уже было пойти в дом, когда увидела, что дверь амбара приоткрыта. Девочка осторожно приблизилась. Никакой страх не мог затмить интереса к тому, что произошло тут недавно. Все-таки убили ли козочку или, может, передумали?
Приоткрыв двери, Наташа на мгновение замерла. Она увидела дядю, сидящего на корточках рядом с тушей, с которой уже была содрана и кожа. Сейчас дядя разрезал мясо, откладывая в чистый таз, а над тушей на куске полиэтилена склонилась Ира. Наташа завороженно смотрела на происходящее. Ее это не пугало, словно девочка часто видела подобные картины. Наоборот, что-то странное, что-то даже зачаровывающее было во всем этом. Наташа некоторое время постояла и посмотрела, а потом так же тихонько вышла.
Для нее неожиданной новостью было то, что она не боялась вида убитого животного. Она ожидала от себя чего угодно, что будет плакать, как над щенками, что испугается крови, но только не спокойного наблюдения. В тот вечер она снова засыпала с трудом, хотя казалось бы — все разрешилось и никаких страхов больше быть не могло. То ли так поразило Наташу то, что она смотрела на козочку, как Ира, с интересом, то ли сам факт — снова смерть на ее глазах, а ей это почти безразлично. Хотелось верить, что все это значит, что она становится сильнее не только физически, привыкая к суровым условиям и погоде здешних мест, но и в душе. Но терять способность плакать над щенками ей не хотелось.
Как раньше и решила, от мяса Наташа отказалась.
— Издевается, что ли? — вздыхала тетя Зоя. — То все мать плачет, что не досыта ее кормим и голодает, а то вдруг борьбу за права животных начала, опомнилась.
Бабушка ничего не возражала и Наташу не уговаривала.
На другой день, когда Наташа одна пошла в амбар, там оказалась Ира. Она стояла возле оставленной в стороне козьей головы — видимо, «никак не могла успокоиться», как говорила бабушка, когда Ира еще спрашивала отца, точно ли убьют козу. Ира не нравилась Наташе своей жестокой бездумностью. Казалось, она готова сделать все что угодно от скуки, совсем не понимая, причиняет ли она этим кому-то боль.
— Найда-трусиха, — пропела Ира, заметив Наташу, и стала прогуливаться по амбару, рассматривая курочек, — ее обычное занятие, когда становилось скучно, ходить и просто искать, на что посмотреть и что интересного найти в привычных вещах.
Наташа ссыпала зерно в лотки, откуда куры клевали, и старалась не слушать, как Ира подбирает какие-то рифмы к ее кличке.
— А ты спряталась, испугалась? — неожиданно повернулась к ней Ира.
Вот оно что. Видимо, с козой она все-таки решила ее достать, и тему эту не отпускать, пока не добьется чего-то обидного для Наташи.
— А что тут смотреть, — тихо откликнулась та.
— Трусиха!
Наташа решила не отвечать. Тогда Ира, подпрыгнув как мячик к голове козы, лежавшей на свернутом полиэтилене на скамейке, на которую обычно садилась бабушка, пока доила, изловчилась и ногой пнула ее прямо к Наташе. Голова прокатилась и ударилась о галоши девочки — Ирины старые, которые бабушка нашла ей в кладовке, чтоб ходить по дождю и утром по росе.
К удивлению Иры, Наташа не закричала, не подняла панику. Такая робкая среди людей, она словно не испугалась страшной морды убитого животного, как испугалась бы, если б ее обступили и стали над ней смеяться Ира и Таня. В нерешительности замерев, Ира наблюдала, как Наташа переводит взгляд на козью голову. Наташе и правда не было страшно. Она наклонилась и подняла ее.
— Ты чего? Фу! — взвизгнула Ира. Наташа обернулась и вдруг шагнула к ней.
Ира попятилась.
— Положи эту мерзость! — крикнула она.
— Я и кладу.
Наташа спокойно прошла и установила голову там, откуда ее спихнула Ира. А потом молча вышла. Ни противно, ни гадко ей не было. Она не понимала, как Ира могла за столько лет ни разу не держать в руках головы убитого животного, если здесь они умирали на каждом шагу. Для Наташи даже не важно было, что ей удалось на какой-то миг напугать ее. Девочка начинала замечать, что чувства ее постепенно становятся другими. Страх все чаще бывал инстинктивным, неосознанным. Животным, не поддающимся логике, когда она заранее чувствовала, в какой момент на нее закричат, угадывала уже по мимике, жестам. В то же время бояться пустого дома с его шумами и скрежетом половиц она совсем перестала. Как и этой козы. Куда страшнее было, когда дядя, начиная наступать на нее, шипел сквозь зубы…
Про случай с головой Ира никому не рассказала. И Наташа не понимала, почему. Она не подумала, что Ире могло быть стыдно испугаться ее, Найду.
На двор медленно собирались осенние облака, с каждым днем все больше. Ночи становились длиннее, и дни терялись в них, становясь едва заметными за стеной дождя. В этом году ливни обступили поселок и шли не переставая около месяца. Весь двор был залит тягучей грязью, и бабушка в высоких резиновых сапогах ходила в амбар, поскальзываясь на лужах. В одну из таких долгих дождливых ночей не стало Найды.
Наташа сама приносила ей остатки со стола и сваренную бабушкой простую кашу. В это утро она поставила миску перед будкой, попытавшись разбудить собаку, чтобы та ела, пока кашу не зальет дождем. Думала уже пропихнуть миску внутрь, но почувствовала, что голова у Найды совсем холодная. Наташа поняла сразу. Еще долго она сидела во дворе и плакала, наглаживая повернутую к выходу из будки милую морду с бородкой из шерсти. Пока не пришла бабушка и не увела девочку в дом, пообещав, что похоронят Найду с Наташей сами.
— Нашла по чему убиваться, — заметила тетя Зоя, видя, как Наташа беззвучно плачет, вздрагивая над чашкой чая.
— Да будешь тут убиваться, когда среди людей только собака и пожалеет, — тихо ответила бабушка.
От ее полушепота Зоя остановилась, глянула на Наташу и молча вышла.
Бабушка, как и обещала, закопала Найду за домом, где уже лежали ее щенки.
Ира теперь ходила в школу. Нарядная, с бантами она уехала первого сентября вместе с матерью на линейку, а вернулись обе уже расстроенные — на учебники для детей сельской школе денег не хватало и требовали с родителей. Бабушка успокоила — найдутся деньги, главное, ребенка учиться возите.
Наташа в тот день украдкой наблюдала за тем, как тетя Зоя собирает дочку, как заплетает ей косы и укладывает на голове в тугие шарики, украшая их белыми бантами, пока бабушка составляла букет для учительницы, простой, из цветов, росших на случайной клумбе в огороде. Форма в школе была не строго определенная, но обязательная по принципу «белый верх темный низ», и Ире купили белоснежную блузочку и красивую юбочку с блестящим поясом. Ира светилась от гордости, теперь она была ученицей, и, не раз прежде слыша от бабушки, что, выучившись, можно всего в жизни добиться, она наверняка с большой охотой вступала на этот путь. Стоя перед зеркалом, осматривая свою форму, она просила маму потом сфотографировать их с Таней на Танин фотоаппарат.
— Я хочу чтобы у меня была фотография в рамочке, как у Тани стоит, она в прошлом году фотографировалась, и в этом будет, сказала, что так каждое первое сентября надо, чтобы потом было что вспомнить, — щебетала Ира. — Так ее мама говорит, здорово, правда? У меня будет одиннадцать первых сентября! Надо купить рамочку. Ты мне купишь?
Наташе тоже хотелось бы на будущий год надеть такую же форму и пойти в первый класс, но только не в здешнюю школу. Девочка понимала, что Ира и Таня не дадут ей чувствовать себя свободно, разнесут по всей школе ее кличку и станут, как и дома, смеяться над ней и выставлять на смех остальным. Уже сейчас Наташа могла представить, как стоит в стороне от группы таких же нарядных девочек в бантах и с букетами, а вслед ей летит: «Найда-приживалка!», — и все смеются.
* * *А через месяц умерла мама.
Бабушка вернулась с почты поздно, плакала. Наташе сказала не сразу, не знала как. Только на другой день собралась поговорить с девочкой.
Со смертью мамы для Наташи рухнуло все. Все надежды, все вымученное терпение. Ждать ей теперь было некого. И даже сейчас, на первой волне боли и жалости к маме, она уже думала об этом будущем. Окно впереди, куда она выпорхнула бы из этого дома, из своего прошлого, закрылось, теперь это был тупик. Этот поселок в несколько домов, этот двор, эти люди, с которыми бабушке все сложнее сладить и которые ненавидят Наташу. Она не понимала, как можно ненавидеть человека за его горе. Несколько дней она почти не говорила. Замкнулась в себе, сидела в комнате и перебирала оставшиеся у нее вещи. В светике уже села батарейка, и бабушка обещала купить новую, но это было уже неважно. Пустота внутри разрасталась и не оставляла места чувствам. Наташе и хотелось бы заплакать, но, кроме редких слезинок, не получалось даже разрыдаться и выплеснуть боль. После смерти мамы Наташа почти совсем перестала говорить. Хоть и пыталась бабушка не дать ей уйти в себя, переживаний для ребенка было слишком много.
