Екатерина Романова - Девочка из стаи
В дом она вернулась, только когда замерзла во дворе. Ни ужинать, ни говорить с бабушкой Наташа не хотела. Теперь она знала, что в этой семье есть человек, способный убивать.
Прежде Наташа никогда не думала о смерти так. Даже когда умер папа, она знала, что никто не виноват и это большое горе. Перетерпеть, пережить его вместе им предстояло с мамой. Сейчас же она видела, что не всегда смерть бывает случайной. Человеческая жестокость так поразила Наташу, что она пообещала себе запомнить этот день. Возможно, ей не хотелось держать его в памяти как стимул хранить обиду и зло. Но того, что сделал дядя, она простить не смогла бы никому и никогда. И теперь понимала — есть в жизни то, чего не прощают.
* * *Найда грустила долго. Она перестала есть, бока у нее ввалились, она уже не вскакивала навстречу всем, кто подходил, а только вяло виляла хвостом. Даже дяде Олегу, от чего в Наташе каждый раз вскипала злость. Он убил ее щенков, а Найда ему до сих пор радуется…
Саму же Наташу и Ира, и порой дядя Олег стали порой называть второй Найдой: Ира когда хотела повеселиться, а дядя — пренебрежительно, в разговоре о том, насколько надоел ему этот «прикормыш».
— Говорила на полгода, да что-то, судя по разговорам, так и оставит ее нам, — скрежетал он, сидя за столом, пока бабушка собирала посуду.
— А ты представь, как ей тяжело: новый город, новая работа, — пыталась усмирить его ворчание баба Поля. — Ты вон и на одной-то еле…
От его взгляда она замолкла и поспешила к умывальнику.
— Поди-ка помоги бабке. — Дядя Олег рукой за спинку качнул Наташин стул, и девочку слегка подбросило. — Чай кормим тебя, хоть бы помогала чем.
— Я сама управляюсь, — твердо и с нотой недовольства, явно наигранного, чтоб сделать вид, что Наташа только помешает, ответила бабушка.
— Иди, иди, — с угрозой повторил дядя. — Пускай привыкает, хоть толк от нее будет.
— То-то от твоих толк, — вздохнула бабушка, передавая Наташе полотенце, вытирать посуду.
— Не надо бы, она безрукая, яйца вон побила, и посуду перебьет, — услышала Наташа голос тети Зои.
Ей стало так обидно, что полотенце она сжала в кулачках.
— Ничего не безрукая. — На голову легла ладонь бабушки, и Наташа почувствовала себя чуть легче.
Уверенно взяв полотенце, девочка принялась за работу.
Ира все чаще заходила к ней и просила то то, то это. Наташа наконец сказала бабушке, и та, видимо, запретила Ире. Но неизвестно, что было лучше: уже через какое-то время тетя Зоя, злая, зашла к Наташе.
— Ты что думаешь, у нас тут воруют? — с вызовом спросила она.
Наташа мигом поняла, в чем дело.
— Я только карандаши просила вернуть, — обиженно ответила она.
— Никто твои сраные карандаши не съест. — Она впервые видела тетю Зою такой рассерженной. — Мне сейчас мать высказывала, а вон Ирка говорит — ты вещи свои в чемодан запираешь и под кровать прячешь! Уже уезжать собралась? Скатертью дорога, только вот воров у нас тут нет и запирать не от кого, уяснила?
Наташа, потерявшись в обвинениях, испуганно закивала. Уже вечером пришлось «дать порисовать» Ире все раскраски.
Маме теперь звонили редко — договаривались заранее, так как звонили каким-то соседям, в маминой комнатушке телефона не было.
— На завод устроилась, платят хорошо, но пока только кредит осилила, — слышала Наташа из трубки, прильнув к ней ухом, пока с мамой говорила бабушка. — Подруга подыскала комнату, но с квартирой пока никак, придется еще ждать. Думаю, через несколько месяцев, вот как раз отложу и буду искать уже нам с Натахой. Вы там как? Не болеет она?
Наташа думала, что сейчас-то бабушка скажет и про игрушки, и про подзатыльники, и про щенков и дядю Олега. Мама узнает, и что-то изменится. Но бабушка неожиданно для нее только заулыбалась:
— Да все хорошо, здорова, на воздухе-то щечки порозовели, вон недавно к роднику с ней ходили! Живем помаленьку.
— Дай мне ее.
Наташа в смятении приняла от бабушки трубку.
— Натаха, ты как? — Мамин голос звучал так же бодро, как и всегда. — Соскучилась, солнце мое?
Наташа закивала, но потом поняла, что мама не видит, и ответила:
— Да.
— Ничего, еще немножко потерпи, скоро с тобой уедем. Я вам фотографии прислала, письмо должно дойти за недельку-две.
Наташа тоже не решилась рассказать что-то плохое маме. А по дороге назад захныкала.
— Ты чего? — переполошилась бабушка. — Вернется скоро мама, говорит накопит денежек — и сразу приедет, зато представь, квартира новая, с ванной, поди, соскучилась по ванной-то? Ты погоди, вон и письмо дойдет, мама говорит завод свой сфотографировала, посмотрим, где мама работает.
Она так и не поняла, почему Наташа плачет.
По выходным дядя Олег иногда брал дочерей в город. Тетя Зоя почти никуда не ездила, она или вязала, или читала, порой прося что-нибудь привезти и потом рассматривая обложки новых книг и журналов. Что именно читать ей было все равно.
— Что-нибудь интересное, — говорила она, поглядывая, как Ира бодро обувается и подпрыгивает.
— И соли купи, и масло еще кончилось, сейчас допишу… — Бабушка в который раз отбирала назад список и выводила мелким почерком новые наименования.
Что купить Наташе — никто не спрашивал, но бабушка всегда вписывала в покупки сладости, которыми тайком баловала Наташу больше, чем Иру и Олю. Однажды вписала и карандаши.
— Может, привезет, — вздохнула она, сказав об этом Наташе. — А то и сама поеду и куплю.
Но она уезжала очень редко. А дядя Олег карандашей не привез.
— Тебе надо — ты и езжай, — бросил он матери. — Мне только и не хватало, еще подарки ей дарить, и так съедает за двоих.
— Так у Иры же ее карандаши, что тебе, жалко? — поражалась бабушка.
— Пусть у Иры и попросит.
Но Ира всегда отвечала, что все вещи у Тани дома. Ко взрослым Наташа уже не обращалась.
— Да что же это такое! — возмутилась тетя Зоя, когда она раз спросила, не вернет ли Ира карандаши, если наигралась. — Носится со своими карандашами как с писаной торбой, всех уже на уши подняла! То вещи прячет, то детей в воровстве обвиняет!
— Я не обвиняла, я спросила, если она поиграла… — попыталась объяснить Наташа.
— Вот у нее и спроси, никто силой твои карандаши не отбирал, сами и решайте, — закончила разговор тетя Зоя.
Как-то Наташа заметила, как Ира рисует, сидя в их с Олей комнате. Подходить было боязно, но она все же решилась. Осторожно зашла и, встав перед Ирой, попросила:
— Отдай мои карандаши, пожалуйста.
— Это мои карандаши, — невозмутимо ответила Ира.
Наташа, не веря своим ушам, смотрела на нее. Ира немного докрасила в ее раскраске, а потом с вызовом подняла голову:
— Мои, поняла? Вот, смотри! — Она ткнула Наташе в нос через стол карандаш.
Наташа, вздрогнув, посмотрела на карандаш. И правда, это был не ее. Ее были круглыми и уже коротенькими, а этот — длинный, ребристый и совсем новый.
— Мне папа купил. — Ира кинула карандаш в россыпь таких же и вскинула брови, как бы спрашивая — что еще надо?
— А где мои?.. — совсем растерялась Наташа.
— Откуда я знаю, куда ты их дела. Может, Тане отдала?
— Нет…
— А ты у нее поищи, мы вот с ней всегда вещами меняемся, мы же настоящие подруги. — Последние слова Ира сказала, с таким презрением глянув на Наташу, что та уже не знала, что ответить.
Молча развернувшись, она шагнула из комнаты.
— А вообще, мама говорит, что ты приживалка, — прилетело ей вслед. — И ничем мы тебе не обязаны. Тебя твоя мама на нас скинула и уехала, а нам теперь расхлебывай.
Взрослые слова звучали из детских уст так страшно, так злобно, что Наташе снова стало не по себе. Она не знала, что такое приживалка, но уже могла догадаться. Больше она про карандаши ни с кем не говорила.
С Ирой Наташа старалась вообще больше не разговаривать, но порой та сама начинала разговор. Особенно когда приходила подруга.
— Ничего не теряла больше? — словно издеваясь, спрашивали девочки, а Наташа при виде них старалась как можно скорее убежать к себе.
Прятать игрушки она теперь боялась — не хотела, чтоб думали, что она подозревает кого-то в доме в воровстве.
* * *Почти год жила Наташа в доме бабушки, и с каждым днем все больше понимала — она в нем чужая и, как бы ни защищала ее баба Поля, никто здесь с ее присутствием не смирится.
Бывали времена, когда ей становилось страшно от одиночества, и она с ужасом думала — а что, если то, о чем говорят дядя Олег и тетя Зоя, правда? Если мама не приедет, не вернется, забудет о ней?
— Глупости не мелите, — одергивала их в такие моменты бабушка. — Для кого Марине жить-то, если не для нее? Думаете легко матери ребенка одного оставить с чужими, по сути, людьми? — Потом смотрела на них и вздыхала: — Хотя, вам-то и не понять.
