Ален Роб-Грийе - Ластики
– Мне бы хотелось…
Она склоняет голову набок, словно так ей будет легче его понять.
– …чего-нибудь более рассыпчатого.
– Что вы, месье, уверяю вас, это очень хороший карандашный ластик. Все наши покупатели им довольны.
– Ладно, – говорит Уоллес, – попробую. Сколько с меня?
Он платит и направляется к выходу. Она провожает его до двери. Нет, она уже не ребенок: эти бедра, эта медленная походка – почти женские.
Выйдя на улицу, Уоллес машинально вертит маленький ластик; достаточно взять его в руки, чтобы понять: он никуда не годится. Впрочем, в таком неказистом магазинчике было бы странно… А девушка была милая… Он слегка трет угол ластика большим пальцем. Нет, это совсем не то, что ему нужно.
4
Перекладывая папки на столе, Лоран накрывает маленький кусочек ластика. Уоллес подводит итог:
– В общем, вы мало что нашли.
– Можете сказать: ничего не нашли, – отвечает генеральный комиссар.
– А что вы намерены делать сейчас?
– Да ничего, ведь теперь это дело уже не мое!
Комиссар Лоран сопровождает эти слова грустно-иронической улыбкой. Поскольку его собеседник помалкивает, он продолжает:
– Вероятно, я зря считал себя ответственным за общественную безопасность в этом городе. В этой бумаге (он берет письмо двумя пальцами и встряхивает) меня недвусмысленно просят предоставить расследование вчерашнего преступления столичным властям. Мне это как нельзя кстати. По вашим словам, сам министр – или, во всяком случае, подчиненная непосредственно ему служба – прислали вас продолжать расследование, не «вместо меня», а «с моей помощью». Какой вывод я могу из этого сделать? Только один: эта помощь должна состоять в передаче вам сведений, которыми я обладаю, – что уже сделано, – и еще в том, чтобы в случае необходимости обеспечить вам полицейскую охрану.
Снова улыбнувшись, Лоран добавляет:
– Так что это вы должны сказать мне, что вы намерены делать, если, конечно, это не секрет.
Укрывшись за кипами бумаг, нагроможденными на его стол, уперев локти в подлокотники кресла, комиссар, не переставая говорить, медленно, как бы с осторожностью потирает ладони; затем кладет руки на листы бумаги перед собой, стараясь пошире растопырить короткие толстые пальцы, и ждет ответа, не отрывая глаз от лица посетителя. Это маленький, упитанный человечек, с розовым лицом и лысиной. Его любезный тон кажется несколько вымученным.
– Вы говорите, свидетели… – начинает Уоллес. Лоран протестующе поднимает руки.
– О свидетелях в полном смысле слова говорить не приходится, – говорит он, проводя ладонью правой руки по указательному пальцу левой, – нельзя называть свидетелем доктора, который пытался вернуть раненого к жизни, или глухую экономку, которая вообще ничего не видела.
– Это доктор сообщил вам?
– Да, доктор Жюар позвонил в полицию вчера вечером, около девяти часов; инспектор, принявший сообщение, записал его показания – вы только что прочли эту запись, – а затем позвонил мне домой. Я тут же отправил бригаду на место преступления. На втором этаже дома были обнаружены разные отпечатки пальцев: помимо тех, что оставила экономка, там были отпечатки еще троих, предположительно мужчин. Если правда, что за последние дни ни один посторонний не поднимался на второй этаж, это могут быть (он считает на пальцах): во-первых, отпечатки доктора, едва заметные и немногочисленные, на перилах лестницы и в спальне Дюпона; во-вторых, отпечатки самого Дюпона, которые попадаются повсюду; в-третьих, отпечатки убийцы, довольно многочисленные и очень четкие, на перилах, на ручке двери в кабинет и на мебели в кабинете – в особенности на спинке стула. В доме два выхода; на кнопке звонка у парадной двери имеется отпечаток большого пальца доктора, а на ручке задней двери – предполагаемый отпечаток убийцы. Как видите, я посвящаю вас во все подробности. Наконец, экономка подтверждает, что, с одной стороны, доктор вошел через парадную дверь, а с другой стороны, когда она поднималась наверх к раненому, задняя дверь оказалась открытой, – хотя была закрыта еще несколько минут назад. Если хотите, для верности я могу взять отпечатки у доктора…
– Полагаю, вы можете также раздобыть отпечатки убитого?
– Смог бы, если бы тело находилось в моем распоряжении, – кротко отвечает Лоран.
Заметив недоумение во взгляде Уоллеса, он спрашивает:
– Разве вы не в курсе? Труп у меня отобрали в то же самое время, что и руководство расследованием. Я думал, его передали той организации, которая прислала вас сюда.
Уоллес явно удивлен. Разве этим делом занимаются и другие службы? Такая гипотеза вызывает у Лорана явное удовлетворение. Положив руки на стол, он выжидает, лицо его теперь выражает не просто доброжелательность, но и легкое сочувствие. Уоллес не настаивает на ответе и продолжает:
– Вы сказали, что раненый Дюпон со второго этажа позвал старую экономку; но для того, чтобы она при своей глухоте его услышала, он должен был крикнуть достаточно громко. А между тем доктор утверждает, что в результате ранения он очень ослабел, почти потерял сознание.
– Да, я знаю. Похоже, тут есть противоречие; но, быть может, у него хватило сил пойти за револьвером и позвать на помощь, а затем, ожидая «скорую помощь», он потерял много крови: на покрывале кровати осталось большое пятно. Так или иначе, когда приехал доктор, он еще был в сознании, если сказал, что не разглядел лица стрелявшего. В газетной заметке что-то напутано: это после операции он не приходил в сознание. Впрочем, вам, конечно, надо повидаться с этим доктором. Следовало бы также попросить разъяснений у этой особы, мадам… (он заглядывает в папку) мадам Смит; ее показания были не очень внятным: она долго и с массой подробностей рассказывала какую-то историю об испорченном телефоне, которая, по крайней мере на первый взгляд, никак не связана с преступлением. Инспекторы решили подождать, пока она успокоится; они даже не стали говорить ей о смерти хозяина.
Секунду оба они молчат. Затем разговор продолжает комиссар, неторопливо разминая большой палец руки:
– А знаете, он вполне мог покончить с собой. Он выстрелил из револьвера – один или несколько раз, ранил себя, но не убил; затем, как часто бывает, он передумал и стал звать на помощь, попытавшись выдать неудачную попытку самоубийства за нападение. Или же – и это больше похоже на него – он подстроил все заранее и сумел нанести себе смертельную рану, после которой можно было прожить еще несколько минут, распустив слух о своей гибели от руки убийцы. Вы скажете: неимоверно трудно так точно рассчитать последствия пистолетного выстрела; но он мог выстрелить во второй раз, пока экономка ходила за доктором. Это был странный человек, странный во многих отношениях.
– Эти гипотезы можно проверить, если выяснить, под каким углом были выпущены пули, – замечает Уоллес.
– Да, иногда это возможно. Мы должны еще получить от экспертов заключение о пулях и о револьвере предполагаемой жертвы покушения. Но лично у меня есть только свидетельство о смерти, присланное доктором сегодня утром; пока что это единственный достоверный материал, которым мы располагаем. Подозрительные отпечатки пальцев могут принадлежать кому угодно: мало ли кто мог прийти в течение дня без ведома экономки. Что касается задней двери, о которой она говорила инспекторам, то ее мог распахнуть ветер.
– Вы и вправду думаете, что Дюпон покончил с собой?
– Я ничего не думаю. Я нахожу это не вполне невозможным, согласно полученным мною сведениям. Свидетельство о смерти составлено по всей форме, однако в нем нет никаких указаний на характер раны, повлекшей за собой смерть. А показания, данные вчера вечером доктором и экономкой, как вы могли заметить, ничего не проясняют на этот счет. Вам первым делом надо будет уточнить все эти детали. В случае необходимости можете даже затребовать дополнительные данные от столичного судебно-медицинского эксперта. Уоллес говорит:
– Ваша помощь, безусловно, облегчила бы мне эту задачу.
– Можете рассчитывать на меня, дорогой мой. Как только вам понадобится кого-то арестовать, я пришлю вам двух-трех крепких парней. Я с нетерпением буду ждать вашего звонка: звоните по прямой линии, сто двадцать четыре – двадцать четыре.
Улыбка на румяном лице становится еще шире. Маленькие ручки лежат на столе, ладони разогнуты, пальцы расставлены. Уоллес записывает: «К.Лоран, 124-24». Прямая линия с чем?
И снова Уоллес чувствует себя одиночкой. Проезжает последняя группа велосипедистов, направляющихся на работу; оставшись один у поручней возле моста, он отказывается и от этой ненадежной опоры, пускается в путь по безлюдным улицам в направлении, которое он себе избрал. Может показаться, что его миссия никого не интересует: двери остаются закрытыми, ни одна голова не высовывается из окна, чтобы взглянуть на него. Тем не менее его присутствие здесь необходимо, ведь кроме него этим убийством никто не занимается. Это его расследование; его прислали сюда издалека, чтобы он привел дело к благополучному завершению.
