Ален Роб-Грийе - Ластики
Например, в этом деле, цель которого, в сущности, ясна (разоблачить главарей анархистской организации), он с самого начала выказал чрезмерную нерешительность, точно занимался им против воли. Он не стеснялся делать при подчиненных совсем уж несуразные заявления, то делал вид, будто считает этот заговор просто чередой совпадений, то усматривал тут хитроумную интригу правительства. А как-то раз невозмутимо заметил, что эти люди – филантропы и их цель – общественное благо!
Уоллесу не нравятся эти шутки, он считает, что из-за них Бюро могут обвинить в нерадивости, а то и в сговоре с преступниками. Разумеется, он не может испытывать к Фабиусу такое слепое обожание, как некоторые его коллеги: он не знал его во время войны, в те славные годы, когда тот боролся с вражеской агентурой. Уоллес недавно поступил в Бюро расследований, раньше он работал в другом отделе Министерства внутренних дел и попал на это место лишь благодаря случаю. До сих пор его работа состояла преимущественно в наблюдении за несколькими теософскими обществами, которые почему-то вдруг вызвали подозрения у министра Руа-Дозе. Несколько месяцев Уоллес ходил на собрания посвященных, изучал бредовые брошюры и завоевывал симпатии полупомешанных; недавно он завершил свою миссию, составив объемистый доклад о деятельности этих, в сущности, вполне безобидных кружков.
На самом деле эта полиция, действующая вне рамок полиции как таковой, чаще всего играет весьма мирную роль. Организована она была для борьбы со шпионажем, но после войны стала чем-то вроде экономической полиции, основной задачей которой было пресекать незаконную деятельность картелей. А потому всякий раз, когда какая-нибудь финансовая, политическая, религиозная или иная группировка становилась угрозой для безопасности государства, в дело вмешивалось Бюро расследований и, случалось, оказывало неоценимую помощь правительству.
На сей раз речь идет о другом: за девять дней девять человек погибли насильственной смертью, причем в пяти или шести случаях имеются явные признаки убийства. Некоторые сходные черты этих преступлений, личности жертв, а также письма с угрозами, полученные другими членами организации, в которой состояли погибшие, доказывают, что все это – части одного дела: грандиозной кампании устрашения – или даже полного уничтожения, – затеянной (но кем?) против этих людей, чья роль в политике, хоть и неофициальная, по-видимому, очень велика и которые поэтому пользуются… определенной…
Площадь Префектуры – большая, квадратная, с трех сторон окруженная аркадами домов; с четвертой стороны ее замыкает здание префектуры, массивное, претенциозное, с завитками и ракушками, но, к счастью, без особых излишеств, умеренно уродливое.
Посреди площади на невысоком пьедестале, окруженном решетчатой оградой, стоит бронзовый монумент: запряженная парой коней греческая колесница, а в ней – несколько фигур, очевидно аллегорических, чьи неестественные позы не очень вяжутся со стремительным движением колесницы.
От противоположной стороны площади начинается проспект Королевы, обсаженный чахлыми, уже оголенными вязами. В этом квартале на улицах почти безлюдно; редкие прохожие с поднятыми воротниками и черные ветки деревьев раньше времени придают ему зимний облик.
Дворец правосудия должен быть где-то недалеко, ведь город, не считая предместий, не так уж обширен. На часах префектуры примерно десять минут восьмого, а значит, в распоряжении Уоллеса еще целых три четверти часа, чтобы обследовать окрестности.
В конце проспекта видна серая вода старого отводного канала: это подчеркивает ледяное спокойствие пейзажа.
Дальше начинается проспект Кристиана-Шарля, он чуть шире, на нем встречаются нарядные магазины и кинотеатры. Идет трамвай, предупреждающий о своем слишком тихом приближении мелодичной трелью.
Уоллес замечает панно, на котором прикреплен выцветший план города с подвижным указателем посредине. Не сверяясь ни с этим планом, ни со списком улиц, длинным бумажным рулоном в маленькой коробочке, он без труда восстанавливает в памяти весь путь: вокзал, чуть сплюснутое Бульварное кольцо, улица Землемеров, Брабантская улица, улица Жозефа Жанека, которая вливается в бульвар, Берлинская улица, префектура. Сейчас он пойдет по проспекту Кристиана-Шарля к бульвару и, поскольку у него есть запас времени, сделает крюк: завернет налево, потом пойдет обратно вдоль канала Людовика V, затем вдоль другого, узкого канала, который тянется параллельно улице… Копенгагенской улице и который он только что переходил. В итоге получится, что Уоллес дважды прошел из края в край собственно город, то есть ту его часть, что находится внутри Бульварного кольца. За ним начинаются предместья, на востоке и на юге – тесно застроенные и неприглядные, но на северо-западе им добавляют простора и воздуха многочисленные бассейны внутренней гавани, а на юго-западе – спортивные площадки, лес и даже муниципальная зона отдыха с зоопарком.
От дальнего конца улицы Жанека сюда можно было дойти более коротким путем, но это было бы сложнее, а значит, дама со встрепанной шваброй правильно сделала, что указала ему путь через префектуру. Черный плащ с удрученной физиономией свернул там и затерялся в хаосе узких, кривых улочек. Собравшись уйти, Уоллес вспоминает, что должен еще найти Дворец правосудия; и обнаруживает его почти сразу же, позади префектуры, с которой его соединяет короткая улица, выходящая на площадь, улица Хартии. А генеральный комиссариат, как и было сказано, – напротив. Разметив таким образом окружающее пространство, Уоллес немного освоился, и теперь ему не нужно будет тратить столько сил на передвижение.
Пройдя по проспекту еще немного, он видит почту. Она еще закрыта. На монументальной двери висит табличка из белого картона с надписью: «Почта работает с 8 до 19 часов без перерыва». Свернув на бульвар, он вскоре видит канал и идет вдоль набережной, вода притягивает его, придает ему силы, он поглощен созерцанием отблесков и теней.
Когда Уоллес снова выходит на площадь Префектуры, часы на здании показывают без пяти восемь. Он едва успеет зайти в кафе на углу улицы Хартии и наспех перекусить. Заведение не вполне соответствует его ожиданиям: похоже, здесь, в провинции, не очень-то любят зеркала, отделку из никелированного металла и неоновые вывески. За плохо освещенной витриной, в слабом свете нескольких бра, это просторное кафе с панелями мореного дерева на стенах и просиженными банкетками, обитыми темным молескином, выглядит довольно-таки уныло. Уоллес с трудом может прочесть газету, которую ему принесли. Он пробегает колонки текста:
«Серьезная авария на Дельфской дороге».
«На завтрашнем заседании муниципальный совет изберет нового мэра».
«Гадалка обманывала клиентов».
«В этом году картофеля будет собрано больше, чем в самые урожайные годы».
«Кончина одного из наших сограждан. Вчера с наступлением темноты дерзкий грабитель проник в дом Даниэля Дюпона…»
У него с собой рекомендательное письмо Фабиуса, поэтому не исключено, что его примет сам генеральный комиссар Лоран, и примет немедленно. Только бы Лорана не обидело такое вмешательство в его дела: тут надо проявить такт, иначе наживешь себе врага или как минимум лишишься помощника, без которого нельзя будет обойтись. Да, нельзя: хотя в предыдущих восьми случаях местная полиция каждый раз проявляла полное бессилие – не было найдено никакой зацепки, а в двух городах по недоразумению даже погибли люди, – полностью отстранить ее от расследования будет нелегко; все же они представляют собой единственный источник сведений о возможных «убийцах». С другой стороны, нецелесообразно было бы наводить их на мысль, что им не доверяют.
Увидев открытый магазин канцелярских принадлежностей, Уоллес заходит туда – просто так. Совсем юная девушка, сидящая за прилавком, приподнимается.
– Что вы желаете?
У нее миловидное, чуть капризное лицо и белокурые волосы.
– Мне нужен очень мягкий ластик, для рисования.
– Сейчас, месье.
Она поворачивается к ящикам, закрепленным на стене. Со спины, с подобранными на затылке волосами, она кажется старше. Порывшись в ящике, она кладет перед ним желтый ластик, продолговатый и скошенный, какой обычно носят в пенале школьники. Он спрашивает:
– У вас нет принадлежностей для рисования?
– Это ластик для рисования, месье.
Она слегка улыбается, стараясь его убедить. Уоллес берет ластик в руку, чтобы разглядеть получше, затем смотрит на девушку, на ее глаза, пухлые, чуть приоткрытые губы. И тоже улыбается.
– Мне бы хотелось…
Она склоняет голову набок, словно так ей будет легче его понять.
– …чего-нибудь более рассыпчатого.
– Что вы, месье, уверяю вас, это очень хороший карандашный ластик. Все наши покупатели им довольны.
