Эльмира Нетесова - Колымское эхо
— У меня тут мать. Ее одну не брошу,— настырно твердила женщина.
— Варя, а разве для себя пожить не хочешь?
— Как это?
— Ну, в квартире, с удобствами, ни о чем не заботясь. Ведь для чего-то каждая из вас копит деньги. Вы их с собой на тот свет не заберете. Гам они не нужны. Так хоть здесь с толком примените. Купите квартиру, меблишку, заживете человеком. Может, замуж выйдете. А на могилу к матери приезжать можно. Главное, помнить ее в душе, как многие живут, не лишая себя элементарных удобств. Зачем же каждый день мордовать себя?
— А куда Султана дену? Он же пропадет один без меня!
— Султан уже взрослый. Его пора отпустить на волю, самому пора жить. У вас он как в клетке мучается. Испортите зверя. Он уже взрослый. Чего на хлебе сидит. Ему пора мясо, да с кровью, досыта,— говорил Игорь Павлович. Волк, глянув ему в глаза, свирепо зарычал.
— Зверюга! Тебе же лучшего желаю,— отвернулся Бондарев. И вспомнил:
— Вот тогда, при Сталине, волчьи шкуры сдавали в госпромхоз. Деньги за это имели неплохие, люди носили волчьи шапки, рукавицы. Даже куртки шили. Сейчас ничего нет. Живые бегают стадами. Разве это правильно? — возмущался Игорь.
— А о ком заботиться? Нас тут жалкая горсть осталась. Порвут кого в клочья и никто не узнает. Вон в прошлом году на меня стая насела. Еле отбилась.
— А я слыхал, двоих контролеров порвали. Мужиков. Те приехали старателей проверить, их добычу. А где им взяться? Некому нынче золото мыть. Не до него. Самим бы прожить хоть как- то. Эти же зашли в хату и спрашивают:
— Где ваши мужчины? Золотишко моют? Мы с Настей глаза вылупили. Какие мужики, где они у нас увидели старателей? Да мы мужиков уже сколько лет не видели. Смех разобрал, глядючи на проверяющих. Они же не поверили. Полезли по балкам и оврагам. Ну и напоролись на хорошую стаю. Оружие у них, может, и было. А вот пользоваться вряд ли им умели. Прижучили их сразу кучей. И разнесли так, что мы ничего не услышали. Только потом узнали, по башмакам и курткам, что загубили контролеров волки. Сожрали вместе с документами. Эх-х, дурье!
Да разве можно самим ходить по незнакомым местам? Мы уж сколько лет тут живем, а на такое не решились бы.
— Волк — серьезный зверь,— согласился Бондарев и, вспомнив, рассказал:
— Послали мы проверку к старателям. Что- то уж очень мало золота сдавать они стали. Вздумали их проверить. И сразу две группы послали в разные направления. Ну, и что думаете, обоим не повезло. Одни в овраге чуть не утонули. Глина под ногами поехала и сбросила с себя на самое дно. Кое-как живыми выбрались. Вторых волки в болото загнали и там сожрали по одному. Ни одного из них не спасли. И все равно присылали к нам комиссии и после тех случаев. Даже женщин посылали. Этих-то зачем? А пару раз сотрудников безопасности подкинули. Ну, этих не сожрать. Они наглей волков. Все как один стрелять умели метко. Уложили с пяток зверюг, те и отступили. Поняли, лучше не связываться и уносить ноги, покуда живы. С тех пор в тот овраг не совались стаи. Побаивались новой встречи.
— А кого из своих боялись? — спросил Иванов.
— Приисковиков опасались. Особо Тимура. Он золото не мыл, в столовой работал кавказский черт. Но всегда и всюду ходил с ножом, на какой десяток волков нацепить можно и сделать шашлык. Он никого не боялся. Сам навстречу стае выходил. Один. И его, даже ни разу не покусали. А сам всегда с трофеями возвращался. Но хитрый, как змей,— рассмеялась Варя и продолжила:
— Он и пальцем не шевелил. А золота уволок больше любого старателя. Тимур положил у порога чугунную решетку и велел всем тщательно мыть и вытирать об нее подошвы сапог, чтоб не марать полы в столовой. Ну, мы слушались. Оказалось, он в конце дня промывал всю грязь и столько золота собирал с наших сапог, что нам и во сне не снилось. А потом это золото ложил в банки с клюквенным вареньем. Оно единственное проходило, рентген его не брал, а Тимурий, набрав, сколько ему надо, навсегда уехал с Колымы. Озолотился по макушку, вовремя остановился. А может, кто-то его предупредил и уехал навсегда. Вместе с поварихой смотались. Ох, и довольные были люди! Но, правду сказать, обеды у них всегда были вкусными и дешевыми. На этих никто не обижался. Они тоже не сетовали. Вот ни у кого столько ума не хватило, под самым носом КГБ спокойно золото имел каждый день. А ведь работал немало, целых три года. Никогда ни с кем не ругался, со всеми шутил, смеялся. И уехал другом каждому.
— Сталин был жив тогда?
— Даже не помню. Но Тимурию все были по фигу. Сообразительный человек. Второй такой не появлялся.
— Хитер мужик! — крутнул головой Игорь и продолжил:
— Всякое слышал, но не такое.
— Да что там Тимур? Он как приснился. Был недолго и будто испарился. После него узбеки появились. Ну, это совсем не то. В столовой грязь, цены высокие. Люди к ним походили недолго и ушли.
— А сами узбеки долго были? — поинтересовался Игорь Павлович.
— Через полгода разорились и уехали, проклиная все. Никто их не признал, даже сама Колыма.
— Как так? — удивился Игорь.
— Эту столовую то проливные дожди заливали, то снегом засыпало по самые не балуй. Один раз их еле живыми выволокли наружу. Больше рисковать не стали. Да и верно, не по климату им наши места. Никто о них не вспоминал и долго не помнил.
— А потом кто работал в столовой?
— Закрыли ее, расформировали. Узбеки ее так обосрали, что туда уже никто не хотел идти работать. Так и назвали проклятым местом, где нормальным людям делать нечего. Всяк своим обходился. Оно так удобнее и сподручней.
— Ну, женщины, понятное дело. А вот мужики, им как?
— Зэкам на трассу баланду привозили всегда. А семейные и детные перебивались как могли. Конечно, впроголодь жили. Но что поделаешь? Это лучше чем в бараке или в землянке ютиться. В избе хоть что-то на человечьи условия похоже и дети здоровее стали. Моя мамка хоть и постарела сильно, в доме все ж выровнялась. Не допекали ее ломота и хромота. А вот мужик — отец мой — сдал совсем. Колыма его окончательно добила,— вздохнула Варя тяжело.
— Варя, здоровье может подвести где угодно, не обязательно на Колыме. Вот я в своей деревушке жил, на материке. Вдвоем с братом одни штаны носили, босиком по снегу бегали. И ничего с нами не случалось, никто кроме матери не болел. А она всю жизнь на спину жаловалась. Из-за нее смерти себе просила. Тут же, обутый, одетый, так простыл, что уже сколько времени в постели валяюсь. Тут дело в возрасте, в нервах, да мало ли от чего может прихватить. Вот тот Тимурий с Кавказа, какой в вашей столовой работал, совсем к климату не был приспособлен, а небось, не болел?
— Никогда! — подтвердила Варя, добавив:
— Некогда ему было. Он работал. Да и характер у человека крепкий, не гнилой. Хотя не худой и не полный. А в студеной воде вместо бани вымоется и ничего. Никакая красота не одолевала, ни сопли, ни слюни. А мы чуть что расклеились. Сколько лет на Колыме живем, а все не приспособились. Закалки не получилось, хоть тресни.
— Знаешь, Варь, у нас в редакции старая женщина уборщицей работает. Она и сторож, и дворник заодно. Сутками вкалывает. К дедовой постели боится подходить. Как ляжет, так ребенок рождается. Вот так десяток наваляли. Нищета непроходимая, а дети, один другого лучше. Я это к чему клоню, детей надо было рожать. И чем больше, тем лучше.
— Сашок, голубчик, они тоже разными получаются, хотя в одной семье живут. Глядишь, какой-то с десятка обязательно кривым будет. Как по закону пакости, обязательно паршивый утенок вылупится. Даже мамка так говорила, чем больше нянчишься, тем горбатее дитя.
— Игорь, ты со своим сыном много возился?
— Когда? Я его только спящим видел. Только при отъезде лицо увидел. И сразу сомненье взяло. А мой ли он? Ну да что теперь? Я не возился, как другие. Все некогда было, да и не мужичье дело детей растить. Это когда уже взрослым станет...