Юрий Мухин - Три еврея

Чтобы убедить самого себя в том промежуточном выводе, который хочу сделать, надо бы рассказать случай нашей студенческой пьянки побезобразнее, чтобы заодно передать и дух свободы того времени. Но начну, пожалуй, с путешествий.

Страна наша была огромной, свободной, с изумительно развитым транспортом, и передвигаться по ней на любые расстояния не составляло никаких проблем. На море мы ездили в Крым, так как он был ближе всего. Три рубля билет, ночь в поезде, и наша четверка — Кретов, Шпанский, Бобров и я — в Симферополе. Еще 30 коп. на троллейбус — и в Ялте. Хотя в первый раз мы были, по-моему, в Евпатории. Летом на Черном море был весь Советский Союз, в гостиницы мы даже не совались. На вокзалах ожидали те, кто сдавал кровати в частном секторе, стоило это рубль в сутки. Поскольку нас было четверо, то мы, как правило, получали комнату с четырьмя кроватями в каком-нибудь частном доме, набитом отдыхающими. В одном, помню, даже сын хозяев с молодой женой спал в коридоре за занавеской. Отдыхали мы, само собой, самым неправильным образом, хотя вставали в общем-то рано — по холодку. Шли в сторону пляжа, по пути из автоматов наливали 200 г «Рислинга», опустив монету в 20 коп., выпивали по стаканчику. Заходили в «Чебуречную», брали по 4 чебурека (по 12 коп.) и по два стакана какао (по 6 коп.). Перед этим на всякий случай заглядывали в «Шашлычную», и если там была машина, которую требовалось разгрузить, то мы быстро скатывали бочки с вином или снимали ящики и в оплату получали по миске уже снятого с шампуров и густо посыпанного луком мяса и по стакану сухого вина. У пляжа покупали рубля на 2 на всех персики, виноград, арбузы и т. д. — килограмма по 1,5 на брата — и шли расталкивать народ на песочке, чтобы расстелить и свои пляжные полотенца. Купались, загорали, знакомились, «писали пулю» до 6–7 вечера, потом, выстояв очередь, обедали горяченьким в столовой (около рубля) и шли немного отдохнуть до танцев. В этом тоталитарном СССР столько советских рабов отдыхало в Крыму, что даже в кино было невозможно попасть. Помню, что всего однажды, и то потому, что Коля встретил каких-то высокопоставленных друзей отца, мы попали в ресторан-варьете, в котором, впрочем, мне почему-то запомнились не выступающие девушки, а мясо в горшочках. (Удивительных встреч было много, к примеру, в одну из поездок мы встретили Валеру Малиновского, которого уже года два не видели и который приехал отдохнуть с женой из Актюбинска.)

Не помню уже где, но перед танцами мы подходили к киоску с мороженым. Толя, хранивший общую кассу на текущие расходы, давал киоскерше 5 рублей, а та разливала в четыре стакана две бутылки лимонной водки и добавляла из трехлитровой банки по соленому огурцу. Мы дружно «вздрагивали», закусывали и бодрые и веселые шли на площадку искать приключений. Вспоминается атмосфера какой-то семейной доверчивости, помню, в одну из первых поездок я познакомился с очень симпатичной девушкой откуда-то из Белоруссии (мы потом даже переписывались). Я приходил со свиданий уже заполночь с распухшими от поцелуев губами, но дверь дома была не заперта, я тихо входил, нырял под простынь и засыпал с надеждой, что меня начнут расталкивать не слишком рано.

Вообще-то для меня такой отдых на пляже был скучноват, запомнился только шторм. Спасатели ходили по берегу и кричали в репродукторы, чтобы никто не заходил в море. Но мы, конечно, полезли, правда, не совсем по-дурному: кто-то нам рассказал, как нужно действовать. Чтобы войти в море, нужно погнаться за откатывающейся волной и нырнуть в основание новой, тогда идущее понизу от берега течение вынесет тебя на глубину. Но главная проблема — выйти из штормящего моря. После того, как получишь удовольствие, взмывая на волне вверх и падая вниз, просто грести к берегу не стоит. Нужно энергично плыть только вниз, т. е. тогда, когда волна тебя поднимает, а когда она прошла, нужно отдохнуть, поджидая очередную. Когда же приблизишься так, что дно уже недалеко, то при откате волны надо нырнуть и цепляться за дно, стараясь, чтобы волна не сильно отнесла тебя в море. А при накате волны снова на ней двигаться к берегу. И настанет момент, когда при откате ты окажешься по колено в воде, вот тут надо, прыгая, удирать на берег изо всех сил, чтобы очередная волна тебя не сбила и не утянула в море. Но главное — не паниковать. (Впрочем, я не знаю случая, когда бы паника помогала.) Однако я не такой уж инструктор по плаванию, чтобы давать такие советы, посему мои рекомендации лучше уточнить у знающих людей.

В целом отдых стоил дешево. Питание, как вы видели, не стоило больше трояка, выпивка, сигареты, танцы — ну пусть еще два. Да рубль жилье, да четыре на совершенно непредвиденные расходы. Итого — десятки в сутки за глаза хватало. Мы отдыхали дней по 10, а в те годы для парня, не боящегося физического труда, заработать за год сотню на отдых — вообще чепуха, не стоящая упоминаний. Поэтому и был Крым в этом рабском, тоталитарном СССР набит народом безо всяких реклам и цивилизованных турагентств.

А в Ленинград мы ездили так. Организовывал поездку профком института: он оплатил проезд в плацкарте в оба конца и договорился с Горным институтом в Питере, чтобы тот дал нам ночлег. Это было в зимние каникулы, ехало нас вагона два, найти всем место в комнатах общежития хозяева не смогли, и человек сорок, в том числе и мы, спали в каком-то клубе: кресла поставили к стенкам и на сцену, а в зале расставили раскладушки.

Начали с Эрмитажа, отстояли очередь (в Ленинграде тоже было туристов — не дай бог!), начали основательно все осматривать с умным видом. Прошли залов 10 и поняли, что так дело не пойдет, что так мы за всю поездку только Эрмитаж и посмотрим. Поэтому на следующий день мы просто побежали по нему, останавливаясь только там, где что-то нас заинтересовало: в залах Петра I, у выставок старинного оружия, орденов, монет и т. д. К живописи я отношусь сугубо утилитарно; мне главное, чтобы похоже было на то, что изображено. И на картинах меня, само собой, интересовал сюжет, детали костюмов, быта, оружия, строений, и посему я рассматривал только такие картины, где это было, а лица мне были безразличны — я с этими людьми все равно не встречусь, что же мне на них пялиться? (Надо сказать, что во всех посещенных музеях меня впечатлил образ монашки, увиденный тогда же в Исаакиевском соборе в музее религии. Картина называлась, по-моему, «Искушение» или «Жизнь зовет», и художник очень четко передал в лице монашки, чего, собственно, ей хочется. Еще в Третьяковке я увидел где-то в углу за дверью портрет женщины пастелью, если не ошибаюсь, художницы Серебряковой, вот он тоже был какой-то такой, что не оставлял равнодушным. А вместо всех остальных картин, я предпочел бы увидеть фотографии.)

Когда меня спрашивали потом, что мне особо понравилось в Эрмитаже, я отвечал и сейчас отвечу — полы и двери. В те годы, кстати, ходить по Эрмитажу надо было в специальных тапочках, чтобы не портить изумительный по тщательности работы паркет. Такого же качества были и двери. Я просто восхищался столярами, которые так красиво сделали свою работу. На одном камине стояли две малахитовые колонны метра полтора высотой и сантиметров 15–20 в диаметре. На цоколе одной прочел, что мастер «Иван какой-то» делал эту колонну то ли 6, то ли целых 9 лет. Я не понял, поскольку не представлял, зачем так долго нужно было обтачивать, шлифовать и полировать этот кусок малахита. Остановил экскурсовода, спросил, и оказывается, что малахита таких размеров не бывает, что этот Иван сначала склеил из маленьких кусочков малахита эту колонну так, чтобы прожилки одного кусочка совпадали с другими, чтобы вместе эти кусочки составляли естественный рисунок, чтобы создалось впечатление, что это колонна из единого куска. Вот это работа! А то бегают, в уши жужжат: «Пикассо, Пикассо!» Работать надо, а не мазню за шедевры выдавать.

В начале 90-х я был во Франции, мы проезжали мимо Версаля и заехали в королевский дворец на пару часиков. Поразила убогость именно этих деталей дворца: полы были даже не паркетные, а из едва отфугованных дубовых досок, двери современной работы. Мебель — тоже (имеются в виду скамейки, чтобы посетители могли сидя любоваться картинами). Во всем дворце была единственная дверь той эпохи, и та была защищена оргстеклом, надо думать, чтобы посетители не испортили её. У нас во Франции переводчицей была внучка того самого командира броненосца «Потемкин», которого восставшие матросы утопили в 1905 году, и она пояснила, что французы чрезвычайные сквалыги. Во время революции они досконально разграбили дворец, но потом известный еврейский банкир Ротшильд скупил всю мебель и детали интерьера и преподнес Франции в подарок, но парламент отказался его принять, поскольку в этом случае за всем этим пришлось бы ухаживать — ремонтировать, чистить, охранять и т. д. В результате Версаль имел вид не королевского дворца, а заштатной картинной галереи, которую даже близко нельзя было соотнести с Зимним дворцом. Я еще тогда подумал — и они считают себя более цивилизованными, нежели СССР!